Иван Багмут - Записки солдата
— Пиши. — И он назвал номер. — Смеху будет…
— А чей же это номер?
— Потом узнаешь.
Ракша сел в свою полуторатонку и двинулся по шоссе, Пуголовица долго стоял, довольно улыбаясь: верно, подсчитывал будущие барыши. Я едва сдержался, чтобы не вцепиться в его бесстыжие глаза. А это мысль! Когда не останется никаких способов борьбы, я сделаю этой! Пойду на таран!
По дороге к рыбакам я составил план действий. Первое — немедленно организовать наблюдение за почтой. У почтальона довольно культурная кошка, ей легко проверить корреспонденцию, идущую в наш поселок. Второе — я должен научиться писать и рассказать всем, кто такой Петренко, кто такой Ракша и какую подлость они задумали. Я скоренько добрался до рыбаков; не теряя времени, вскочил в машину, которая как раз шла в поселок, и через несколько минут был дома.
Я беру карандаш
Немолодая, но симпатичная кошка почтальонши сказала мне, что ничем помочь не может: Катя, которая разносит письма, получает их в конторе и несет по квартирам, не заходя домой.
— А что в сумке, я ведь не вижу, — кокетливо закончила она.
— А кто работает в конторе?
— Нечипор.
— А, старый забияка! Ну, с ним-то мы договоримся, — уверенно заявил я.
— Но он же неграмотный, — сказала кошка и, видя, как я растерялся, добавила: — Да, Нечипор не хотел работать над собой, а у него недюжинные способности. Я знала его молодым. Ему все легко давалось, вот и отвык трудиться, разленился. А каким бы мог стать авторитетным котом!
Я для приличия сочувственно вздохнул, но интересовал меня в эту минуту не жизненный путь Нечипора, а способ разоблачить Пуголовицу.
— Так что же делать? — с отчаянием в голосе проговорил я.
— Я вам помогу — дам Нечипору помощника. Уверена, он вам понравится и выполнит задание. Я пошлю в контору своего сына — Серенького. Он сейчас работает в детском саду.
— О! Литературоведа? — обрадовался я.
— Да.
Это была блестящая кандидатура, и я наговорил матери столько комплиментов, что она даже смутилась.
Покончив с этим делом, я пошел домой и с неизведанным до сей поры волнением принялся готовиться к письму. Карандаш лежал на столе, блокнот также. Я взял в зубы карандаш, и внутренний трепет перешел в физический. В самом деле, разве это не самый важный момент в моей жизни? Письменная речь! Я выучусь писать и передам тем, кто не понимает моего языка, свои мысли, свои знания.
— Начнем! — проговорил я торжественно и, держа карандаш в зубах, провел первую черточку для буквы «п». В этот день я поставил себе задачу написать два слова: «Пуголовица — вор».
Первая черточка вышла очень хорошо, вторая тоже получилась неплохо, но не слишком параллельно по отношению к первой. Однако, соединяя обе черточки перекладиной, я случайно махнул хвостом, и вышло вот что:
Я знал, что это буква «п», но ее можно принять и за «н». Беда в том, что голову приходилось держать в неестественном положении и смотреть только одним глазом, вот буквы и получились далекие от совершенства. Я еще несколько раз пробовал написать первую букву фамилии Пуголовицы, но всякий раз терпел неудачу.
Меня охватило отчаяние. Выходит, надежда тщетна! Да и то сказать, что я — самый умный кот на свете? Я бросил карандаш и сидел как в летаргическом сне.
Вдруг блеснула мысль: «А не попробовать ли лапкой?»
Надежда вернулась. Я схватил карандаш обеими лапами. Теперь было хорошо видно, как и куда идет черточка, но карандаш я держал нетвердо: черта снова полезла наискось. Вышло нечто похожее на букву «у» с перекладиной вверху:
«Попробую взять карандаш в одну лапу!» — не сдавался я. И — о радость! — вышла бы прекрасная буква, не ударь я себя в последнюю минуту хвостом по ребрам. К тому же лапа от этой работы так заболела, что приняться за вторую букву я смог только через час. Написав наконец целых три буквы, я невзначай посмотрел на часы и вскрикнул от удивления: прошло четыре часа, а казалось, будто всего несколько минут!
Передохнув, я написал еще одну букву. Между тем наступил вечер. Зашумела машина, и в комнату вошли профессор, Костя и его жена. Скоро пришла из сада и Лена.
Я сел на окно и ждал, пока прочитают мое первое произведение. Ждать пришлось недолго.
— «Пуго», — прочитал Костя. — Кто это написал? Неужели Леночка?
