Елена Усачева - Если бросить камень вверх
– А я-то с чего?
– Тьма твой дурак, и ты с ним. Я говорила, бросай его. Влюбилась?
У Светки было тяжелое лошадиное лицо. Но когда улыбалась, она ничего себе так смотрелась. Челка все время падала на глаза, и она ее теребила, теребила.
– Почему если разговариваешь с парнем, то сразу влюбилась? Ты сейчас с Галичем разговаривала. Влюбилась?
Светку снова бросило в краску. Она закусила тонкую губу.
– Эдик хотя бы парень. А твой Велес галушка с жиром. И ты рядом с ним так же выглядишь. Ты не замечаешь, что он на тебя смотрит так, как будто съесть хочет. И все время вы держитесь за руки.
– С ума сошла? За какие руки?
– Здрасьте! За передние!
Саша посмотрела на свои ладони. Сжала-разжала пальцы. Тимофей ходит с ней за руку? Вот это новость!
– Ты с заморочками – это понятно, – вещала Светка. Челка падала. Она ее поправляла. – При таком папе можно быть любой. Но Велес – это уже перебор. С ним общаться нельзя. Он придурок.
– Он интересный.
– Интересный придурок. Рядом стоять противно! Чем он там кидается? Камнями?
– В тебя еще не бросал?
– Только пускай попробует. Что ты его защищаешь? Ксюха права, ты влюбилась. Нашла в кого! Неужели не чувствуешь?
– Чувствую – есть хочу. – Саша поднялась. Еще можно было купить сосиску в тесте. Если буфет не закрылся.
– Это же должно как-то проявляться, – неслась вперед Светка. – Бабочки в животе, мурашки по коже, голова кружится. – Она скисла. – Забыла, что это Велес. Какие бабочки?
– Бабочки – это у тебя в черепе. Ты к литератору никаких бабочек не испытываешь? Он мужчина, и ты с ним разговариваешь.
– Фу, – поморщилась Светка. – Сравнила. Он человек.
– Велес – тоже.
– Велес – гора жира, а не человек. У него на мозги места не осталось.
– Скажи ему об этом, и я посмотрю, как далеко ты успеешь убежать.
– Ну, ты совсем скучная. Общаясь с Велесом, сама становишься нечеловеком! Это как умножать на ноль. Все в ноль обращается.
– А если он для меня человек? Интересный человек.
– Значит, влюбилась. Но тогда ты – ноль. Мир вокруг себя теряешь. Откажись от этого, пока не поздно!
Захотелось взять тарелку с манкой в ладонь, так, чтобы поустойчивее, и впечатать в нее лицо Варчук. А потом долго смотреть, как каша стекает с подбородка на белую рубашку. После этого, конечно, стоило еще сказать что-нибудь обидное.
А буфет все-таки закрылся.
Варчук заработала ложкой, доедая кашу.
– Про шесть не забудь! – крикнула она вслед.
На выходе из столовой Саша увидела печально бредущего по коридору Тьму. Был он без ботинка. Шагающая рядом завуч старательно делала вид, что все нормально.
Сенька слал отчаянные эсэмэски с вопросами по геометрии. Телефоны брал у одноклассников. Странно, что они ему еще давали свою технику. Известно же, что у Арсения кривые руки. Он все роняет, разбивает и крошит в труху. На почту пришло новое письмо от отца. На фотке он сидел на слоне. Руку поднял вверх: «Слава «Русскому Робинзону»!»
Тьма вернулся обутый и весьма довольный собой. Подошел близко. Коснулся локтя.
– Ну что? Волан де Морт повержен? – спросила Саша и не отвела взгляд, как делала это обычно, а стала рассматривать соседа. Показалось, видит впервые. Не замечала она ни этих глаз, ни этих бровей, ни этих оспинок на щеке. Оттянутый ворот водолазки.
– Одной левой, – скривился Тьма.
Проходя мимо, коснулся Сашиного плеча. Легко-легко, кончиками пальцев. Плечо взорвалось мурашками. Саша невольно потерла его ладонью.
Тьма все делал лениво или даже равнодушно. Постоянно ухмылялся. Не улыбался, а дергал уголком рта. Лицо круглое. Небольшие глаза. Серые, кажется. Волосы жидкие. Тяжеловатые, покатые плечи. Прежде чем сказать что-то, долго сопит, словно выискивает слова в своей большой голове. Смотрит в стену. И уже кажется, что разговор закончен, когда он вдруг спрашивает:
– Что ты делаешь завтра?
– Слежу, чтобы мама не опоздала к заказчику.
– Вместе отследим, я потом тебя на пару часов украду.
Все-таки Варчук зараза. Зачем она всю перемену твердила Саше про любовь? Любить Велеса? Любить Велеса. Любить Велеса…
Он, конечно, прикольный, постоянно что-то отчебучивает, но это же не повод – вот так сразу брать и влюбляться.
– Что ты смотришь?
Он не смутился. Даже взгляда не отвел. Только громче засопел.
