Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Сеня послушно выключил фонарик. Они стояли в полной темноте. Дождь лил на них. Изредка отблески уходившей грозы освещали худенькую фигурку в Капюшоне. Газета размокла и расползлась на голове у Сени.
- Что ты тут делаешь? - спросил он еще раз шепотом.
- Я сегодня дежурная у девочек.
- А чего ты там искала?
- Сеня! - Она прижала обе руки к своей груди.- Ты можешь дать слово? Дай самое честное ленинское, пионерское.
- Честное ленинское, пионерское,- быстро и послушно проговорил Сеня. Нет, ты пойми меня, Сеня. Только ты не сердись. Я знаю... это очень плохо.
- Да про что ты?
- Я знаю... Это просто ужасно. Я ведь не думала... Я ведь только хотела пока спрятать.
Сеня никак не мог сообразить, о чем шла речь. Темнота делала намеки Ксаны еще более загадочными.
- Сеня, ты только пойми... Я просто не могла... Ведь это же было бы не по справедливости. А вы меня тогда не хотели слушать... Я думала отдать потом Артему Ивановичу и чтобы снова назначили соревнования. Только я тогда торопилась очень, пока темно было... когда свет потух... Вот и уронила через окно, за дамбу. Там было совсем неглубоко. А за день вода прибавилась, и я никак не могла после достать. А она все прибывает и прибывает. Я просто не знаю, что делать. Я уже вчера ночью пробовала, так и не достала... Ты, наверное, меня очень презираешь? Да, Сеня?
Только сейчас Сеня понял, что речь шла о пропавшем кубке. Пораженный, он не сразу сумел спросить:
- Как же ты это могла, Ксана? А?.. Зачем же ты это сделала? Ведь ты же...
Она, полуотвернувшись, плакала. Дождь колотил по капюшону, и слезы на ее лице мешались с дождем. Она вся содрогалась от плача.
- Я сама не знаю. Я же не хотела... Я только не могла, чтобы в первый же раз... и папин кубок им... А ты же меня сам обманул. И этот ваш противный Пьерка. Я его с той минуты просто ненавижу...
И тогда он почувствовал себя очень сильным, очень взрослым, способным на любой подвиг. И он сказал нарочно с некоторой грубостью:
- Ладно тебе реветь! Покажи лучше, где ты его упустила. Тут? Да, тут глубина порядочная.- Сеня вспомнил, как в этом же месте его вытаскивал из воды Пьер.- Тут вполне даже с головкой будет. Держи меня за гимнастерку. Только крепко держи.
- Что ты?! - испугалась Ксана.
- Держи, говорю. Можешь держать, если просят? Где тут твоя кочережка?
Сеня нагнулся, разыскал среди камней кочергу, стал осторожно спускаться к воде. - Держи как следует. Удержишь?
- Удержу, удержу...- прошептала Ксана.
Сеня, погрузив руку с кочергой в воду, стал водить по дну. Сначала ничего не попадалось. Кочерга сразу сделалась очень холодной. От нее озноб пошел по всему телу. Потом что-то слабо звякнуло. Сеня ощутил неподатливую тяжесть на конце кочерги, корябавшей дно. Он стал осторожно вести кочергой то, что зацепил, по откосу дамбы, наполовину скрытому водой... И вот при первом же отблеске молнии, от которого опять нехотя, с промедлением дрогнуло небо над водохранилищем, он увидел выползающую из воды чашу. Блеснула под ней серебряная фигурка гладиатора.
Через несколько минут Сеня уже держал в руках драгоценный приз. Осторожно водя пальцем, он счищал с него тину.
- Ничего, Ксана,- успокаивал он девочку.- Он только в песке да в дряни какой-то со дна. А так ему ведь ничего не сделается. Он же не ржавеет.
- Мы его сейчас перепрячем,- прошептала Ксана, когда они оба, укрываясь от дождя, вбежали в подъезд.
- Ксана, может, не надо прятать больше? Она молчала.
- Ксана,- сказал он,- надо вернуть. Ну хочешь: засунем его сейчас в подвал, а утром я его, как дежурный, будто бы найду и никому не скажу, что это ты?
- Сеня, это опять врать, значит... Не хочу я больше так! А так сразу тоже не могу...
- Ну, хочешь..- предложил он, уже окончательно обуреваемый восторгом, который породили эта необыкновенная ночь с громом, молнией, бурей, ливнем, удивительной находкой, и то, что они были сейчас вдвоем, только вдвоем и снова говорили, как когда-то.
Ведь после того как обнаружилось надувательство с письменными, Ксана его за эти дни и взглядом даже не удостоила. Как ни мучился Сеня, но не мог же он заговорить с ней сам первый.
- Хочешь, я скажу,- продолжал Сеня,- хочешь, скажу, что это все я?..
- Нет, Сеня, нет, хватит уже обманывать... Я ведь все равно хотела его достать и сама отдать. Ведь мы последние дни тут. А потом всё будут сносить. Я хотела, чтобы Артем Иванович приехал. Думала, ему. А он все не едет... Ты мне так помог, Сеня, спасибо тебе! Я ведь знаю, это тогда ты с письменными тоже из-за меня... Сеня молчал. Необыкновенное, никогда еще не испытанное волнение словно схватило его за горло и не отпускало. Он стоял, прижимая к себе мокрый, заляпанный илом, опутанный какими-то осклизлыми травами кубок. С кубка капало. Капало с самого Сени. Он молчал, опустив голову.
