Шурка - Елена Александровна Малова
Сонный мальчик спрыгнул с печи, ринулся спасать сестрёнку. Следом бежала напуганная Маруся. Возле двора Татьянка хлестала веником хулигана, приговаривая: – Вот тебе… хулиган… вот тебе… не боюсь тобе.
Шурка обнял плачущую сестрёнку, спасая от Васькиного кулака. Хулиган шарахнул о забор, побагровев от ярости. К ним подлетела Васькина мать, с размаху огрела сына полотенцем: – Не смей! Ирод! В армию отправлю!
Неожиданно слегка покачнулась, медленно осела на пожухшую траву, стянув с головы платок, завыла в голос. Полная, с растрёпанными седыми волосами и синяками под глазами.
– Ну, мам, – Васька недовольно фыркнул, дрожащей рукой поправил кепку, растерянно озираясь по сторонам. – Из-за маленькой козявки… не хочу в армию!
– Ступай в избу, детка, – женщина гладила рыдающую девочку по растрёпанным волосам и целовала. – Не плачь, малышка… вот Ваське задам хорошенько…
– Плоучу хулигана, – Татьянка топнула ножкой, разжала кулачки: – Плохой дядя! Кака дядя!
Шурка обнял трясущуюся Татьянку: – Тише… тише… не плачь!
Веник упал в грязь. Хулиган свирепо сплюнул, чуть слышно ругнулся и поплёлся в сторону своей избы.
Подбежал Дед Яков подхватил на руки Татьянку: – Не трожь робёнка! Не трожь… малая ведь!
И понёс во двор. Следом вбежали Шурка и Марусей, с грохотом заперли засов. И облегчённо выдохнули. Вечером Татьянка лежала на печи, вздрагивала и сквозь слёзы приговаривала: – Не боюсь Ваську плохого.
Шурка гладил рыдающую сестрёнку. Жалко её. Храбрая Татьянка. Хоть и воет. Он бы не смог дать отпор хулигану, побоялся.
Ночью прибежала Васькина мать. Авдотья с дедом Яковом вздыхали, слушали и молчали. А та выла в сенях, жаловалась на сына и на свою горькую судьбинушку. До рассвета ворочалась на сундуке, поцеловала спящих детей и ушла в коровник.
Васька перестал горланить песни, вскоре уехал куда-то. Село долго гудело, как малышка Татьянка отлупила хулигана. Поговаривали, что нанялся на какое-то рыбацкое судно, плавал по морям.
Как Шурка проведал друга Гришку
Сёмка подбежал ко двору, перевёл дыхание, ухватившись руками за изгородь палисадника: – Шурка! Шурка! Слышь! Гришка приехал!
И помчался в сторону Гришкиного дома. Какая радость, друг выздоровел! Шурка спешно надел валенки, накинул полушубок, обернулся на окрик деда. Тот достал из комода деревянную птичку: – Погодь, вчарась смастерил. Пускай свистит от скуки.
Маруся выглянула из-за печи, стянув с головы белый платочек, протянула пирожки: – Пожуёте… с капустой и мясом. Ещё тёплые.
Шурка спешно завернул их в полотенце. Ох, как они чудно пахли! Спрятал свистульку в карман, пирожки запазуху и помчался к другу, на ходу застёгивая полушубок.
Возле Гришкиной избы топтался Сёмка: – Подсоби, ворота не отворяются…
Шурка поднатужился, поднял железную щеколду, но деревянные ворота не отворились. Возвращаться домой не хотелось, Марусины пирожки и дедов подарок нужно передать. Как назло, Гришка, стоял у окна и размазывал слёзы по бледному лицу: – Погодите! Скоро мамка придёт. Отворит ворота.
Шурка плюхнулся на завалинку, отвёл глаза, слабо улыбаясь. Что делать? Гришку жалко так, что самому реветь охота. И силёнок не хватает, чтобы отворить ворота.
–Ладно, подождём. Тока чуток – Сёмка взмахнул веточкой, слегка задев друга за рукав, ехидно хихикнув: – Э-ге-гей! Защищайся!
– Ах, так?! – Шурка вскочил, подняв с земли веточку длиннее: – Сам защищайся! Вот задам сейчас!
Мальчики размахивали веточками как настоящими саблями. Поскользнулись. Свалились в грязный снег. Гришка ползал в грязи и жалобно попискивал.
