Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Так Гозиусу и не удалось возвести его на костер и заставить отречься от Томаса Мюнцера, за дело которого Генрих боролся всю жизнь.
После разгрома мюнцеровских отрядов, где, на взгляд Генриха, много молились и мало думали о военной подготовке, мужицкое восстание перекинулось из немецких земель в Вармию. Тут-то Генрих и предполагал возглавить движение кашубов, но погиб, так и не добравшись до своих.
Последнее предсмертное письмо, в котором Генрих извещал Збигнева о своем приезде, Митта из опасения, как бы оно не попало в руки ревнителей католичества, решила сжечь.
Збигнев же настаивал на том, чтобы оно хранилось в заветной фамильной шкатулке... Это был, кажется, единственный случай, когда Збигнев пошел против воли рассудительной Митты и когда супруги не разговаривали больше двух недель. К счастью, Каспер к тому времени вернулся из плавания и немедленно их примирил. Сейчас у них в доме мир, любовь и тишина...
"Как у нас с Вандой", - мог бы подумать Каспер, но не подумал, потому что, на его взгляд, как у них с Вандой не могло быть никогда и ни у кого! Правда, что касается мира и тишины, то искать их в доме Бернатов был бы напрасный труд - горячий и нетерпеливый нрав Ванды передался всем четырем ее младшим. Характером в отца пошел только Вацек.
Зато любовь прочно поселилась в этом доме...
Каспер почувствовал, что ему душно, и, постучав Францу, попросил его остановить лошадей.
Осмотрев колеса, оси, чеки, он потрепал удивленных лошадок по холкам и снова уселся рядом с притихшим Вацком.
Збигнев давно уже похрапывал в углу возка.
"Боже мой, боже, - пробормотал Каспер про себя, - двадцать лет семейной жизни, а я и сегодня влюблен в Ванду, как мальчишка, от одного воспоминания о ней теряю голову... Я понимаю, конечно, что существуют женщины красивее ее, но с такими мне еще не приходилось встречаться. Господь бог сохранил Ванде в ее преклонных летах обаяние и свежесть, но даже если бы лицо ее было покрыто морщинами, я любил бы ее не меньше: это ведь Ванда!"
Супруги Бернаты, не глядя на то, что один сед уже давно, а у второй на висках тоже пробивается седина, до сих пор влюблены друг в друга. А стычки, если и происходят в доме Бернатов, то происходят по пустякам и тотчас же, благодаря мирному нраву хозяина, заканчиваются шутками и смехом.
Между супругами существует единственное расхождение, до сих пор не разрешенное ни в ту, ни в другую сторону: Ванда, противу всякой логике, убеждена, что Каспер ее - самый красивый человек на свете. А когда муж пытается это мнение оспаривать, она, закусив губы и закинув голову, молча выходит из комнаты.
Вацек давно уже перестал разглядывать большак и попадающиеся им по пути нищие селения, давно уже не задавал вопросов. Сунув в широкие рукава озябшие руки, он прикорнул около окошка.
"Угомонился наконец, заснул..." - с лаской подумал отец.
Но Вацек не спал. В дороге так хорошо думается...
Как ополчались в свое время темные церковники на ученых, мальчик знал отлично. Недаром он считался лучшим учеником отца Лукаша, геометра, географа и картографа.
Сейчас каждому школяру известно, что океан не составляет пяти седьмых поверхности земного шара и что между Европой и Азией расположен обширный, не знаемый дотоле материк! Сейчас отец Лукаш может спокойно произносить слова "земной шар", не опасаясь, что его схватят фискалы инквизиции. Истина победила!
"Но, как видно, для того, чтобы истина победила, - думал мальчик, человек должен принести себя в жертву этой истине, претерпеть сначала насмешки, бедность и одиночество... Не каждый при жизни пожинает плоды своих трудов... Вот в Нюрнберге будет отпечатан труд Миколая Коперника... А отец и дядя толкуют, будто кое-кто может усмотреть в нем опровержение святого писания... Но вероятнее всего, папа Павел Третий возьмет его под свою защиту... А вдруг не возьмет?!"
Возок с путешественниками обогнала почтовая карета. Возница ее затрубил в рожок, и, откуда ни возьмись, на дорогу высыпали люди с пакетами, узелками, свертками бумаги... Это тоже выдумка отца Миколая. Каноник своим нарочным, которые каждые три дня совершают путь из Фромборка в Гданьск и обратно, велел прихватывать по дороге письма и посылки людей, которые сами не имеют возможности их доставлять. Отец Миколай сказал, что со временем такая доставка писем будет лежать на городских магистратах...
И как на такого человека может ополчиться кто бы то ни был?!
Теперь уже возок обогнал фромборкскую почтовую карету. Красивые серые в яблоках фромборкские тяжеловозы были крепки и выносливы, но не столь резвы в беге, как разномастные небольшие лошадки, которых дядя Франек раздобыл для поездки.