- Теперь, я знаю,- прошептала Ксана,- ты теперь ко мне будешь плохо относиться.
Какая-то заблудшая молния, догоняя уже миновавшую грозу, метнулась в вышине, и небо ласково проворковало. И Сеня успел заметить, с какой неистовой тревогой смотрят на него глаза Ксаны. Но и сейчас, когда стало опять совсем темно, он знал, что она смотрит на него. У других людей все было внутри - и радость, и боль, и печаль. А у Ксаны все было открыто. Она сама была вся и печалью, и радостью, и лаской - это всегда ужасало Сеню своей открытой беззащитностью. Ему казалось, что всякая пустяковая обида бьет Ксану по самому больному, по самому живому.
- Зачем ты так говоришь? - тихо сказал Сеня.-г Я же к тебе всегда знаешь как относился!
- И я к тебе...
- Нет, ты теперь не так относишься, как относилась. А вот к Пьерке ты...
- Да ну его, я к нему только раньше так относилась. Теперь уже я вовсе не так отношусь.
- А теперь ты как будешь ко мне относиться?..
И долго еще под старой школьной лестницей слышалось в темноте сквозь шум ветра и ливня: "Отношусь... Относилась... Буду относиться... Он относится... Мы будем относиться..." Словно кто-то спрягал на уроке грамматики глагол.
Потом они оба задумались, где же все-таки до утра спрятать кубок. Нельзя же было его бросить здесь, под лестницей. И не тащить же его в спальню, чтобы перебул-гачять всю школу. Они решили спуститься .в подвал, заброшенный, полузакрытый, куда уже давно никто не ходил, и пока оставить там до утра кубок. Было очень темно, а фонарик у Сени совсем уже иссякал. И в темноте сам он ушибся, нарядно стукнувшись лбом о кирпичный косяк. А Ксана где-то расцарапала руку. Но она даже не вскрикнула, а он только вытер тихонько в темноте кровь со лба и слизал потом ее с руки. Кто это выдумал, что так уж больно, если тяпнешься лбом о кирпич? Кто сказал, что в темноте страшно? И кто это вообще считает, будто ночью надо всем обязательно спать? Все это выдумали те, кто никогда не слышал, как им говорят: "Мы будем теперь всегда дружить с тобой. Ты мне главнее всего на свете. Я к тебе знаешь как отношусь"...
Они задвинули кубок в самый дальний угол подвала, в небольшую кирпичную нишу, которую нащупал слабеющий луч фонарика. Потом Сеня помог Ксане подняться по трухлявым скользким ступеням лесенки, проводил ее в коридор второго этажа, куда выходил дортуар девочек. Ох, в каком он дивном настроении был сейчас! Только теперь он почувствовал, что надо все-таки пойти переодеться. Он весь вымок на дожде. Рубашка под гимнастеркой прилипала к телу, и за шиворот с мокрой головы стекали ледяные струйки. Но когда Сеня, простившись с Ксаной, спустился вниз и оказался уже в своем коридоре, он услышал, как осторожненько, еле различимо скрипнула дверь их дортуара.
Потом донесся шепот в коридоре. Сеня хотел зажечь фонарик, но что-то остановило его. Он замер, прислушиваясь.
- Лопату взял? - спросил кто-то в темноте.- А спички прихватил? Не забыл?
Сеня разом узнал приглушенный голос Ремки Штыба.
- Слушай, Ргемка,- донеслось еще тише из темноты, - а может быть, лучше оставить это дело?
- Я тебе дам "оставить"!
- А если все-таки лучше сказать завтрга Иргине Николаевне? И уж как она ргешит...
- Не хочешь, не надо. Иди ложись в свою кроватку, мокрвпа заграничная. Перепугался! Тебе такой случаи выходит. В газете напечатают, дурак. Ты скажи лучше - спички есть? Давай сюда фонарь. Видишь, у меня все припасено. Сеня напряженно вслушивался. Он никак не мог понять, о чем ведут разговор приятели. Потом, неслышно ступая, не зажигая фонарика, он пошел за Пьером и Рем-кой, осторожно шагавшими к лестнице.
Глава X
Человек с кубком
Часа за два до этого Незабудный навестил Богдана Анисимовича. Тот лежал уже дома с забинтованным лбом. Ранение оказалось неопасным, только удар оглушил. Больше поразило Незабудного лицо Галины Петровны, сразу постаревшей на много лет, с резко проступившими морщинами, с беспокойными желвачками у как бы затвердевшего подбородка.
"Крепко она его любит",- не без зависти подумал Незабудный. Он чувствовал, что Тулубеям сейчас не до него. Пожелал Богдану Анисимовичу скорее поправиться, узнал, что в районе напали на след человека, нанесшего удар Тулубею, попрощался с Галиной Петровной и пошел к себе.
