Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта
— Видишь ли, Иванов, — замялся Кутырев, — ты же знаешь, что в науке, как известно, открытия всё чаще делаются на стыке — на стыке математики и физики, химии и биологии… Так что, может, и у нас что-нибудь произойдёт… на этом… — Кутырев на этих словах замолчал.
— На чём на этом? — переспросил я.
— Ну, на стыке, — пояснил Кутырев.
— Чего "на стыке"? — переспросил я.
— Ну… имитации и пародии…
— Ну, ну… — сказал я, — давайте попробуйте… на стыке… Только имейте в виду, что бывает такой стык, за который можно получить и втык!..
— Ты, Иванов, — сказал Кутырев, потирая задумчиво макушку, — ты такой человек, что от тебя можно получить втык и без всякого стыка.
— Ну, это ты уж зря, — сказал я, — потому что человек, которому будет когда-то… — сказал я многозначительно, — имеет право на то, чтоб сейчас ему было… — Я многозначительно замолчал.
Кутырев переглянулся с ребятами, словно стараясь понять, что может означать фраза "что человек, которому будет когда-то, имеет право на то, чтоб сейчас ему было…". Хотя недоговорённая мной фраза была очень простой по смыслу, она означала: что человек, которому будет когда-то труднее всех, имеет право на то, чтобы ему сейчас было не так уж трудно.
Отойдя от меня на некоторое расстояние, Кутырев стал о чём-то тихо совещаться с ребятами, а я…
А я уселся на стуле удобнее и стал, как всегда, делать сразу пять дел: 1) терпеливо сидел и ждал на себя сатиры; 2) правой рукой сжимал в кармане теннисный мяч для укрепления ладонной мышцы; 3) обдумывал свои денежные затруднения; 4) вдавливал левой ногой теннисный мяч в пол; 5) выяснял мысленно, кто же всё-таки подсунул мне это проклятое стихотворение?
Из всех этих пяти занятий денежная проблема мучила меня больше других. Вообще-то все несекретные расходы, расходы по моим подготовкам к выполнению сверхтрудного сверхзадания, моя мама, сама того не зная, взяла на себя. Ну, во-первых, сверкс должен знать карту звёздного неба как свои пять пальцев. (Моя мама покупала мне билеты на все лекции а Планетарий.) Сверкс должен быть по профессии физиком и геодезистом. (Моя мама накупила мне целую полку книг по физике и геодезии.) Сверкс должен уметь обращаться с кинокамерой. (Моя мама купила мне киноаппарат "Ладога".)
Но ведь были ещё расходы и секретные. И какие расходы! Сандуновская термокамера в бане стоила мне каждый раз 30 копеек, измайловская центрифуга на аттракционах — один заезд 30 копеек, в Центральном парке "Мёртвая петля" на самолёте — 30 копеек. И так каждый день. То одно, то другое, то третье! А в воскресенье — и одно, и другое, и третье — всё сразу! И по нескольку раз. Хорошо, что я два года назад организовал Фонд Накоплений, сэкономив на завтраках, билетах в кино, на мороженом и так далее. Этих накоплений мне ещё месяца на два хватит. А дальше что? Может, поступить куда-нибудь на работу? Между прочим, между пятью делами, которыми я занимался, сидя на стуле, было ещё и шестое: я, правда не очень внимательно, но прислушивался к разговорам моих одноклассников, — они уже начали репетировать.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. Действие равно противодействию
"Так, так, так, — подумал я про себя. — Интересно, что же будет дальше?.." Интересно! Интересно?! А дальше было вот что.
— Дорогие ребята! У нас в классе, — донеслось до меня, — учится загадочный ученик Юрий Иванов, он у нас загадочен тем, что учится всё лучше и лучше. У нас, вернее, у наших учителей уже отметок не хватает. Один учитель ему уже ставит не только пятёрки, но шестёрки, и семёрки, и восьмёрки и даже один раз поставил ему десятку. Это, конечно, удивительно! Но ещё удивительнее: чем лучше Юрий Иванов учится, тем больше он знает, тем хуже себя он ведёт. И становится агрессивнее и агрессивнее! А если его ещё вдобавок шлёпнуть, то что из этого получится, просто представить страшно. Но мы этого представлять не будем, так как в последнее время Юрий Иванов не только учится сам, но и стал учить учителей. Мы предлагаем вам посмотреть сценку под названием: "Что снится Юрию Иванову, а может, и не снится".
Между прочим, всё это сказал Виктор Сметанин, он у нас с физкультурным уклоном, поэтому ему, вероятно, и доверили сказать так обо мне. Он самый сильный у нас в классе, ну, не считая меня, конечно.
— Роли исполняют, — сказал Сметанин, — Юрия Иванова будет имитировать Маслов, а учителей — ученики нашего класса. Кто из них кто — у каждого написано на транспаранте.
Что произошло дальше, дорогие товарищи потомки, мне, собственно говоря, и рассказывать-то особенно не хочется. Не очень интересно произошло всё это, по-моему.