Шурка испуганно вскрикнул: – Сломал?! Дрожащей рукой вытащил дедов подарок, подмигнул. По очереди с Сёмкой дудели в свистульку так, что разболелись щёки. Дрожа от холода, сьели Марусины пирожки. Вздохнув, Шурка спрятал в карман свистульку. Махнул на прощание друзья: – Пошёл домой. Замёрз что-то.
Гришка устало зевнул: – Вздремну немножко. Ещё придёте?
– Ага, – стуча зубами, чумазый Сёмка промямлил: – Везёт тебе, Гришка, в тепле сидишь. А мы, как сосульки, замёрзли.
Морозным утром Шурка спешил к другу, за ним увязались сестрёнки. По заснеженной тропинке семенила Маруся, следом Татьянка. Ворота со скрипом отворились. Вбежав в Гришкину избу, Шурка заорал: – Здорово Гришка, дружище.
Из сундука выпрыгнул взъерошенный Сёмка: – А-а-а-а!
– Ну-ну! – Шурка пригрозил кулаком, высунул язык. – Что удумал?!
Девочки тихонько взвизгнули. Татьянка уткнулась в плечо старшей сестры, та сердито топнула ногой, погрозив пальчиком: – Фу, ты! Сёмка глупый. Испужал, окаянный!
Облегчённо выдохнув, положила узелок на лавку. Дрожащими руками поправила старую шаль: – С выздоровлением, Гришка! Ах, дома хорошо?!
Но тот молчал, переглядывался с Сёмкой и Шуркой. Потоптавшись у порога, сестрёнки развернулись и выскочили за дверь.
– А почто приходили-то? – чихнул Сёмка, пожимая плечами. – Почто пирожки, не понятно.
– Как почто?! – стушевался Шурка. Кашлянул, смущённо покраснев. – Гришку повидать… соскучились.
Шурка глянул в окно. Сестрёнки неторопливо брели по сельской улице. Вот и завернули к избе. Можно спокойно играть с друзьями. Расправив руки в стороны, как лётчики носились по избе. Сёмка прыгал с печи, Шурка с Гришкой прыгали со старого сундука, отчаянно жужжали.
Потирая ушибленный лоб, лёжа на полу, Гришка пробормотал: – В больнице почему-то меня кликали Григорием. Во! Не знал, что я – Григорий!
– А меня кликали Александром, – отвёл глаза Шурка. Не привык к такому обращению. – Когда вырасту, так меня будут звать-величать.
Сёмка удивлённо присвистнул, почесал затылок: – А меня как? Всегда был Сёмкой. Мамка с папкой так кличут… да все в селе.
– Как? – Шурка с Гришкой растерянно переглянулись. – Не знаем. Нужно спросить у взрослых.
Гришка рванул во двор, не хотел сидеть в избе. Через неделю носился по селу. Шурка забежал к другу. А на воротах висел огромный замок. Не застав друга несколько раз, решил, что тот выздоровел.
Как дед служил в армии
Шурка скатился с горы. Ушанка слетела. Оглянулся. Ага, в сугробе валяется. Нацепил и помчался домой. Эх, маманя заругает! Вона солнце висит над рекой! Пора, пора! На крыльце вытряхнул снег из валенок. Хорошо зимой, кругом бело! Снег, снег, снег! Жалко деда, тот кряхтел с утра до ночи, редко слезал с печи. Жаловался, что кости мёрзнут.
– Деда, а ты пробегись по селу. Враз согреешься, – Шурка шмыгнул простуженным носом, прихлёбывая горячий чай: – Эко, так лежать, захвораешь. Точно!
Дед недовольно махнул рукой, но ближе к обеду взял палочку и побрёл по селу. Иней поблёскивал на бороде, щёки зарумянились, глаза повеселели; опёршись на палку, неспешно болтал с сельчанами. Вернулся в избу раскрасневшимся лицом.
– Эко, полтинник скинул, – дед Яков подмигнул внуку. Выдохнув, пригладил бороду и крякнул: – Давно энто было. Помнится, в армию собирали меня, тоже зима была и снега много… все избы занесло, тока трубы торчали. Мать выла, а мне хоть бы хны. Даже немного обрадовался, что мир увижу, себя покажу
– Деда! А почто мать выла? – Шурка вытаращил глазёнки, непонимающе пожал плечиками. Нахмурившись, добавил: – как собака во дворе или как волк в лесу?!
– Ревела, значится, как все бабы ревут. Так, надолго уходил служить. Соображаешь?! – дед скинул залатанные валенки, полез на печь. Ворочался долго, устраиваясь на пологе. – Не надеялась, что вернусь в Семёновку. Вона, сосед
