Мария Киселёва - Рассказы

Мария Киселёва

Рассказы

Близнецы

Лилька и Антон

Лилька и Антон родились в один день. Никто из них не старше и не младше, одинаковые. Сначала они были совсем одинаковые: два пушистых меховых шарика зимой, две панамы и трусики в горошину — летом. И никто не мог понять, где мальчик, где девочка. И они сами, конечно, тоже. Потом стали появляться брюки и платья, и мама начала разбирать, кто сын, а кто дочка. А потом купили машину и куклу, и тут уж сам Антон догадался, что он мальчик, и взял обыкновенный синий самосвал, а Лилька сразу выбрала необыкновенную розовую куклу. Потому что она — девочка.

А в остальном все оставалось по-старому. Так же играли в мяч, копали песок лопатками. Хотя мяча было два, лопаток, конечно, тоже.

— Ведь можно играть вместе, — говорила мама, — или по очереди. И вполне хватило бы одной игрушки.

А так играли. Всегда вместе, иногда по очереди, но игрушек все равно было две.

— Ох уж эти близнецы, — качала головой мама и доставала из сумки два апельсина, два сачка для ловли бабочек.

— Надо радоваться, — бодро говорил папа. — И хорошо, что близнецы.

К зиме он принес две пары лыж. Нормально!

— Ничего страшного, — не унывал папа и купил весною два велосипеда. Но когда решили учить детей музыке, и Лилька с Антоном спросили: «А пианино два купите?» — папа воскликнул: «Ну, знаете!» — И сделал круглые глаза.

Когда Лилька и Антон были маленькими, они не умели говорить. Но им это как-то было и не надо. Потом Лилька стала говорить, и очень много, а Антон молчал. То есть он тоже все говорил, только про себя. Ему самому все было понятно. Мама стала очень волноваться.

— Антон, ну есть же у тебя язык?

«Конечно, есть», — отвечал Антон, только про себя.

— Ну покажи. Покажи язычок.

Антон показывал.

— Умница, — оживлялась мама. — Ведь ты же все понимаешь?

«Еще бы», — отвечал Антон опять про себя.

— Ну тогда скажи: «Би-би». Вот это что? Би-би, бибика, ну?

«Не бибика, а самосвал, — говорил Антон про себя. — Что это за ерунда «би-би».

Вечером приходил с работы папа.

— Что надо папе принести? Папа в одних носках. Как он будет топ-топ?

«Очень просто, — думал Антон, пока шел за тапочками. — Папа уже топал в носках на кухню».

— Я очень беспокоюсь, — вздыхала мама. — Ведь Лилька же все говорит.

— Ну — женщина!

— Вот ты все шутишь.

— Ничего не шучу. Мы знаем: молчание — золото. Правда, Антон?

А Лилька в это время отдавала приказы:

— Лилька хочет кис-кис. Дайте бритву жу-жу!

Это значит: мамин воротник и папину электрическую бритву. Или запросит блестящий шарик, тот единственный, который поддерживает опрокинутую чашу люстры:

— Хочу шарик! Лильке шарик! Дайте шарик!

— Это нельзя. На вот мячик.

— Лильке шарик, хочу шарик, шарик, шарик!

— А вот лягушка. Прыг-прыг лягушка!

— Шарик, дайте шарик, хочу шарик!

— О-о, — стонал папа. — Снимите люстру. Нет, Антон — это чудо-ребенок.

Но, конечно, заговорил и Антон. Первый раз вот так:

— Поела, — и отодвинул блюдце с кашей.

— Еще немнож… — начала мама и замерла. — Ты сказал… Что ты сказал?

— Поела, — повторил Антон басом.

— Ах ты, мой умничек, — прошептала мама, и у нее почему-то выступили слезы. — Мой разумничек. Только надо сказать: пое-л. Понял? Пое-л. Повтори.

— Поела, — повторил Антон и слез со стула.

Мама бросилась к соседям:

— Антон говорит! Честное слово. Сейчас сказал: поела. Это он от Лильки… Думает, надо, как Лилька.

Антон и правда говорил, как Лилька: пош-ла, взя-ла. Как-то пришел со двора в грязных штанах:

— Я в лужу села.

— Ты мальчик. Ты се-л. Это Лилька се-ла.

— Лилька не села! Антон в лужу села, — и ткнул себя в грудь. — А Лилька галошу потеряла.

Оригинальный снимок

Мама собиралась Лильку и Антона сфотографировать.

— Может, на этот раз будет что-нибудь поинтереснее? — сказал папа.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой-нибудь оригинальный снимок. А то дюжина карточек — уставились в аппарат.

Мама пожала плечами.

В фотографии было много народу. Детей прихорашивали: снимали свитера, привязывали банты. Одна чужая мама совсем измучилась со своей дочкой. Она втыкала ей в длинные волосы заколки.

— Ну подожди, ну подожди, не дергай, — твердила эта мама. — Ну что же ты! — вскрикивала она, а волосы падали на спину.

