Ольга Клюкина - Эсфирь, а по-персидски - звезда
Аман ещё раз оглянулся на призрачную процессию вокруг себя и от ярости даже скрипнул зубыми. Он хотел всех их сразу, но даже самую худшую из них он не мог купить ни за какие деньги! Все они были жрицами, обрученными с небесным богом Сун, и не обращали сейчас ни малейшего внимания на второго человека в царстве после царя.
Прошло всего несколько минут, но Аман уже ненавидил этот храм, ненавидил всех этих дев и главную жрицу Синатру, ненавидел холодного лунного бога. Он старался не слушать, как мягко шлепают жрицы по полу босыми ногами, шелестят своими прозрачными одеждами, которые ничего не стоило разорвать одним движением мужской руки.
Наконец, Синтара и сама вышла к Аману, встала перед ним, вопросительно подняв брови. Лицо жрицы было отрешенным и спокойным, а сереряный гребень в её волосах блестел, как сабля, воткнутая в голову, как будто бы Синтара и впрямь уже не принадлежала к числу живых.
"Ничего не получится", - подумал Аман, сразу же почувствовав приступ сильной изжоги, как в последнее время всегда с ним бывало в минуты волнения.
- Мне нужно говорить наедине, - сказал Аман, старательно меняя свой голос и больше не глядя на соблазнительных, призрачных дев. - У меня важное дело, оно касается нашего царя, Артаксеркса Великого.
Жрица кивнула, показав на маленькую дверцу в стене, и первой вошла в тайную комнату.
В комнатке оказался стол, две простых скамьи, обтянутых кожей, горела лампада, судя по запаху, на свином сале, а на столе стояло блюдо с недоеденными смоквами и большие весы. Здесь все было настолько обыкновенно, что можно было подумать, что Аману только что приснился зал с девами, и его желания тоже были лишь лунным наваждением.
Аман облокотился на спинку лавки, с удовольствием выпятив живот, потому что так ему было проще бороться с бурлением в чреве. Вонючая копоть, которая шла от светильника, каким-то образом помогала ему сейчас собраться с духом.
"Быстрей начну - быстрей закончу, нечего тянуть осла за хвост", решил про себя Аман.
- Нас здесь никто не сможет услышать? - спросил он на всякий случай, хотя дверь была плотно закрыта, а комната была настолько мала, что в ней при всем жеалнии никто не смог бы спрятаться.
Лунная жрица, не разжимая губ, покачала головой.
- Ха, а то ведь в стене есть мышы, а у мышей иногда бывают уши, хмыкнул Аман, откидывая с лица накидку.
Ему хотелось, чтобы разговор получился простецким, шутливым - глаза Синтары смотрели слишком уж строго, но было ясно, что она сразу же узнала царского везиря и слегка склонила голову.
- Мне известно, что ты здесь прячешь жену царя Артаксеркса, я желаю говорить о ней, - важно растягивая слова, произнес Аман.
- Я никого не прячу, - возразила верховная жрица. - Она сама попросилась в наш храм, выразив желание сделаться служительницей Сина, и уже проходит первые шаги посвящения. Если, конечно, речь идет о царице Астинь...
- О бывшей царице Астинь, - добавил Аман. - После указа она никогда больше не может быть царицей и царской женой, а тем более женой простого смертного.
- Она понимает это, раз пришла сюда, - пожала плечами жрица. - Но ни один муж и не сможет притронуться к той, кто пожелала стать возлюбленной нашего бога.
Кровь прилила к лицу Амана - ему вдруг пришло в голову, что все это время, пока он пялился на дев, и чуть не стонал от вожделения, Синтара могла наблюдать за ним и даже смеяться. Аман мог бы сейчас наброситься на насмешницу, которая сидела от него на расстоянии вытянутой руки. Настолько близко, что можно было бы схватить её за длинную шею, и сжать до хруста, чтобы глаза Синтары выкатились, словно две серебряные монеты, а изо рта пошли пузыри.
Мысль о том, что кто-то мог втайне над ним потешаться, была совершенно нестерпима для гордости Амана.