"Как хорошо сказал когда-то наш учитель, добрый отец Лукаш: "Возведение храма науки требует человеческих жертв", - думал Вацек, совсем сонный. И вдруг вздрогнул и широко раскрыл глаза. - А что, если бы я, ну и другие, такие же, как я, уверовавшие в учение Коперника, взялись его распространять по всей земле? Ходили бы из города в город, из области в область и проповедовали бы его идеи? Вот этот пан Толкмицкий, например... Он будет рад сделать все для отца Миколая... Или хлоп панов Кшижановских... Отец Миколай на свои деньги выкупил его у жестокого хозяина, а потом отпустил на свободу... Только, конечно, для этого дела нужны люди ученые... Но, вероятно, и такие найдутся... Пан Толкмицкий человек весьма образованный... А что он безрукий калека, это еще лучше: больше будут к нему прислушиваться... Возьму с собой другого Вацка (сын Каспера имел в виду Вацка Суходольского, названного, как и он, в честь деда), хорошо бы взять нашу Вандзю, но... - Вспомнив, что мамочка тогда останется с одними сорванцами совсем одинокой, Вацек тяжело вздохнул: - Нет, Ванду маленькую брать не придется. А мы ходили бы и рассказывали о движении планет, о том, что Земля вращается вокруг Солнца, и пускай бы гнев темных церковников разразился над нами, а не над отцом Миколаем... А потом люди разобрались бы в истине..."
"А что церковники сделали бы с нами? - пришло внезапно мальчику в голову. - Вдруг они засадили бы нас в тюрьму? Или отрубили бы нам руки, как пану Толкмицкому? Хуже всего, если бы они возвели нас на костер как еретиков!"
Вацек даже вздрогнул от ужаса.
Года два назад, когда он был еще совсем глупый, тетя Уршула рассказала ему, что в Орденской Пруссии, в Крулевце, инквизиторы сожгли на костре двух товарищей его отца.
Наверно, эти несчастные претерпели страшные муки, потому что память о них живет в Крулевце, Гданьске и во многих других городах... В прошлом году из далекой Варшавы приезжали люди в село, где ксендзовал один из сожженных.
Каждый из приезжих стремился взять себе что-нибудь на память о "святом". Они отщипывали ножом кусочки дерева от стола, от табуретки, которыми пользовался покойный... А когда хозяин дома попытался им противостоять, за приезжих вступилось все село: там отца Станислава Когута тоже считают святым!
Наплакавшись после рассказа тети Уршулы, Вацек пробрался на черный двор, насобирал щепочек и, сложив маленький костер, попробовал держать над ним руку. Но не прошло и нескольких секунд, как, не стерпев боли, он завернул обожженную руку в полу одежды, а костер затоптал ногами.
"Ничего! - утешал себя мальчик. - Тогда я жег себе руку по глупости, из ребяческого каприза, но, если нужно будет взойти на костер, если это будет необходимо для возведения храма науки, я не отступлю!"
С такими мыслями Вацек завернулся в наброшенный на него отцом плащ и заснул.
Глава вторая
ПРИСПУЩЕННЫЙ ФЛАГ
Отец Миколай Коперник, как врач, отлично понимал, что означают эти угрожающие симптомы: частые потери сознания, отнявшаяся левая половина тела, кровотечение из носу и из-за частичного паралича пугающая всех невнятность речи. Но, как врач, он знал также, что, если это омертвение руки и ноги пройдет, кровотечение уймется, он еще проживет хотя бы до следующего удара. Как ни говори, в жилах его течет здоровая кровь Коперников и Ваценродов!
А прожить еще хотя бы несколько месяцев было необходимо. В мае прошлого года Ретик отвез в Нюрнберг к типографу Петрею печатать его труд. Петрей пообещал, что к концу мая уполномоченный Коперника сможет уже держать корректуру "Обращений". Однако дело затянулось до ноября. А в ноябре лишенному кафедры Ретику пришлось перебираться в Лейпцигский университет. Без него набор и вовсе не двинулся бы, если бы кровно заинтересованный в издании книги молодой ученый не препоручил надзор за ее печатанием тамошнему лютерскому попу и астроному Оссиандеру.
В первые минуты это известие Коперника ошеломило. Честный, горячий Иоахим не знал, очевидно, в чьи руки он передал детище своего наставника!
Поп Оссиандер - человек несомненно знающий и образованный, неплохой астроном, но уж больно легко променял он пышность католического богослужения на суровые, пустые храмы неистового Лютера! И добро бы - поступил он так по глубокому своему нравственному побуждению, но нет - Оссиандер руководствовался несомненно новым, но все более получающим распространение принципом: "Чья страна, того и религия". Он и сам в откровенных беседах с друзьями этого не отрицал.