Бабушка, тоже чужая, устроилась в уголке и приговаривала тихонько своему смирному внучку:

— Как сядешь, Витенька, ротик закрой. Закрой и не открывай. Вот так. Вот хорошо. Не забудь. А то прошлый раз как вышел?

Лилька и Антон тоже разделись, положили свои шубки на подоконник и стали в очередь.

— А-а, старые знакомые, — сказал фотограф, такой черноусый, энергичный мужчина. — Здравствуйте, здравствуйте. Трудные ребятки.

— Почему трудные? — спросила мама с обидой.

— Это не вам. — Фотограф положил на ручки кресла доску. — Для работы трудные. Вот так. Великолепно. Садитесь быстренько.

Лилька и Антон бросились к креслу. Доска хлопнула, отодвинулась и чуть не упала.

— Осторожно! — крикнула мама и хотела побежать.

— Спокойно, — произнес фотограф и одной рукой отодвинул маму, а другой придержал доску. — Вот так. Великолепно. Поближе.

Антон сел Лильке на платье, она оттолкнула его, но он не подвинулся.

— Смотри у тебя сколько места!

Но он все равно не подвинулся. Тогда Лилька локтем уперлась Антону в бок. Он расставил пошире ноги и прижался к спинке.

— Подвинься, мне тесно!

— Тебе не тесно, как тебя… Лилька, — сказал фотограф. — У тебя столько же места. Вот так. Даже больше.

— Не больше! У него целый кусок свободный.

— Дети! — не выдержала мама.

— Приготовиться, — сказал фотограф бодро. Он все время что-то двигал, щелкал выключателем, зажигал большие фонари то сбоку, то сзади, а то направлял их прямо в лицо. Это очень неприятно, когда направляют большой фонарь в лицо. Тогда выступают слезы и хочется моргать. Но сейчас уже было не до этого. Шла борьба за место. Антон вдавился в спинку стула и вцепился в край доски мертвой хваткой. Пусть теперь Лилька толкается сколько угодно.

— Приготовиться! — повторил фотограф. — Смотреть в окошечко!

Антон закусил губу, натужился и уставился в аппарат.

— Минуточку! — крикнула мама фотографу. — На кого они похожи? Что это за дети?

— Это вы мне говорите? — спросил фотограф и засмеялся. Негромко, где-то внутри.

А мама уже подбежала к креслу, быстро схватила Антона поперек живота и попыталась подвинуть. Но это ей не удалось. Нет, правда, она немного сдвинула, но вместе с доской, с Лилькой и даже с креслом.

— Сядь сюда, — сказала мама, но Антон не шелохнулся. Он как будто оцепенел. — А ты оставь его, смотри, потная вся! — Мама быстро убирала с красного Лилькиного лица прилипшие волосы.

— Мне тесно! — крикнула Лилька, и у нее брызнули слезы.

— Цирка не надо, — пробормотал фотограф и что-то повернул в своем аппарате.

— Подождите! — бросилась мама. — Посмотрите на них! Антон! Лилька! Перестаньте реветь. Какие у вас кресла тесные, совсем не приспособлены для близнецов.

Фотограф хмыкнул. Конечно, мама не собиралась ему это говорить, но что же ей оставалось делать?

— Мне некуда совсем… коленки… девать! — рыдала Лилька. — Даже вот эту… коленку, которая далеко от Антона!

— Оставь коленки! — крикнула мама. — Их не будет видно. Антон, выпусти губу! Выпусти, кому говорят!

— Спокойно, детки. Мама, отойдите в сторону, — фотограф хлопнул в ладоши. — Улыбаемся, вот так. Великолепно. Сейчас птичка вылетит.

— Птички не вылетывают… из аппаратов! — крикнула Лилька, обливаясь слезами.

— Пра-авильно, не выле-етывают, — протянул каким-то внутренним голосом фотограф. — Не выле-то-вы-вают… э-э… не выле-та-ют.

Мама стояла у двери и придерживала занавес, потому что очередь уже напирала.

— Смотрим сюда. Великолепно.

Антон, видно, устал. Ноги его ослабли, он выпустил воздух и открыл рот, чтобы снова вздохнуть. Но Лилька не упустила этого момента. Она тут же сдвинула его на край и села посредине. Антон повернулся… наклонил голову… и, как бычок, двинулся на Лильку лбом.

— Казнь египетская… — простонал фотограф. — Вавилонское столпотворение! — и медленно вытер платком лысину.

— Ну займите же их чем-нибудь, — сказала мама нервно. Она тоже достала из сумочки платочек. — Есть же у вас игрушки?

— Игрушки, игру-ушки, — прошептал фотограф и оглянулся вокруг невидящим взглядом.

— Что с вами? — испугалась мама.

— Да, у нас есть игрушки, — сказал фотограф твердо. Он взял себя в руки и стал опять энергичным мужчиной. — Пожалуйста, ослик Иа. Это он так кричит: «И-а, и-а! И-а!» — Фотограф отошел к аппарату и крикнул опять: «И-а!» Мама со страхом на него оглянулась. «И-а!» — сказал он ей в лицо.