Звезды сделаны из нас - Ида Мартин
– Попробую не отдавить тебе ноги. Я пойду, Артём. И ты лучше не опаздывай на физику!
Пасмурная промозглость за окнами перетекает в ранний вечер, в коридорах царит полумрак, хотя стрелки часов едва подкрались к трем пополудни.
Впереди вразвалочку шагает Артём, но, вспомнив обо мне, останавливается и заботливо отставляет локоть:
– Не повтори эффектную сцену с падением. Не хочу, чтобы малышня пялилась на твой зад.
В глубине души я бешусь и бунтую: на мой зад он не имеет решительно никакого права, но на деле с готовностью цепляюсь за его руку.
Странное предчувствие покалывает кончики пальцев, но я прибегаю к доводам разума и отгоняю паранойю: мы вместе по велению завуча. Просто танец. Просто совместный проект.
Артём подбирает в связке нужный ключ, чертыхаясь, с трудом проворачивает его в замке и впускает меня в малый зал – кабинете с высоченным потолком и черными глухими шторами на окнах.
– Добро пожаловать в логово ведьм! – провозглашаю я. – Здесь изредка показывают научно-популярные фильмы, а в остальное время царит кромешная тьма. Обожаю это место! В пятом классе наши общие товарищи решили, что оно идеально подходит мне в качестве жилья, и заперли меня тут до самого вечера.
Я нашариваю на стене выключатель, и над невысоким постаментом у стены вспыхивают ряды ярких ламп. Артём щурится, словно породистый кот, и, присвистнув, осматривается:
– Крипота. У меня мурашки размером со слона.
– Привыкай!
Я вздыхаю, прохожу к допотопному компьютеру, стыдливо спрятанному за ширмой, и обнаруживаю у монитора диск с названием: «Anoice. Autumn waltz», приготовленный Еленой. Щелкаю мышкой, и по помещению, попутно всколыхнув шлейф воспоминаний о недавней «междугородней» прогулке с Глебом, разносится нежный, искажаемый эхом мотив.
Артём в два шага оказывается рядом.
– Слышал, ты имеешь представление о танцах. Тогда будем действовать по старой схеме и просто доведем номер до автоматизма. Все получится, главное, чтобы на сцене не сдали нервы.
Он кладет на талию горячую руку, притягивает меня к себе и увлекает в танец, а я превращаюсь в желе. То есть, наверное, именно так себя и чувствует желе: ни сил, ни воли, ни связных мыслей.
Артём вовремя уворачивается от моих тяжеленных ботинок и подсказывает:
– Представляй на полу квадрат. Держи спину прямо. Расслабься.
И вдруг происходит то, чего я так страстно желала в начале сентября и до одури боялась в последние дни: его ладонь сползает ниже поясницы, в глазах зажигаются огоньки, похожие на отблески горящих спичек, а идеальный рот расползается в приторной ухмылке.
Я выпутываюсь из не в меру крепких объятий и отстраняюсь, но в следующий миг Клименко взвивается:
– Нелли, что не так?! Я помогаю, как могу. Постарайся не сбиваться с шага!
– Все так, прости… – бубню я, тщательно скрывая смущение. Мне показалось. Или нет?
Неопределенность становится комом в желудке. Приоритеты сместились, домогательства местной звезды больше не являются пределом моих мечтаний, но на репетициях мне придется оставаться с Артёмом наедине, причем в опасной близости.
Поскорее отделавшись от назойливой опеки Артёма, я влетаю в подъезд, первым делом достаю телефон и, переводя дыхание, хриплю:
– Глеб, как все прошло? Надеюсь, ты справился. А я откажусь, пожалуй. Моим партнером будет Клименко. Он ко мне лезет и заставляет нервничать. То есть я понимаю, в вальсе не обойтись без тесного контакта, но… Так ли нужно участвовать и блистать на дурацком школьном мероприятии? Это желание запоздало лет на десять!
Мне необходимо облегчить душу, найти поддержку и проверить в действии теорию мамы. Глеб должен разозлиться, отговорить меня от участия, согласиться, что наша идея изначально была тупой, приправить все сказанное шуткой и разрядить обстановку, и тогда я собственноручно наберу номер Миланы и с легким сердцем объявлю, что готова отойти в сторону.
Отправляю Глебу голосовое и, прислонившись к холодной обшарпанной стенке между первым и вторым этажами, жду ответа, но мой далекий друг не появляется в Сети.
Глава 31. Глеб
Когда мы с Нелли затевали тот спор, я понятия не имел, чего именно ждать. Просто представлял себя на месте Макарова. Что хожу весь такой важный, а все вокруг подобострастно заглядывают в глаза, угождают и слушаются. И что больше никому не приходит в голову меня подкалывать или делать из моих фоток мемы. Стоит достать сигарету, и перед носом вспыхивает с десяток огоньков зажигалок. И еду в столовой можно брать без очереди, и кажется, будто меня уважают и любят, не нужно озираться и постоянно быть начеку, готовясь дать отпор.
На деле же получилось вот что: когда после своей немного пафосной, но по большей части совершенно искренней речи о Макарове я ощутил внезапный прилив всеобщего дружелюбия и симпатии, то неожиданно растерялся. У меня не получалось принимать это внимание как должное, я смущался и отвечал, что дело не в смелости, а в том, что у меня не было другого выхода, и, если бы не ролик Гальского и не требование директрисы, я бы и рта не раскрыл. Гальский же весьма умело подстроился под ситуацию, объявив мне, что я его должник, а для всех остальных прикрыв свой гадкий поступок «лучшими побуждениями» и стремлением восстановить справедливость. Однако, оказавшись перед директрисой, обвинил во всем Румянцеву, которая якобы угрозами заставила его так поступить. Родителей Румянцевой вызвали в школу, и я почувствовал себя виноватым, хотя точно знал, что сделал все возможное, чтобы избежать всеобщих неприятностей.
Шобла, получив обещанные деньги, осталась очень довольна и как-то сразу прониклась ко мне доверием. В среду ко мне даже подошел Титов и позвал после школы к себе в гости. Я знал, что они иногда заваливались всей компанией к нему или к Моргуновой и зависали на квартире до прихода родителей. Дружить с ними я, конечно, особенно не рвался, но было любопытно посмотреть, что они там делают и чем вообще живут.
– Чтобы быть популярным и уважаемым, необходимо общаться с людьми, даже если они тебе и не очень нравятся, – советовала мне Румянцева, и пусть я уже не особенно стремился к этой мифической популярности, к Титову все-таки решил сходить.
Но одно дело заявиться за гаражи и с идиотским вызовом изображать храброго портняжку, и совсем другое – непринужденное приятельское общение. Мне хорошо давалось отгораживаться и защищаться, но совсем не получалось изображать расслабленное дружелюбие. Нет, за эти годы я не стал относиться к членам шоблы свысока и не затаил на них обиды, но и потребности сблизиться не ощущаю. Так что, пока
