Звезды сделаны из нас - Ида Мартин
Закрывшись в ванной, я пускаю в раковину струю воды, сижу и смотрю, как она течт.
Я готов отдать все, что у меня есть, лишь бы это прекратилось. Я бы очень хотел, чтобы мама была счастлива, и ее жизнь наконец наполнилась каким-то созидательным смыслом. Чтобы она думала о будущем, строила планы и радовалась.
В конце концов, Мишка еще совсем молодой и не инвалид. Посидит немного в своем рехабе, оклемается и заживет нормально. Люди и после тюрьмы восстанавливаются, находят работу, заводят семью.
– Не лей много воды, – кричит мама. – Ты же знаешь, что тарифы поднялись. Страшно подумать, сколько они нам в этом месяце насчитают.
Мне хочется их обоих встряхнуть и сказать, что вот Макаров хотел жить, но не может, а они могут, но не хотят. Однако ничем хорошим это не закончится.
Глава 30. Нелли
Будильник надрывается пронзительной трелью, ему аккомпанируют заунывный дождь и завывания ветра в открытой форточке. Сразу вылезать из теплой постели я отказываюсь: бунтую, торгуюсь с собой и наконец принимаю неизбежное: понедельник, осень, семь утра.
Мама тихонько стучится в дверь и, опасаясь разбудить Бореньку, заглядывает в проем:
– Неля, завтрак готов. Оладьи с кленовым сиропом и чай с шиповником, как ты любишь.
Ценю маму за умение создать нужную атмосферу: вернуть меня к жизни в такое гнилое утро могут только хрустящие блинчики в сиропе и кипяток с ароматом лета.
Превозмогая дрожь, поднимаюсь, шаркаю в ванную, там прихожу в себя под теплыми струями воды и долго разглядываю свою физиономию в незапотевшем островке зеркала. Так себе… До красы и гордости школы недотягиваю, а Оле Румянцевой вообще уступаю по всем статьям. Сегодня Глебу предстоит ответственное мероприятие, а меня ждет репетиция танца в паре с Артёмом, но свои проблемы волнуют гораздо меньше, чем возможные неприятности далекого друга.
Приканчиваю блинчики, допиваю чай, облизываю пальцы и, незаметно вытерев их о футболку, оживляю мирно спавший на столешнице телефон:
«Желаю удачи! Я с тобой».
В кои-то веки у мамы в салоне нет утренней записи, она не спешит, и я увязываюсь за ней – мой зонт остался в тепле и уюте шкафа, а дождь разошелся до ливня. Я пристраиваюсь под мамин, поднимаю жесткий воротник и, вцепившись в лямки рюкзака, затягиваю шарманку:
– Ма-а-ам…
– Снова вызывают к директору? – не на шутку пугается она, но я мотаю головой:
– Нет! Я хотела спросить о другом. Вот смотри: допустим, есть парень…
– У тебя появился парень?
От приправленной дурацким сном мысли, что Глеб мог бы быть моим парнем, екает в груди, щеки вспыхивают, но я неловко перепрыгиваю лужу и злюсь:
– Да не у меня! Точнее, не парень… Блин. Сделаем вид, что я этого не говорила.
Мама едва сдерживает торжествующую улыбочку, а я злюсь еще сильнее и рычу:
– Ладно! Чисто ги-поте-ти-чески! Как распознать: относится ли парень к девушке как к другу или с его стороны нечто большее?
– Очень просто. Попробуй вызвать у него ревность! – огорошивает мама, и мне становится дурно. Она целует меня в лоб и, оставив теплую рукоятку зонта в моей руке, вбегает на заднюю площадку гостеприимно распахнувшего двери автобуса. – Удачного дня! Напиши, что приготовить на ужин!
– Я задержусь. У меня репетиция! Олимпиады по физике…
Разворачиваюсь и бреду по разбитому тротуару к школе. От низких туч и тяжелых раздумий болит голова.
– Какая еще ревность? Это работает вовсе не так!..
Конечно же, мама неправа, у нее весь мир вращается вокруг любви, будто ничего другого не существует в природе. Но от ее предложения на лице расползается глупая улыбка. Я бы многое отдала, чтобы посмотреть, как Глеб ревнует, только вот с его стороны не было и намека на недовольство, когда я говорила про Артёма. Так, праздное любопытство. Вывод напрашивается сам собой, и он неутешительный. Мы просто друзья. Пора успокоиться. Точка.
Я прихожу в школу одной из первых, вместе с техничкой заваливаюсь в пустой сумрачный класс, по доброте душевной помогаю ей проветрить помещение, протереть доску и расставить стулья. Занимаю свой, на отшибе, и долго всматриваюсь в осень за окном.
Интересно, в Москве тоже ливень?
До столицы всего ночь на поезде, однако погода в моем городе иногда кардинально отличается от столичной: когда там валит снег, здесь сияет солнце, когда нас одолевает дождь, там стоит жара.
Если прогнозы все же совпали, надеюсь, что Глеб взял зонт.
Постепенно в класс сползаются сонные соученики, почти все со мной здороваются. Прогресс налицо: в прошлом мае о такой чести я не могла даже помыслить.
Висит гробовая тишина, разбавляемая гудением люминесцентных ламп и глубокими тяжкими вздохами, – пасмурное утро не располагает к бодрости и пустому трепу.
Я подавляю зевоту, прикрываю глаза, но цоканье каблуков Миланы заставляет мгновенно проснуться: ее я узнаю даже по звуку шагов.
Как ни странно, звезда молча плюхается за свою парту и, отрешившись от мира, углубляется в телефон. Только явление Артёма отвлекает ее от переписки: тот без стеснения машет мне и подмигивает:
– Нелли, не забыла? После шестого урока, только ты и я…
Прищурившись, Милана наблюдает за нашим приветствием, вишневые губы кривятся – не иначе как от выступившего яда.
Я пожимаю плечами, елейно улыбаюсь и отвечаю Артёму:
– Обижаешь! Только об этом и думаю!
Время занятий тянется, как вязкий кисель.
По совету Миланы я весь день начеку: ожидаю неприятностей, но их чудесным образом не случается – на переменах звезда и ее верные фрейлины разглядывают косметический каталог, в столовую не идут вообще, зато Клименко берет в буфете томатный сок, бежит через весь зал и устраивается рядом.
– Ну как, готова? – Медовые глаза лучатся оптимизмом и неприкрытым интересом. – Сегодня в нашем распоряжении малый зал. Елена занята, ключи у меня. Отработаем движения.
Он крутит на пальце связку с номерком кабинета, похабно скалится, но невинно хлопает медовыми глазами.
По спине ползут мурашки: он как кленовый сироп. Сладкий, липкий, и, кажется, я его переела…
Жадно глотаю минералку, давлюсь и хриплю:
– Тебе придется сложно, ибо я не умею даже нормально ходить и падаю на ровном месте.
– Я видел… – кивает он, намекая на позорную запись и мои трусы в цветочек, а я краснею как
