Николай Богданов - Партия свободных ребят
А Данилка так разошелся, таскает рыбку за рыбкой и приговаривает, дразнясь:
- Окунек ли плотвица, все моей бабке ушица!
Попович рот разинул, откуда такая храбрость? А Мишка, слова не говоря, вырвал у Данилки удилище, трах его об коленку. Переломил - и в воду. Хвать с него шапчонку - и ее в омут. И ждет, что он сейчас заревет и, размазывая слезы, прочь побежит.
Но Данилка-болилка и не подумал плакать, даже не напугался, он заложил два пальца в рот да как свистнет!
И тут же отозвалось глухой дробью то самое ведро, которое видел Мишка на колосковом поле. Заиграл коровий рожок тревогу, и кулачонок, почуяв недоброе, заорал, призывая родню на помощь:
- Наших бьют!
Сбежалось несколько кулачат, побросав свои забавы.
Смотрят, выступает из-за высокого конопляника партия ребят в красных повязках и под знаменем. Ну, как войско!
Степан в коровий рожок трубит, Павлушка в старое ведро дубасит, Урван красным знаменем размахивает. А дед Кирьян, любитель мальчишеских драк, вдоль плетней за ними поспешает, несмотря на хромоту. И командует:
- Ать-два! Левой, правой!
Подошли к старинной ветле, стали строем. Степан-чурбан выходит вперед и говорит:
- Кто нашего товарища обидел? А ну, живо - отдать ему удочку! Вернуть ему шапку!
Обидчики заупрямились. А Степан как скомандует:
- Кто шапку бросал, тот за ней и плавай! Раз, два - взяли!
Не успели кулачата оглянуться, как Мишка, подхваченный множеством рук, взлетел над берегом и хлопнулся в речку. Хотели за ним и Тольку-поповича спустить, но он взмолился:
- Ребята, не кидайте! Я же во всем новом! Я Данилке свою удочку отдам.
Посмеялись босоногие мальчишки, глядя на его глаженые брючки, фасонные башмачки. Им терять нечего - явились, как и всегда ходили, кто в чем. А все кулацкие мальчишки разрядились ради праздника. Когда Мишка вылез из-под берега, смешной, как мокрый кот, его защитники в драку не сунулись, пожалев портить свои сатиновые пиджаки, новые суконные картузы, лаковые сапожки.
Стыдно им, побежденным, и уходить, кричат:
- Чур, по праздникам не драться, чистую одежду не рвать!
- Ладно, - смеется Степан, - чур так чур. С этого дня ребят в красных галстуках не смей трогать! А кто нас затронет, тому и в будни и в воскресенье мы всыплем!
- Кто это "мы"?
- Пионеры!
- Это кто такие?
- Есть такая партия! - крикнул Степан и затрубил в коровий рог: "Слушайте все".
Гордые своей победой, ребята зашагали к деревне. Шумит над ними красное знамя, гремит под палками старое ведро, играет рожок. Степан Надул щеки, даже красные стали.
Малыши за строем бегут, собаки брешут. Старухи на завалинках крестятся; молодые бабы смеются:
- Ишь красные чертенята!
А ребята ходят по селу и не знают, куда применить свою силу, чего бы еще такое выдающееся сделать?
Остановились передохнуть. Урван и говорит:
- Пошли старую барыню пугать!
Это было излюбленное занятие озорных ребятишек.
Подкрадутся, бывало, к поповскому саду и высматривают через ограду, где старая барыня таится?.. Ага, вот она, на скамеечке под рябиной. Сидит и вяжет одну и ту же варежку. Свяжет - распустит, снова свяжет. И никогда не кончается ее синий шерстяной клубок. Бережет она его больше всего на свете. Это все, что осталось у барыни от всех ее богатств. Говорят, когда она из пожара с одним этим клубком выскочила, так с досады сумасшедшей стала.
С тех пор неразменным клубком и тешится.
Закричит она, затрясется, расплюется, если сделать вид, что хотят у нее клубок похитить, концом удочки его подцепить.
Но разве это занятие для такой силы, какая появилась у партии? Нет, надо чего-нибудь по плечу, по размаху.
Подумали ребята, подумали и отправились в школу.
Решили там письмо в Москву в журнал "Барабан" написать. Письмо было такое:
"Пионерскую партию организовали. Шагать под барабан научились, галстуки повязали, колосков много собрали, кулачат крепко вздули, а чего дальше делать, не знаем.
Нет у нас вожатого. И потому требуем - даешь!"
И подписались все подряд.
ДАЕШЬ ВОЖАТОГО!
Такое же письмо вскоре полетело в Москву - на этот раз от сельских коммунистов.
Вначале Иван Кочетков над проделками ребят только шутил да посмеивался. К тому же и некогда ему было, главным делом занимался - хлеб убирал. А теперь задумался и сказал Тимофею Шпагину:
- Надо с нашими ребятами что-то делать. Дальше им одним действовать нельзя, не то получается направление.