Жена Кости удивленно разглядывала написанное.
— Больше некому. Леночка! — крикнула она, — Это ты написала?
— Я!
— Это я написал! — нервно вскричал я, обиженный ложью.
— А может, не ты? — переспросил отец девочку.
— Может, не я, — согласилась она.
— Так кто же написал? — удивлялись все. Ведь в комнате целый день не было никого, кроме, конечно, меня.
— Киска написала! — вдруг догадалась Леночка.
Это меня так обрадовало, что я, даже с риском быть схваченным за хвост, подбежал к ней и потерся об ее ножку.
— Киска, киска, расскажи, как ты писала! — запищала девочка.
Меня всегда глубоко оскорбляло, если меня принимали за кошку, но на этот раз я не обратил внимания на слова Леночки и собирался уже рассказать, как писал, но тут Костя спросил девочку:
— А что такое «пуго». Что ты хотела написать?
— Не знаю, — сказала она.
— Еще бы! — воскликнул я. — Это ведь только мне известно, кто такой Пуголовица! Надо было писать «Петренко — вор».
В эту минуту в дверь постучали.
— Телеграмма профессору Нетяге, — сообщила Катя с порога.
Что-нибудь случилось дома с его женой, встревожился я. Хотя она и желала мне смерти, но я не держал на нее зла.
— Просят выехать в Херсон, — сказал профессор, прочитав телеграмму. — Начинается нерест судака, надо посмотреть, как там используются гнезда профессора Белого.
Выходит, профессор Белый не читает лекций, а делает какие-то гнезда? Я засмеялся.
— Хочешь поехать со мной? — как всегда, не понял меня профессор. — Пожалуйста.
Путешествие морем
Меня раздирала внутренняя борьба. Чувство дружбы, да, в конце концов, самой элементарной признательности, требовало, чтобы я поехал с профессором, но чувство ответственности (кто же проследит за Пуголовицей?) приказывало: оставайся здесь!
В тот самый момент, когда чувство долга взяло вверх перед дружбой и я окончательно решил остаться на месте, профессор взял меня за загривок и бросил в машину.
— Я не желаю! — крикнул я возмущенно, но он, как обычно, не понял меня.
Но тут оказалось, что Пуголовица едет с нами, и я облегченно вздохнул.
Мы сели в «Волгу» и поехали мимо черных полей, среди которых кое-где зеленели полоски озимых. Меня удивляло, что мы едем на север. Насколько я помнил из географии, Херсон был на юге от нас. Удивляли меня и речи Пуголовицы, который советовал профессору беречь себя и не простужаться. Но вскоре все выяснилось. Мы, оказывается, ехали не в Херсон, а на пристань. Оттуда «Волга» с Пуголовицей ушла обратно, а мы с профессором, взяв билеты первого класса, сели на пароход.
Я уже говорил, что не люблю воды. Но было интересно посмотреть на это море, созданное человеком. Откровенно говоря, оно не произвело ожидаемого впечатления. Вода меня не привлекала, а берега почти всюду голые, без зарослей лозняка и раскидистых верб, которые так украшают реки и озера и, безусловно, украсили бы море. Не видно даже камыша или хотя бы осоки. Чернела пашня, еще не покрытая зеленью всходов. Только там, где к воде подходили массивы озимой пшеницы, ландшафт смягчался, оживал.
Но дело не только в красоте. Меня как ихтиолога тревожила обрывистость берегов моря: подмываемые волнами, они обваливались и высились повсюду желтой отвесной стеной.
Еще год назад я не придал бы этому никакого значения, но теперь не мог смотреть на такие берега спокойно. Здесь не могут нереститься карп, судак, лещ. Значит, природные запасы рыбы в водоеме не будут естественно пополняться.
Карп может метать икру только на зеленом лугу, залитом половодьем. Не будет такого луга — икра в рыбе превратится в месиво, и организм всосет его в кровь.
Судак мечет икру на корни вербы, лозы и других деревьев и кустарников, растущих у берегов. Он может нереститься и на песчаном или гравийном дне, сделав в грунте гнездо-ямку. Но судак не откладывает икру в ил. На илистом дне он нереститься не захочет!
Не станет нереститься у голого берега и лещ!
А есть и такие породы рыб, которые, не имея подходящих условий для нереста, попросту дохнут!
Так уж устроила природа, что кошка может окотиться и на чердаке, и в подвале, курица несется где угодно, хоть посреди двора, а рыба размножается только в определенных условиях…
Сейчас мы ехали с профессором посмотреть на организованный нерест судака, а также проследить за отправкой судаковой икры в наше хозяйство.
