Зинаида Шишова - Джек-Соломинка (Часть 1-5)
Когда последний всадник покинул Тауэр, Джек подал знак стражникам, чтобы они оставили ворота в покое.
Первые ряды кентцев и гердфордширцев в порядке вошли в королевский дворец. Но так как это был долгожданный день расплаты, то мало кто мог сдерживать себя. Джек сам чувствовал, что он невольно все убыстряет и убыстряет шаг, а по лестнице он уже бежал, перепрыгивая через пять и шесть ступенек.
- Осторожно! - закричал он, добравшись до королевских покоев. - Двое людей с длинными мечами могут отстоять эту дверь от сотни нападающих.
Однако стражи нигде не было. Мужики беспрепятственно ворвались в комнату.
Если считать, что с королем ушла сотня людей, то все равно в Гауэре, кроме женщин, детей и стариков, осталось свыше тысячи хорошо вооруженных и годных к защите дворца рыцарей.
Однако никто из них не пошевелил даже пальцем, чтобы дать отпор мужикам.
Джек чуть не наступил на ногу бородатому дворянину, стоявшему у окна, но тот, бледный как смерть, только молча с ужасом смотрел на него.
Красивая немолодая дама, ломая руки, лежала перед большим распятием. Это была Жанна Кентская, мать короля. Из рыцарей, находящихся в комнате, никто не сказал ей ни слова утешения. Все застыли по своим местам, безмолвные, как статуи в храме. А их всего в первой комнате было около сорока человек.
Мужики в удивлении разглядывали их, а Джон Аббель из Эвешема даже попытался дернуть одного из пожилых рыцарей за бороду.
Так как красивая дама перед распятием была мать короля, то некоторые из кентцев обратились к ней со словами ободрения. Но их никто не учил любезности, поэтому они перепугали даму еще больше. Она закрыла лицо руками и отшатнулась в самый угол.
Мужики двинулись дальше. Они брали в руки многие предметы, которые обращали на себя их внимание в королевских покоях.
На блюде с недоеденной пищей Джек заметил любопытную штучку. Она была выкована из серебра и имела три зубца, как вилы. Очевидно, она служила королю подспорьем во время еды. Джек рассмотрел ее красивую, украшенную слоновой костью ручку и осторожно положил обратно на блюдо.
Все эти вещи принадлежали королю и должны были остаться на своих местах.
И на королевских рыцарей напрасно напал столбняк. Это были храбрые дворяне, они сражались за короля на войне и развлекали его в мирное время. Кентцам не из-за чего было с ними ссориться. Если их собственные вилланы имеют против рыцарей какое-нибудь зло, они должны прийти сюда со своими жалобами, и король их рассудит. Впрочем, скоро во всей Англии не останется ни одного виллана.
Кентцы вслух расхваливали молодого Ричарда. Вот, когда рядом с ним нет дурных советчиков, король отлично съездил на Мейль-Энд. Уже поздно, а его нет до сих пор - значит, он обо всем хорошенько потолкует с мужиками!
Кентцы, смеясь, заговаривали с дворянами. Господам нечего так пугаться: не ради них мужики ворвались во дворец. Люди, ради которых они проделали этот трудный и далекий путь, уже давно перечислены у мужиков в списках, и они никуда не скроются от народного гнева.
Вбежав в алтарь придворной капеллы, Джек первым заметил Саймона Сэдбери. Съежившись, канцлер, сидя на корточках, прятался за бархатным покровом, свисавшим с алтаря.
- Вставай, Саймон Сэдбери! - крикнул Джек изо всех сил.
Архиепископ поднялся. Он держал в руке серебряное распятие. Дрожащей рукой он широко перекрестил мужиков.
Некоторые из них ворвались в церковь в шапках. Опомнившись, мужики тотчас же обнажили головы.
Это ободрило архиепископа.
- Вон отсюда! - крикнул он громовым голосом. - Дайте себе отчет, на кого вы поднимаете руку!
- Мы пришли у тебя требовать отчета, изменник! - сказал Джон Хьюг из Кента. И он снова напялил свою шапку по самые уши.
- Ты изменник королю и народу! - кричали в толпе. - Сегодня пришел твой последний день, Саймон Сэдбери!
Джек взял канцлера за плечи и потащил к выходу. Архиепископ упирался и хватался за все, что ему попадалось под руки. Бархатный роскошный покров с алтаря волочился за ним и мёл пыль до самого холма Тауэргилля.
Саймон Сэдбери стал весь мокрый от пота, челюсть его отвисла. На него страшно было смотреть.
Джек остановился на Тауэргилле. Руки и ноги его дрожали. Озноб пробирал его до самых костей.
- Дайте кто-нибудь острый топор! - крикнул он.
Тогда канцлер, взвизгнув, рванулся из его рук и побежал вниз. Поскользнувшись на мокрой траве, он упал, и его снова отнесли на вершину холма.