Надо добиваться для них вожатого.
- Какого там вожатого, у нас учительницы-то нет.
Время к осени, а школа пустым ульем стоит, сердце томит.
Ребят много, а учить их некому, просто беда! - сокрушался Тимофей.
Да, не везло метелкинской школе с учительницами.
Приезжали в село на эту должность все больше поповны.
Вот и последняя, Калерия Валерьевна, тоже поповой дочкой была. Привередливая такая, ребят не любила. Брезговала. Бывало, войдет в класс и давай из шипучего пузырька с резинкой на учеников духами прыскать.
- Ах, ах, - говорит, - от вас деревенские запахи, я не могу, у меня голова кружится.
Ну и как только посватал ее молодой поп из дальнего прихода, так она за него замуж выскочила и удрала из школы в другое село. Да мало того, стекла для своего нового дома из школьных окошек повынимала и увезла.
"Я их за свой счет вставляла, - говорит. - Все казенные стекла ребятишки давно перебили, так что эти теперь все мои!"
И это уж не первая такая. Как появится молоденькая учительница, так либо за поповского сына, либо за кулацкого замуж выскакивает, и опять школа сирота.
Рассердились метелкинские мужики, составили приговор: чтобы не посылали им больше учителей в юбках, потребовали учителя в штанах! Над сельским приговором в уезде посмеялись: "Подождите, пока выйдет мода носить барышням штаны. У нас все учительницы в другие школы отданы".
И вот решил выправить это дело Иван Кочетков.
Зашел он в школу, посвистал в ее пустых стенах, посвистал да такое письмо в Москву жене Ленина, самой Крупской, написал, что едва в конверт уместилось.
- Ну, - говорит Тимофею, - была не была, а уж я все откровенно Крупской объяснил. Она ведь школьными делами ведает. Я в выражениях не стеснялся... насчет поповых дочек. Подписался полностью и указал номер партбилета. Сердитесь, говорю, не сердитесь, Надежда Константиновна, но барышень нам не присылайте... Описал все про наших свободных ребят, которые не знают, что делать без вожатого. Все, все написал. Даже про хороший урожай. И про то, что село наше хлебное, мы учителя сами прокормим.
Не прошло и несколько дней - из Москвы в сельсовет две телеграммы, Кочеткову и пионерам: "Встречайте учителя и вожатого". Телеграммы разные, а слова одни.
Иван Кочетков тут же одолжил в совхозе выездную лошадь, сел в легкую тележку и погнал на станцию.
А Маша одну комнатку в школе прибрала для учителя, а для вожатого у вдовы Алены чистую горницу сняла.
ВОЖАТЫЙ В ЮБКЕ
Ребята до позднего вечера все за околицу бегали, глазели, не едут ли? Но так и не дождались, приехал Иван только ночью, когда все спали. А наутро велел Степану:
- Собирай живо твою гвардию, смотр устрою. Не напугали бы вы своим деревенским драным видом городского вожатого!
- А каков он из себя?
- Где он спит? В школе или у тети Алены?
- Начальство спит, солдат не дремлет, - отвечает, смеясь, Кочетков, а сам, прищурив глаз, оглядывает ребят, выстроившихся за омшаником.
- Лутоня, не горбись! Урван, пузо не убрал! Данилка, смотри веселей... Эх, товарищи, товарищи, всем вы молодцы ребята, а штаны, как у шпаны!
Посмотрели на свои штаны ребята, ничего особенного, обыкновенные деревенские портки.
А Иван свое:
- Это же не воинский строй, а выставка огородных чучел! У одного портки до пят, у другого мосолыжки торчат. У иного дырка на коленках, у другого продых на заду!
А у тебя, Иван-бесштан, почему одна штанина длинней, другая короче?
- У мамки хслста не хватило, эка важность, - ответил басовито Иван.
Ребята засмеялись, а Кочеткову не до смеха.
- И как я вас в таком виде вожатому покажу! Разве такие пионеры на картинке? Ну ладно, - махнул рукой и пошел. - Ждите здесь, сейчас приведу.
Остались ребята одни. Смотрят друг на друга, осматривают, какие у кого штаны. Прежде как-то внимания не обращали, а теперь действительно видят, что, неказистые.
Степка-чурбан стоит бледный, лоб трет, соображает.
А потом как крикнет:
- Постой, ребята, не трусь!
Бросился к ближайшему двору, выдернул топор из чурбана, несется обратно, размахивает и кричит:
- Становись в очередь, сейчас всех под картинку обтяпаю!
Ребята отшатнулись.
А он выкатил из омшаника старую пчелиную колоду, засучил рукава, встал, как палач Стеньки Разина у плахи, и командует:
- А ну, снимай портки, по одному подходи, не задерживай!
Какое тут не задерживай, топчутся ребята, а подойти не решаются.
