Лев Кассиль - Чаша гладиатора
- Точно, Куин...
Исполин внезапно стал. И, прежде чем Сеня успел отскочить, он почувствовал, что какая-то мягкая, бесшумная сила мгновенно вознесла -его под самые, как ему показалось, облака. Неуловимый взмах огромной руки - и мальчишка очутился на карнизе балкона, за перила которого успел судорожно уцепиться. А великан низким, добродушным басом, от которого загудела, казалось, вся земля вокруг, спросил внизу под балконом у оставшегося там Сурена:
- Ну как, хлопчик? Этого воробья достать? Или не-хай там остается?
Смущенный необычайностью случившегося, не зная, реветь или же не стоит, Сеня зашептал, свешиваясь с перил:
- Дяденька, сымите меня отсюда поскорее. Я же вам ничего такого не сделал. А то на меня вон уже ругаются. Там тетенька за окном. Она думает - я сам.
И действительно, за стеклом балконной двери появилась худая дама в старомодном пенсне и прическе валиком. Она грозила мальчику обеими руками, воздетыми к небу. Тут же она беззвучно всплеснула ими, так как мальчонка на ее глазах исчез, как бы снесенный неведомой силой.
- А может быть, тебя вон на ту каланчу закинуть, чтобы ты поближе к воробьям был? - вежливо осведомился незнакомец у Сени, поставив его на землю.
- Не надо, дядя! - поспешно взмолился тот, веря, что и это уже может случиться.
- Ну,- сказал Незабудный,- говорите тогда, где у вас тут школа.
- Идемте, дядя, мы вас проводим. Мы сами туда. У нас как раз сегодня каникулы кончились. Первый день занятий. А вам зачем школа?
- Да вот новичка к вам хочу определить.
- А в какой класс? - с нетерпеливой надеждой спросили сразу оба мальчика.
- Сами-то вы в каком?
- Мы в шестом.
- Ну вот, значит, как раз к вам. Ему бы на годик по-старше полагалось, да с языком трудно будет, Лучше уж пусть год повторит.
- А он что, не русский?
- Да нет, русский...
- Это ваш кто - сын? Да?
- На манер того, что внучек.
Ничего не понимавшие мальчишки повели незнакомца-великана в свою школу.
Сеня кинулся подать великану его толстую трость, желтую, отливавшую сквозь лак прожилками и наплывами породистого дерева,- Незабудный поставил ее у стены, когда бережно снимал мальчика с балкона. Сеня протянул руку к трости, схватил ее, хотел приподнять и даже руку отдернул в испуге - трость словно приросла к стене. Он взялся снова, потянул сильнее. Трость шевельнулась слегка.
Артем крикнул:
- Не тронь! Не сдюжишь или еще живот себе сорвешь. Не по носу табак! Это только мне с руки. Я с этим посошком весь свет обошел. Да...
И, легко вскинув трость, в которой, верно, было не меньше двадцати кило, зашагал с мальчишками.
Они вели незнакомца, стараясь шагать в ногу с ним и потому ступая вприскочку слева и справа, и победоносно поглядывали на всех прохожих, которые невольно замирали, оторопев при виде исполина. В какой восторг пришли мальчишки, как прыснули они, когда какая-то старушка, которую они обогнали, вдруг съежилась вся, вобрала голову в плечи, шарахнулась в сторону, оглядываясь, суматошно закрестилась:
- Ох, чтоб тебе!.. А я думала, конный какой наехал... Они прошли мимо двух старых деревьев на площади.
- Раинки? - спросил, остановившись, Артем Иванович.
Мальчики обрадовались, что он знает местное название этих деревьев. Оно повелось по имени несчастной девушки Раи, которую когда-то довел до отчаяния и самоубийства соблазнитель-шахтовладелец. Ее похоронили за оградой кладбища уже в степи. И на могиле выросло дерево всем на диво, не совсем привычного вида, что-то вроде граба, но постройнее. И с тех пор эти деревья стали звать в Сухоярке раинками. Но Артем Иванович сейчас шел, не узнавая родных мест. Он вспоминал, как в былые его приезды в Сухояр-ку строения, улицы, дома казались ему осевшими в землю, укоротившимися, до смешного уменьшившимися. А теперь, наоборот, все тут как будто вверх ушло и стало непривычно крупным. Все его переросло, все решительно. Только старая каланча, считавшаяся когда-то самым высоким сооружением в Сухоярке, так же, как и он сам, будто укоротилась и присела на корточки между высокими новыми домами в четыре-пять этажей.
Потом он вдруг остановился, прислушиваясь к странным, совершенно невозможным в старой Сухоярке звукам. То были звуки рояля. Они лились сквозь открытые форточки нового дома. Он сначала подумал, что это радио. Но из разных окон доносились разные звуки: то робкие, отрывистые, то повторяющиеся в одном и том же бурном разливе, Незабудный понял: в Сухоярке дети учатся музыке. Вот чудно!