- Если вы тронете хоть волос с моей головы, - кричал он, - папа наложит интердикт6 на всю Англию! Церкви закроются! Никто не станет крестить ваших детей, венчать вас и отпевать ваших покойников!
- Ладно, - ответил лохматый черный мужик, выходя вперед с топором. - Я Джон Стерлинг из Эссекса. Ты меня узнаешь, Саймон Сэдбери?
Архиепископ сейчас не узнал бы даже родного брата.
Мужик задрал рубаху. На боку у него синела старая, затянувшаяся рана. Неправильно сросшееся ребро выпирало наружу.
- Еще не узнал?..
Нет, архиепископ не мог его узнать.
- По твоему приказанию меня повесили за ребро, и я висел на крюке один день и две ночи, пока волки не стянули меня за ноги вниз. Вот!
Мужик показал ногу с изувеченной ступней.
Саймон Сэдбери закрыл глаза.
- Этот виллан был должен аббатству всего четырнадцать шиллингов и шесть пенсов. Но он богохульничал и кричал плохое о господах и монахах. Господи! Господи! За какую малость ты так караешь меня! - бормотал он плача.
Перекрестившись, мужик поднял топор.
Канцлера второпях забыли связать, и он увертывался от каждого удара. Только на девятый раз голову его отделили от туловища.
На соседнем холме таким же образом распростились с жизнью казначей Ричард Гелз, Джон Лэг, Уилльям Эппельдор, а также и купец Ричард Лайонс.
Джек заболел. Шатаясь, он сошел с Тауэргилля. Башмаки его размокли от крови. Он снял их и бросил в кусты. Трава приятно освежала горячие ступни. Ему нужно было увидеть Джона Бола. Только одного Джона Бола!
Он пошел по улице, ведущей к Смисфилду.
Навстречу Джеку бежали люди. Они размахивали дубинками, кольями, выдернутыми из изгородей, некоторые держали в руках камни.
- За короля Ричарда и общины! - кричали они, и каждый встречный должен был им отвечать тем же.
Если ему это не приходило в голову, его убивали.
На Ломбард-стрите улицу запрудила огромная толпа ремесленников.
- За короля Джона и общины! - крикнул чей-то одинокий голос.
Джек быстро повернулся. Боль была точно налита в его голове по самые брови и, когда он поворачивал голову, перекатывалась из одной стороны в другую.
"Значит, купец был прав! Находятся и такие, которые кричат Ланкастера. Ни к чему все это. Что может значить один голос на тысячи!"
Шатаясь, он побрел дальше.
Навстречу ему подмастерья волокли фламандца. Бедняга был уже весь в крови, но его сзади еще добивали палкой. Всем распоряжался худой человек в скромном черном платье.
- Он говорил "брот" и "кавзе"! Он говорил "брот" и "кавзе"! беснуясь, орали уличные мальчишки и швыряли в фламандца камнями.
Пожилой ремесленник с ремешком на лбу, остановившись, в ужасе смотрел на это страшное дело. Если бы сейчас с неба упал огненный дождь, он тоже не мог бы остановить этих людей.
Джек в изнеможении прислонился к забору.
- Что же вы смотрите, мужики! - сказал пожилой ремесленник с гневом
- Мы ничего не знаем о городских делах. Это расправляются сами подмастерья, - ответил Джек устало.
- Если бы подмастерья! - крикнул ремесленник, хватая его за плечо. Ты приглядись к этому кощею. Сегодня он снял с себя меха и золото. Это самый богатый человек в Лондоне - суконщик Никлас Брембер7.
Джон Бол уже готовился отправиться на Смисфилд, где послушать его собралось несколько тысяч кентцев, когда, рванув угол палатки, кто-то вбежал и упал ему в ноги.
Поп тотчас же узнал этого человека и тотчас же понял, что привело его сюда.
Обняв Джека, он ласково положил его голову к себе на колени.
- Мужайся, мальчик! - сказал он, нежно гладя Джека по спутанным волосам. - Конечно, это труднее, чем убивать в честном бою. Но ведь мы мужики, а мужикам всегда выпадает грязная работа!
Глава III
Уот Тайлер, Джон Бол, Джек Строу, Аллан Тредер и Джон Стерлинг в ряд стояли перед своими людьми, когда мимо с песнями повалили с Мейль-Энда эссексцы.
Полчаса назад в Лондон возвратился король.
Разглядев кентских вождей, эссексцы бросали в воздух шапки и кричали. Эти люди вели их в Эссексе и только в Эйризе отстали, когда у эссексцев появились свои начальники.
Многие мужики украсили свои шапки ветками и цветами. Они шагали, обнявшись, по трое и по четверо в ряд. Через площадь Св. Екатерины проходили всё новые и новые толпы народа, и воздух дрожал от приветственных криков.
Мужики подходили к отцу Джону Болу и просили у него благословения; многие целовали его руки и плечи и даже подол его рясы.
