Вл. Архангельский - Как я путешествовал по алтаю
Чуть дальше он увидел стаю желтоклювых альпийских галок. «Ка-га-га!» — кричали птицы. Они парили над тайгой, как маленькие орлы, чёрные со спины, зеленоватые на боках, фиолетовые на темени. «Криу! Криу!» — падали они далеко вниз, по-соколиному, и сейчас же легко взмывали над скалами.
Антон Иванович позабыл про ягоды и принялся наблюдать птиц: он их видел вблизи первый раз. Разумеется, он знал, что этих галок любят алтайцы, любят за то, что они совсем не плохо предсказывают погоду. Стоит галкам появиться в низинах тёплым осенним днём, и алтайские чабаны уже начинают перегонять стада с гор на зимние пастбища. Примета верная: уходят галки с высоких утёсов — значит, скоро засвистят по ущельям снежные бураны. А улетят галки в конце зимы из долин высоко в горы — значит, за перевалом уже весна: идёт, красавица, с цветами, с травой-муравой и с тёплыми дождями.
А вот почему галки тревожно кричали сегодня вечером, потом вдруг замолкли и попрятались среди скал, этого Антон Иванович не знал. А знать бы не мешало: они укрылись от грозы.
Антон Иванович вскоре услыхал отдалённые раскаты грома, но почему-то решил, что не грома испугались птицы и что туча может пройти стороной. А тут как раз выскочил из норы под кедром бурундук и начал бегать по полянке.
Он что-то подбирал на земле, тащил в нору; вылезал оттуда, задирал мордочку к небу, свистел и прислушивался. А когда громыхнуло совсем рядом и, цепляясь за ветви кедров, надвинулась чёрная туча, закрывая небо, деревья и землю, шустрый бурундук сделался вялым. Словно нехотя залез он на обомшелый валун, обмяк, вобрал голову в плечи и жалобно крикнул: «Трум!» Гром гремел всё сильнее, и бурундук прижимался к валуну всё крепче; потом приложил лапки к ушам и крикнул ещё раз: «Трум!»
Антон Иванович был счастлив. Он достал книжечку и стал зарисовывать жалкую фигурку на камне. Но вдруг разлилась такая темень, что карандаш ходил по бумаге непослушно. Да и брызнуло вдруг, как из поливальной машины. Голубая молния ослепила. И гром ударил так близко и так тяжело, что Антон Иванович закрыл глаза и схватился за голову, как бурундук. А когда огляделся, зверька словно ветром сдуло.
Теперь Антон Иванович стоял прямо в грозовой туче, среди молний. Огненные стрелы возникали у него за спиной, справа, слева, спереди — возле очков. Гром бил почти беспрерывно. Пушечные его удары подхватывало и далеко разносило эхо. Тайга и горы грозно гудели. Потоки ливня хлынули со шляпы за воротник и холодными струйками побежали по спине и по груди; ботинки наполнились водой до краёв.
В кромешной тьме, при удивительно коротких вспышках света, всё вокруг стало причудливо-страшным: и деревья и кусты.
В ушах шумело, ноги тряслись, и Антон Иванович, почти глухой и ослепший, без сил привалился к кедру:
— Как хорошо! — шептал он. — Какая чудесная гроза! Только не убей, матушка, а то и студенткам никто о тебе не расскажет!
По оврагу, чуть ниже кедра, у которого стоял Антон Иванович, загрохотала вода, словно где-то вверху прорвало плотину. И при каждой вспышке молнии было видно, как мутная лавина мчит далеко вниз обломки горных пород, старые ветки и шишки кедров.
Гроза уже кончалась, когда Антон Иванович понял, что потерял тропу и заблудился.
Конечно, озеро где-то там, куда стремится этот грохочущий поток воды и грязи. Но идти напрямик, по траве, в которой можно утонуть с головой, и по густым кустам, которые цепко держат тебя и больно бьют по лицу, — нет, это свыше сил! А обрывы? Шагнёшь впотьмах — и полетишь в пропасть!
И Антон Иванович решил стоять под кедром до рассвета — коротать в горах холодную летнюю ночь.
Он вылил воду из ботинок, кое-как выжал пиджак, штаны, бельё, оделся и начал притопывать, чтобы согреться. Но по спине проползал холодок, пришлось размахивать руками и даже пускаться в пляс.
«Мокрые не умирают, если двигаются вот так, как я, и не зябнут», — думал он и всё чаще и чаще выбивал дробь ногами. И, подбадривая себя, приговаривал в такт:
— Ну, давай ходи, Антоша, ходуном! Ты когда-то был хорошим плясуном!
Этот весёлый ночной танец в тайге так захватил Антона Ивановича, что он не сразу услыхал наш крик. А когда понял, что зовут его, ответил осипшим и приглушённым голосом, словно из подземелья.