Драмкружок во главе с Масловым дальше показывал, как будто я экзаменовал учителей и задавал им вопросе!. Причём перед тем как я начал задавать вопросы, якобы сказал, что при ответах учителям можно пользоваться шпаргалками, учебниками, журналами, можно звонить по телефону знакомым профессорам, можно звонить в Академию наук, в любую академию на земном шаре. А вопросы, которые задавал я, были, по-моему, не очень-то умные и тем более не очень то остроумные. Ну, во-первых, я будто бы спросил учителей, как спят рыбы — с открытыми глазами или с закрытыми?.. Затем я будто бы спросил учителей, как они считают — молекула воды сухая или мокрая?.. И третий, самый главный вопрос, который я задал учителям, был такой: почему в малахите мало хита?..
При этом Маслов, который играл меня, задал этот вопрос голосом, настолько похожим на мой, что все стоящие и все сидящие за партами расхохотались и не только расхохотались, но даже зашлись от смеха. Хотя каждый по своей роли, вероятно, должен был делать что-то другое. Пока они хохотали, Маслов — Иванов сделал шаг в сторону и молчал с самым страшным выражением лица, как, бывало, делал и я. После «моего» вопроса, почему в малахите мало хита, все учителя устроили мне какую-то немую сцену. Мне учителя часто устраивают какие-то немые сцены, как в спектакле «Ревизор». Маслов от моего имени тоже закатил учителям такую же немую сцену. И так похоже на меня, что все ребята и девчонки вскочили и стали этого Маслова — Иванова чуть ли не качать,
— А сейчас вашему вниманию предлагаю посмотреть сатирическую сцену, написанную Борисом Кутыревым, под названием "Симпозиум Юрия Иваслова", — сказал Виктор Сметанин.
Послышался смех. "Значит, то был пасквиль, а теперь… Не иначе, как сатира на меня начинается", — спокойно подумал я.
— Роли исполняют, — повторил Сметанин, — Маслов играет Иваслова, учительницу истории — Глебова. Все остальные играют самих себя… Итак, представьте себе, что вы находитесь в классе на уроке истории…
Сметанин ещё раз почему-то фыркнул и отошёл в сторону, Я насторожился. Мне сразу не понравилось, что действие происходит как бы во сне и что Маслов играет какого-то Иваслова. Уж не из этой ли интермедии стихи… Началась репетиция.
Я отыскал глазами Маслова, который должен был играть Иваслова, но, к своему удивлению, вместо Маслова — Иваслова я увидел у классной доски самого себя… Как будто я фантастически раздвоился и одновременно находился и у доски, и сидел за партой.
В жизни между мною и Масловым не было ничего общего. Я хочу сказать, что мы с ним совсем не походили друг на друга. Я в жизни чёрный-пречёрный брюнет, а Маслов — блондин. Всё равно как мой негатив. В общем, мы с ним совсем не похожи друг на друга. А здесь я смотрел на Маслова, будто на своё отражение в зеркале. Сначала я даже не сообразил, что произошло. Потом догадался. Я понял, что это меня Маслов копирует. Он у нас в классе вообще всех копировал. Всех, кроме меня, конечно. Потому что со мной шутки плохи. Я ему не Шадрин! И не Василянский! И не Орлов! И не Брендер! Может, он за глаза меня и копировал. А на глазах боялся. Попробовал бы не побояться! Хотя чего же "попробовал бы", когда он уже без всякого «бы» попробовал. Вон он сидит за столом с моим выражением лица. Сидит в моей позе. Даже делает сразу, как и я, три дела… Конечно, три. Читает — раз! Левой рукой жмёт теннисный мяч. А правой записывает что-то в тетрадь.
"Ну, Иванов, — налетел я сам на себя, — ну и распустил ты этих лириков. Тебя, по словам Кутырева, имитируют, а ты сидишь и спокойно смотришь!"
Первый раз в жизни я увидел со стороны, глядя на Маслова Иваслова, как я стою у доски. И как я при этом смотрю на учителей. Кто-то из них на педсовете сказал, что каждый раз, когда я вылезаю из-за парты, ей или ему становится просто страшно. Теперь я понимаю, почему они боятся часто вызывать меня к доске. А я не могу на них иначе смотреть. И пусть хоть совсем не вызывают. И пусть не отнимают у меня время.
— Ну-с, голубчики, — сказал я, то есть не я, а Маслов от моего имени, молча бросил на учителей такой взгляд, что у них затряслись поджилки.
Маслов — Иваслов молча и в моей манере так среагировал на второй вопрос, что Глебова и все остальные, кто находился вместе со мной в классе, стали опять смеяться. Хотя по своим ролям они должны были делать что-то другое. В это время я положил правую руку на пульс левой и стал считать… Пульс у меня был самый что ни на есть сверхчеловеческий и сверхкосмонавтский. Глубокого наполнения. Ритмичный, как сигналы точного времени из обсерватории имени Штернберга. Пятьдесят два удара в минуту. В это же время мой мозг чётко анализировал всё, что увидели мои глаза, и всё, что услышали мои уши.
