Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина
«Мертвая деревня, брошена людьми! – стиснул зубы Нерад. – А всё ж лучше, чем под кустом спать. Выбрать дом, где окна не заколочены да крыша цела…»
Но тут дверь, тихо скрипнув, отворилась.
Высокая баба в серой кофте, черной юбке и низко повязанном платке отступила, пропуская незваного гостя в темные сени. Молча распахнула перед ним дверь в горницу.
– Уж простите, честные́ хозяева, что разбудил вас… – начал было Нерад – и осекся.
Хозяева не спали.
У стены за столом сидел здоровенный мужик, такой плечистый, что и в дверь, видать, боком проходит. Рожа утонула в густой черной бороде.
А разглядел это скоморох не потому, что в горнице горела лучина или свеча. Не было ни огонька! Зато настежь распахнуты были ставни. И когда только хозяева успели открыть окно? Пока Нерад поднимался на крыльцо?
– Ты, что ль, живая душа? – негромко, с насмешкой спросил хозяин дома. – Ну, входи, коль ноги сюда принесли. Садись вон на лавку.
Нерад сел на лавку, положил у ног свой узелок.
Лунный свет плыл по горнице, как болотный туман. Не помогал разглядеть хозяев. Прятал их, окутывал, играл с тенями.
Баба ушла в угол, к печи, тихо там завозилась.
А мужик спросил придирчиво:
– А что ж ты, балабол да пустобрех, один шляешься? Ваш веселый народец ватагами бродяжит.
– Отстал я от ватаги, – вздохнул Нерад. – Заболел, а мои ждать меня не могли. Договорились на постоялом дворе встретиться, вместе идти в Звенец… А сейчас от Кистеневки топаю. Мне там посоветовали, чтоб путь спрямить, старой просекой пойти. Вот я и того… спрямил… эх!
– Заблудился, стало быть… А имя у тебя есть, живая душа?
Вот тут бы и сказать напрямик: мол, мать Не-радом назвала, во крещении Никита… Но словно за плечо кто-то тронул, предупреждая: не смей! И парень, почти не запнувшись, затараторил:
– У меня их столько, имен-то… Назвался Ермилом, так дали по рылу. Сказал, что Демьян, так порвали кафтан. Сказал, что Антип, так чуть не погиб… А тебя, хозяин, как величать прикажешь?
– А ты уже повеличал. Назвал хозяином – так и впредь зови. А жену мою – хозяюшкой…
– Буду, – покладисто отозвался Нерад. – А ежели у вас с хозяюшкой осталось от ужина чего-ничего для прохожего человека, так я вас хоть князем со княгинюшкою назову. Поздно зашел в гости, так хоть поглодать кости…
– А мы с женой еще не ужинали, – ухмыльнулся хозяин. – Только сейчас собираемся. Да не обессудь, скоморох, тебя к столу не посадим. На незваного гостя не запасена ложка.
«Только сейчас садятся есть? – толкнулась в сердце тревога. – Среди ночи? Да что за люди такие? Куда я попал?»
Нерад бросил взгляд на окно. Мимо пролетела ночная птица, взбаламутила своей тенью лунные полосы.
– Не страшно тебе, хозяин ласковый, среди ночи окно открытым держать? Твоя изба с краю, в лес глядит, забора нету…
– Леший в гости не зайдет, не дрожи. Он деревню стороной обходит.
Нерад уже и сам жалел, что не обошел это недоброе место стороною. Но виду не показал:
– А ежели я тебе, хозяин, на дудке сыграю али песню спою? Может, подобреешь?
– Я не князь, чтоб застольными песнями меня тешить… – начал хозяин… но вдруг замолчал. А потом продолжил другим голосом, помягче: – Когда-то я сказки уж больно любил. Умеешь сказки сказывать?
– Скомороху – да не уметь?
– Тогда так сделаем. Расскажешь ты мне три сказки-небывальщины. Да так соври, чтоб я не поверил. Коль все три раза я тебе поверю, то мы с женой трапезничать начнем, а ты…
Он замолчал, и на это короткое мгновение сердце скомороха замерло, пропустило два удара.
– А ты уляжешься, – договорил наконец хозяин. – Пора тебе уже, пора… А, жена?
Баба не ответила мужу, даже не обернулась. Так и стояла у печи серым пятном – не вглядеться в полумраке.
– А коль не поверю я сказке, – закончил хозяин, – то для тебя получше дело обернется… Ну, начинай, не тяни время.
– Давненько дело было, – затараторил Нерад, – еще мои отец с матерью на свет не родились. Пошел я в те поры ловить рыбу. Вышел в чисто поле, где клюква колосилась, да и вспомнил, что сеть-то я дома забыл! А я и тогда уж догадлив был. Снял сапоги, зачерпнул ими в клюквенных зарослях, где погуще. Правым сапогом щуку вытащил, левым – сома. Дай, думаю, еще раз попробую! Левым зачерпнул – корову вытащил с золотыми рогами, правым – свинью с серебряным рылом. Ай, думаю, молодец! Хороша пошла рыбалка! Сызнова левым сапогом зачерпнул – вытащил раскрасавицу, щеки свекольные, уста сахарные. Правым зачерпнул – вытащил мужика с батогом. Как заорет он: «Ты чего это мою жену и скотину утащил?» Да как пойдет меня батогом охаживать! Я – бежать, а босиком далеко ли убежишь? Хорошо еще, смекнул: сел верхом на щуку, щука вскачь пошла – так я от беды и спасся…
– Это тебе повезло, – степенно кивнул хозяин. – Слыхал я про этот случай. Тот мужик – брат мой родной. Он мне и батог показывал, каким тебя лупил… Но я же тебе велел небывальщину сказывать! Не угодил ты мне… Жена, ставь на стол две миски!
Баба тихим, скользящим движением шагнула от печи к столу, бесшумно поставила на стол две широкие глиняные миски и вернулась к печи.
Нерад тоскливо скосил глаз на миску. В лунном свете видно было, что она покрыта темными потеками.
– А что твоя хозяюшка печь не затопила, коли ужин стряпает?
– А нам наше кушанье греть не надо, оно и так тепленькое… Ты сказывай давай!
У Нерада от страха в животе кишки скрутились. Но язык, длинный скомороший язык не подвел, исправно замолотил:
– Было у меня поле, по наследству от правнука досталось. Хорошее поле, большое, аж с шапку величиной. Посеял я там пшеницу. Выросла рожь, скосили мы ее. Хороша уродилась: от скирды до скирды – две недели езды. А только заметил я, что кто-то мой урожай ворует. Решил всю ночь караулить. Как только солнце да луна рядышком на небе встали, гляжу я: едет баба на козе верхом. Схватила скирду под мышку, козу пятками пришпорила и поскакала прочь. Я за ней бегом! А коза вверх прыгнула, на облако заскочила, по тучам вприпрыжку пошла. Ну,
