Алена Василевич - Шурка Ремзиков

Василевич Алена

Шурка Ремзиков

Алена Василевич

Шурка Ремзиков

Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова

Так, наверное, постепенно и сгладилась бы в памяти эта встреча, так, должно быть, и забылся бы Шурка Ремзиков, если б не вот какой случай.

На железнодорожной станции, расположенной довольно далеко от города, куда я ехала в командировку, ждать автобуса надо было что-то около часа. Занятие - минуй оно каждого путешественника! Время это, чтобы оно тянулось не так медленно, необходимо было чем-то занять.

У кирпичной стены, на которой обыкновенным мазутом полуметровыми печатными буквами было написано "Багажное отделение", собралась толпа. Протиснувшись вперёд, я увидела, что в центре всеобщего внимания были мальчики-подростки, человек пять-шесть. Видом своим и одеждой они могли служить прекрасной натурой художнику-живописцу.

Дело было летнее" и мальчики оделись с таким расчётом, чтобы не слишком себя обременять. У некоторых были с собой школьные портфели, у одного висела через плечо потёртая кирзовая полевая сумка, один держал в руках новенький чемоданчик - такие обычно носят девушки-студентки да ещё спортсмены - со свежими царапинами и полосами на сверкающих чёрных боках.

Бесспорно, эта молодёжная группа собиралась в какую-то экспедицию или, наоборот, возвращалась уже из далёкого путешествия. Скорее всего можно было предположить последнее. Вид у экспедиции был заметно потрёпанный, да и сами участники её смотрели на мир, повесив носы.

Тут же стояло несколько женщин, наверное, матери путешественников.

Перед всей этой группой важно прохаживался взад-вперед железнодорожный милиционер.

Наверное, кого-то ещё ждали.

- Видали робинзонов? - весело обратился ко мне немолодой мужчина, пассажир, с которым мы ехали до сих пор в одном вагоне. - В Жлобине задержали. В Казахстан собирались. Целинные земли осваивать.

Я не успела ничего ответить, как сзади послышался зычный оклик:

- Разойдитесь, граждане! Неужели у вас нет других дел, кроме как толкаться тут?

Этому широкоплечему милицейскому старшине, видимо, было поручено решить судьбу робинзонов.

- Здорово, орлы! - эдак же зычно приветствовал он ребят. - Кто тут среди вас атаман? Не иначе как ты, - обратился старшина к узкоплечему мальчишке с лицом, густо усыпанным, будто дроздовое яйцо, веснушками.

"Атаман" переступил с ноги на ногу и ещё ниже опустил голову.

Мать "атамана" собралась было о чём-то попросить милицейского старшину, но только всхлипнула и не смогла произнести ни слова.

- А-а, и ты, Ремзиков, тут? - обратился старшина к соседу "атамана", знакомому, наверное, ему по прежним встречам. - Давно мы с тобой не виделись! Может, эдак месяца два будет?

В голосе милицейского старшины звучали нотки той незлой насмешки и юмора, по которым легко угадывается умный человек, способный глядеть глубоко и видеть в душе другого человека нечто такое, о чём тот и сам порой не догадывается.

Ремзиков, коренастый подросток, не отвёл в сторону хмурых глаз и угрюмо уточнил:

- Меньше.

"Ремзиков" - эта фамилия была мне знакома. И не только фамилия.

Первая наша встреча произошла в этом же городе около трёх лет назад.

Помню, мороз на улице - не вытерпеть, а тут ещё ветер.

В новом городском посёлке где-то затерялся дом моих знакомых. И, как на грех, не у кого спросить. Кому охота в такую погоду нос на улицу высовывать?

Вдруг из двора, огороженного наполовину дощатым забором, вылетает на коньках мальчишка. Уши рыжей шапки вразлёт, коротенький ватник подпоясан широким солдатским ремнём. Красные бумазейные брюки в самых непрактичных местах украшены тёмными заплатками.

Раз-второй расписался на узкой придорожной канавке и остановился разглядывает меня.

- Мулавейки где живут? - переспрашивает он. - Вон там, где класная клыша.

Мальчик картавит и всё время произносит "л" вместо "р". Неопределенно махнув в сторону следующей улицы, он тут же энергично проводит рукавом по вздёрнутому носу и сам сообщает мне:

- Их отец ногу сломал.

- В больнице лежит?

- А где же ещё? - говорит он, считая мой вопрос нелепым.

- Как тебя зовут?

- Шулка Лемзиков, - глуховато басит мой новый знакомый и снова вытирает нос.

Мы не стоим на месте. Мы идём: я - по занесённому снегом тротуару, Шурка "выписывает" коньками рядом по канаве.

- В каком ты классе?

- В четвёртом.

Так оно и должно быть. Шурке лет 11-12.

- Хорошо учишься?

- Нет, плохо.

В Шуркином ответе столько философского спокойствия, что мне сразу кажется, будто у меня случилось что-то с ушами.