Теперь всё это было позади.
Дина несла фонарь и освещала тропу. Молча слушая смешной, но и печальный рассказ Антона Ивановича, мы двигались за ней цепочкой, поддерживая друг друга на крутых спусках.
На задворках Артыбаша проснулась чья-то собака. Она тявкнула спросонья два — три раза, загремела цепью, громко зевнула и умолкла.
— Вот мы и дома! — сказал Антон Иванович, шагая по улице. — И наговорился и почти отогрелся, а всё же, милые девушки, нужно мне на печь, только на печь! И молочка бы горяченького, ну, хоть стаканчик!
— В своих руках, мигом согреем, — сказала Дина. — А уж в другой раз одного в тайгу не пустим!..
Я взял фонарь, распрощался и ушёл.
Хорошо было идти вдоль огромного и спокойного озера в эту тихую, звёздную ночь. И на душе было легко и радостно: случай в тайге как-то сблизил меня с новыми друзьями. Что они делают сейчас?
Антон Иванович переоделся во всё сухое. Он, наверно, сидит на печке, свесив босые ноги, блаженно щурит глаза от яркого света лампы и говорит, говорит о том, как стоял на вершине горы среди молний. Девушки готовят ужин, хлопочут у керосинки. Они греют молоко для своего учителя, и на душе у них светло: как ни говори, а только ради них совершил он этот маленький подвиг в тайге.
На третьей речке
Антон Иванович мелкими шажками быстро шёл впереди. Он казался очень маленьким в густой таёжной траве, и высокие мокрые цветы хлестали его и по груди и по лицу.
Я никак не мог приладиться к его шажкам и шёл за ним, как по шпалам, то дробно семеня ногами, то растягивая шаг, и скоро стал утомляться, хотя до Третьей речки мы не прошли и половины пути.
Он давно звал меня туда и особенно настойчиво приглашал сегодня, в это воскресное утро.
— Совсем рядом, рукой подать, — и какая глушь! — говорил он и сейчас, пробираясь в мокрых кустах и кланяясь каждой ветке, которая могла выколоть глаз. — Для наших детей или внуков здесь, батенька, воздвигнут такие дворцы, что нам и не снятся! И будет тут для них рай. А меня прельщают вот такие нехоженые долины цветов, сказочные горные речки и водопады. И вам это нравится, правда?
Я не протестовал. В этот день и мне хотелось побродить по красивой и глухой тайге, где не валяются под ногами пустые консервные банки, жёваные окурки и скомканная бумага. Но мокнуть в траве не хотелось, и я предложил выбраться к озеру. Там можно было вдоль берега идти босиком по гальке.
Мы так и сделали. И, медленно обсыхая на утреннем солнце, легко и быстро добрались до устья Третьей речки.
Перед нами открылась небольшая равнина, где кедры и пихты уступили место берёзкам, тальнику и камышам. В некрутых бережках тут и бежала маленькая речушка: она журчала на перекатах и почти отстаивалась в голубых омутах. А чуть выше, в тайге, где кончалась равнина, речка вся состояла из маленьких водопадов. И эти водопады серебристыми прядками сваливались с гранитных уступов и устремлялись вниз среди камней.
На равнине мы шли прямо по руслу, прыгая с камня на камень. А когда ноги у нас замёрзли и посинели, мы выбрались на тропу. Но и здесь было не сладко: на всех склонах валялись деревья, сбитые бурей или просто отслужившие свой век по старости. Кое-где деревья лежали поперёк речки — скользкие от сырых мхов и лишайников. И по этим висячим мостам мы перебирались с берега на берег на четвереньках, как медвежата. Чем выше мы забирались, тем незаметнее становилась тропа. А когда мы сбивались с неё, то с головой окунались в сырую росистую траву.
— Вот и недаром говорят алтайцы о таких местах: «Аю-кечпес!» Это значит: «И медведь не пройдёт!» — сказал Антон Иванович, тяжело дыша и вытирая очки и лоб носовым платком.
Даже в этот знойный июльский день возле речки было сумрачно. И редко пробивался сквозь могучий навес из хвои яркий луч солнца, чтобы окунуться в прозрачную и холодную струю водопада.
Торопиться было некуда, и мы решили отдохнуть и искупаться. Отсиделись голышом на валуне, остыли и дружно нырнули в каменную чашу бассейна. Как только вода накрыла меня с головой, я превратился в ледышку и, не достав дна, выскочил на поверхность, как пробка. Но шустрый Антон Иванович успел опередить меня: он уже прыгал на берегу и хлопал в ладоши.
После ледяной бани идти было приятно, хотя в парном воздухе тайги было жарко и душно, как в оранжерее. Добрались мы наконец и до истоков речки. Она выбивалась ключиком из-под гранитной плиты — чистая, холодная и такая маленькая, что её можно было запрудить ладонями.