– Дело у меня к тебе будет. Займет два часа, не больше. Или не хочешь?
Что, если это Велес влюблен? Почему нет? Сам сел рядом. Предложил на телефоны поставить рацию для быстрой связи. Истории какие-то постоянно рассказывает, по вечерам в чате обязательно болтают.
Что гадать? Надо так и спросить… Папа всегда говорил…
– Слушай, ты, часом, не влюбился?
Тьма сопел, тяжело налегая на парту.
– Не то чтобы… – Помялся. – Так заметно?
Та-да-да-дам! Звучат фанфары. Оркестр играет туш.
– Мне подсказали.
Тьма глянул на класс. Все, как нарочно, притихли, слушая историка.
– Я в нее потом что-нибудь брошу, – пообещал Тьма.
В кармане завибрировал телефон.
«Ай! – взывал Сеня. – Мальчики поздравили девочек с Восьмым марта пожатием руки. Всего получилось 77 рукопожатий. Сколько учеников в классе? Горю!»
– Правильно, так вас поздравлять и надо, – обрадовался эсэмэске Тьма. – Пожал руки – и гуляйте. А то подарки, цветы. От лукавого все это.
– Что-то я не помню такой задачи в пятом классе.
– Акселерация. Мы такие еще не проходили.
– А решать как?
Тьма стал чертить палочки и галочки, рисовать стрелочки.
Отбила Сеньке смс: «Спроси папу. Он у нас кандидат физмата».
«Он меня к деду послал», – отписал мелкий.
Кандидат – это мелко, а вот академик – это да. Только академик может решить задачу для пятого класса.
Тьма подсунул под руку листок: «18. 7 одних и 11 других».
«Доказать как?»
«Методом подбора. Семь на одиннадцать дает семьдесят семь. Без вариантов».
Так же ответил дед. Академия наук – это сила.
Может, попросить деда найти маму? Почему у нее постоянно выключен телефон? Может, что-то случилось? Ей к завтрашней встрече надо подготовиться.
– Месяц! Ты куда? Подожди!
Эдик сидел около раздевалки. За раскидистыми цветами зимнего сада его и не заметно. Может, у него не зря армейский планшет? Может, он на задании? Выслеживает шпионов?
– Галич! Отстань от меня.
– Ну чего – типа, крутая?
– Крутые – это горы или яйца в кипятке. А ты достал!
По широкому с прорезями листу щелкнул камень.
Велес стоял так, как будто ничего и не кидал. Плечи ссутулил, нахмурился. Это понятно, хочет напомнить про завтрашнюю встречу. А что нужно Эдику?
– Ну, короче, это… да? – протянул Эдик.
Отвечать Саша не стала. Но повод уйти появился.
– Месяц! – крикнул в спину Эдик. – Ну, чего?
Чуть не сбив Сашу с ног, пробежала по коридору Ленка. Но Эдик ее вряд ли заметил.
После бала
Платье висело на дверце шкафа и звало к себе. А голубого не было. Мама в нем ушла.
Если уж готовить.
Если уж сидеть на полу. Может, джинсы?
Хотя платье… Хотя туфли. Все это заставило три раза остановиться, а потом все равно убежать. К джинсам и пуловеру. Ладно, Кавалли еще пригодится для чего-нибудь очень-очень важного.
Шелк приятно холодил ладонь. Одевшись, Саша снова зашла в мамину комнату. Платье манило.
Мамы все не было. А платье висело. Почему она его не уберет в шкаф?
Чтобы отвлечься, проверила почту. Отец прислал очередную фотографию со слонами. Маленький слоненок купается в мутной воде. Сплав по реке. Лодка узкая, длинная. Берег – сплошная стена курчавых деревьев. Зелень волнами выплескивается к воде. Пасмурно. Разве в Непале бывает пасмурно? Зато теперь известно, что в Непале нет моря. Совсем. Есть только реки. А поэтому на обед никаких морепродуктов. Курица или говядина.
– Меня тошнит.
Сенька явил свой зеленый цвет лица миру и упал на кровать.
– Я умираю!
– Пройдет когда-нибудь, – буркнула Саша, борясь с раздражением. Жалеть брата сил не было. Хотелось на него уронить что-нибудь тяжелое. И уже сказать, чтобы заткнулся.
Не сказала.
Бросила подушку. Сенька вякнул.
Пришлось снова разводить порошки и выслушивать в сотовый телефон историю о том, что мама недоступна. Что она где-то там, где связь не ловит, а летают одни ангелы. Где нас нет. Где хорошо.
А главное – с чего он вдруг заболел-то? Не ели ведь. Все угощения закончились вчера. Для новых нет времени.
Брат без перерыва жаловался. Тошнит, а силы на жалобы есть. Из зеленого стал бледно-серым. Что-то с ним не то происходит.
– Василий Степанович сказал, что еще две тренировки пропущу – и меня на сборы не возьмут, – вздыхал Сенька.