- Плохо? - переспрашиваю я. - Почему?

- Не хочу учиться.

- Почему не хочешь? - Меня удивляет уже не сам ответ, меня удивляет эпический тон Шурки.

- Не охота.

Попробуй переубедить человека, чтобы он делал то, к чему у него нет охоты!

И я оставляю в покое учёбу и спрашиваю о другом:

- А с кем ты живёшь?

- С мамой.

- А отец есть?

Помолчал, а потом мрачно:

- Отчим.

- За двойки наказывает?

- Так я и буду ждать, чтобы он меня бил. - И в Шуркиных глазах на мгновение вспыхивает злой огонёк.

- А школа у вас хорошая?

- Самая лучшая. Вот она! Во всём городе другой такой нет. В прошлом году только построили. Четыре этажа.

Школа - новое белое здание с колоннами - действительно замечательная. И занимает она, чувствуется, не последнее место в Шуркином сердце. Злой огонёк в его глазах угасает и загорается новый: искреннего восхищения и гордости.

- И учительница у вас хорошая? - я стараюсь отыскать другой кончик в запутанном клубке Шуркиной неуспеваемости.

Молчит, что-то взвешивает. Потом снова энергичный взлёт рукава к носу и, после недолгого молчания, неопределённо:

- Хорошая. Только любимчиков любит.

- А ты не любимчик? - смеюсь я.

- Нет. - Шурка, наверное, представил себя любимчиком, и ему самому стало смешно. - Меня дразнят её любимчики, а она ничего...

Шурка очень искренний и интересный для наблюдения человек, и мне не хочется так быстро расставаться с ним.

- Ну хорошо, - говорю я, хотя делать такой вывод у меня нет совершенно никаких оснований. - Ты плохо учишься. Ты не хочешь учиться. А кем ты хочешь быть?

Видно, никто не посеял в Шуркином сердце зёрен животворной мечты о будущем. И потому он беззаботен:

- Никем.

- А что ты будешь делать, когда вырастешь?

- Ничего.

- Так что же ты будешь есть? - Другого вопроса я уже не могу придумать.

- Всё.

- А где брать будешь?

- Буду покупать.

- За что?

- За деньги.

- А где же ты деньги будешь брать?

- Мама даст.

- Так мама постареет, где же она их возьмёт?

- Не постареет! - уверенно отвечает Шурка и так энергично шмыгает рукавом по вздёрнутому носу, что мне становится боязно, останется ли на месте этот покрасневший на морозе нос. Нет, ничего, всё в порядке.

Шурка неожиданно сам начинает расспрашивать меня:

- А зачем вы идёте к Муравейкам?

- Они мои знакомые.

- А Лорка тоже двойки хватает, мы с ней в одном классе, - вдруг почему-то решает насолить моим знакомым Шурка. - Вчера по физкультуре схватила.

- Ну?!

- И задавака. Как получит пятёрку - всем хвалится.

- Значит, пятёрки всё-таки Лорка получает? А ты сам получаешь?

- Есть, которые в двадцать раз больше, чем она, пятёрок получают...

- Вот как?! - удивляюсь я Шурке. А он входит в роль полного отрицания Лоркиной личности и хочет уничтожить её совершенно.

- А Лоркина мама гадалка... - басит он, - на картах гадает.

- Да ну?! - ещё сильнее удивляюсь я и спрашиваю: - А ещё что ты знаешь о Лорке?

- Я о всех всё знаю. О всей улице...

- А... стихотворение назавтра ты тоже знаешь?

Спрашиваю наугад и попадаю прямо в цель: стихотворение назавтра задано.

- Я завтра утречком, перед школой, выучу, - по-своему беззаботно сообщает Шурка и выписывает на узкой ледяной тропинке замысловатую фигуру.

Мы подошли к небольшому домику с красной железной крышей.

- Вот тут Лорка Муравейка живёт, - показывает Шурка и, наверное, желая поскорее прервать своё дорожное знакомство, мчится дальше.

Болтались рыжие уши его старой шапки, мелькали тёмные заплатки на красных штанах. И хоть не видно было его глаз, представлялся мне смышлёный, насупленный и не совсем разгаданный взгляд.

Что-то симпатичное было в этом взгляде.

Шурка здорово изменился за это время. Вытянулся, возмужал. Даже чуб завёл.

На нём были линялая голубая соколка и подвёрнутые выше колен неопределённого цвета хлопчатобумажные брюки. Чёрный непослушный и, как сам хозяин, неухоженный чуб торчал во все стороны из-под некогда малиновой, вышитой серебром, бархатной тюбетейки. Шурка босой - и так жарко...

- Ну что будем делать с вами, орлы? - вновь обращается милицейский старшина к ребятам. - Мне кажется, что всем вам надо сначала в отделение милиции заглянуть. Там быстро решат, кого из вас куда отправить, если уж вам так надоело жить дома и учиться в школе...