Как все отстроилось вокруг, раздалось вширь, пошло вверх или переместилось куда-то на более высокие места! Артем не узнавал старых улиц.
- А где же Сабочеевка? - вспомнил он.
- Ее еще когда снесли,- поспешил ответить Сеня.- А кто жил, переселили вон туда, кверху, где Дворец шахтера.
Мальчишки шли, перемигиваясь, шушукались тихонько за спиной, как слышал сверху, с высоты своего головокружительного роста Артем. До него донеслось:
- Мимо светофора пойдем. Да?
- Ясно.
Они забежали вперед, повернули за угол влево. И Незабудный послушно последовал за ними. Потом повели его через какой-то пустырь, вышли на большую улицу. "Первомайская",- прочитал Незабудный на табличке на углу. И тут оба мальчика остановились и, чуточку попятившись, закинув головы, стали внимательно смотреть на своего спутника-великана: какое впечатление произведет на него светофор, всего лишь три недели назад повешенный над перекрестком у Первомайской улицы,- первый светофор в Сухоярке. А светофор, как на грех, горел и горел ровным зеленым огнем, пропуская колонну тяжелых самосвалов, которые шли по Первомайской. К тому же никто не собирался выезжать из боковых переулков, и милиционеру-регулировщику в стеклянной будке на углу не было надобности переключать свет на красный. Но вот, к счастью, появился наконец слева велосипедист. Это катил старый почтарь Гаврилюк, которого хорошо все знали в Сухоярке. Регулировщик схватился за рычажок. Над перекрестком погас зеленый свет, загорелся красный, и Гаврилюк выехал на Первомайскую.
- Сашко! Здоров!
Вглядевшись в Незабудного, старенький велосипедист с большой сумкой через плечо чуть не свалился с седла. Он соскочил на землю, ведя одной рукой велосипед и протягивая издали Артему другую.
- Люди добрые!.. Ой, лишенько мое! Поглядьте сюда! Да то, никак, Артем?!
Они обнялись. Причем старенький почтальон, как ни тянулся на цыпочках, так и не мог добраться до шеи Артема.
- Ну, с прибытием. Да, надолго адресат выбывал в неизвестном направлении. Ну как, на постоянную прописку или временно?
- Рассчитываю, что на постоянную, - глухо проговорил Артем Иванович,
- Эх, ус-то у тебя сивый стал,- бормотал Гаврилюк, разглядывая Артема и обходя его со своим велосипедом вокруг.- А так ничего... Да и времени ведь укатило дай тебе боже! Сколько тут через мои руки одних похоронных прошло... Повестки сначала разносил, а после похоронные. Всяко. Только от тебя вот корреспонденции не было. А уж сколько она, бывало, спрашивала: "Как, мол, ничего нет?" - "Да нет, говорю, все еще пишет, видно"... Ну вот, сам прибыл. Как говорится, распишитесь в получении. Ну, надо считать - свидимся еще. Во Дворец шахтера, где, помнишь, Подкукуевка была, заглядывай, уважь стариков наших. А мне - по адресам. Бывай!
Мальчики заметили, что новый знакомец их как-то поскучнел. Он шел, уже не глядя по сторонам, опустив голову, покусывая седой ус.
Так они вышли к длинному обрыву. Почти отвесный край его как бы отрезал от степной низины небольшую возвышенность, где несколько на отшибе стояло большое белое здание. У входа была прибита табличка: "Школа-семилетка имени Героя Советского Союза Григория Тулубея". Перед самым входом на невысоком постаменте золотыми буквами была выбита надпись: "Герой Советского Союза Григорий Богданович Тулубей".
Двумя огромными шагами перемахнул Незабудный к постаменту. Он стоял перед бюстом, и голова его находилась почти на уровне бронзовой головы Героя. Одной рукой он далеко оттянул на груди отворот пальто, другой лихорадочно шарил у себя за пазухой. Он вытащил оттуда бумажник. Не попадая пальцами под ремешок, наконец отстегнул кнопку, раскрыл, выхватил какую-то фотографию, поднял на уровень лица, протянул к бюсту Героя, взглянул, откинул голову, еще раз сверился и медленно снял шляпу. Он снял шляпу и, как бы прикрыв ею сердце, отвел к левой стороне широкой груди. Так он и стоял с минуту - огромный, неподвижный, не отрывая глаз от бронзового лица Героя.
Мальчики подошли тихонько, пытаясь заглянуть в фотографию, которую держал теперь в опущенной руке великан. Они увидели, как глубокие морщины у него на крупных скулах медленно заплывают слезами.
- Дядя, вы его знаете? - решился наконец спросить Сеня.
Великан молчал, шумно переводя дыхание.
- Это наш Герой Советского Союза,- заторопился Сурен.- Он без вести погиб. А до этого еще стал Героем. И теперь наша школа его имени. Он председателев сын был... Летчик.