Но царский везирь только несколько раз незаметно разжал и снова сжал под столом пальцы, подавляя в себе дикий соблазн, хотя от напряжения к его горлу подкатила неприятная кислятина, а в животе стало ещё более дурно. Может быть, поэтому следующие слова везиря прозвучали почти что просительно, по крайней мере - тихим, дрожащим голосом:
- Наш царь, великий Артаксеркс, жестоко страдает после указа об Астинь. Он мечется по дворцу, как лев, и придворные лекари сильно опасаются за его здоровье. Как бы у нашего царя вообще не разорвалось в одночасье сердце, такое иногда случается от больших переживаний. Но я лучше всех знаю царя, и знаю, как ему помочь. Это проще, чем многие думают, совсем просто...
- Просто? - удивилась Синтара.
- Пока Астинь находится близко от дворца, в этом храме, царь все равно будет вспоминать про нее, думая, что её можно ещё вернуть или хотя бы тайно призвать на ложе. Астинь должна уехать в более недоступное место, и тогда наш царь успокоится и избавится от своей болезни. Ты понимаешь меня, Синтара? Да ты хоть слушаешь меня сейчас?
Лунная жрица слегка прищурила серые, пронзительные глаза и отозвалась:
- Да, ты сказал, что пока царица Астинь дышит воздухом вблизи от дворца, царю трудно успокоиться.
Аман зачем-то оглянулся через плечо и перешел на шепот:
- Я - друг царя, он молод и своеволен, и что-то я понимаю лучше его. Никто не может отменить повелений, скрепленых царской печатью. Но... Артаксерксу нравится нарушать законы и прежние правила, он может в любой момент поступить по-своему. О, я даже думать об этом боюсь! Не скрою, что спокойствие и жизнь царя - это мое спокойствие, и сейчас мы находимся в одинаковой опасности.
- Но где же найти царстве такое недоступное место, куда не дотянется рука царя?
- Я укажу Астинь такое место.
- Я знаю только одно место, куда можно так спрятать человека, чтобы его уже никогда не вернуть, - помолчав, сказала жрица.
Аман увидел, что она прекрасно его поняла, и тогда достал из-под халата увесистый мешок с монетами и положил его на стол перед жрицей.
- Здесь три, - сказал он.
- Судьба трех людей - царя, Астинь и твоя? - спросила жрица.
- Три тысячи талантов серебра, - пояснил Аман. - Хватит и для ваших жертвоприношений, и для праздников. Это хорошие деньги за одну непокорную жену, очень хорошие.
- Да, это хорошие деньги, - согласилась верховная жрица и взяла мешок в руку - сначала попробовала на ощупь, затем положила на весы и оценила точный вес.
Только теперь Аман догадался, что весы на столе стояли вовсе не случайно, да и две скамейки в тесной комнате были нарочно рассчитаны для уединенных бесед с глазу на глаз. Не случайно стол с весами и запах свиного жира от святильника, в первый момент напомнили везирю обыкновенную торговую лавку! Не хватало только товара. Хотя нет, товар тоже был неподалеку, сразу же за низенькой дверью. Но теперь, когда Аману стало ясно, что любую из желанных дев он может в любой момент купить у Синтары всего за несколько серебряных монет, царский везирь сразу же потерял к ним всякий интерес.
Ему вдруг пришло в голову, что нынешней ночью он сможет попробовать на вкус даже Астинь, бывшую царицу Астинь, потому что про это все равно теперь никто никогда не узнает. Он мог делать с ней все, что угодно, прежде чем оправить её в бесконечно далекие края, сейчас царица Астинь была полностью в его власти!
- Некоторые божества говорят, что человеческая кровь - очень вкусная. Тот, что попробует хоть каплю, потом захочет для себя кровавых рек, - вдруг нараспев сказала Синтара.
- Что? Что это значит? - встрепенулся и нахмурился Аман.
- Один человек и целый народ - это почти одно и тоже. Один - это все, а все - это один, так говорят премудрые боги, а я только повторяю.
- Сейчас мне некогда слушать все эти премудрости, - сказал Аман, с трудом вылезая из-за стола, который стоял все же слишком уж тесно. - Я буду ждать за задними воротами, только закутайте её так, чтобы никто не смог узнать.
- Все будет сделано, как надо, - спокойно сказала верховная жрица.
А через три дня престольный город Сузы облетела страшная весть, что рыбаки на реке нашли тело Астинь, бывшей царицы Астинь, которая не выдержала позора и утопилась, привязав себе камень на шею. Рыбаки говорили, что никогда пержде не видели такой прекрасной видом утопленницы, тело которой было почти что прозрачным и почти не изменившимся. Она лежала под водой, как стебель болотной лилии - размокший, голубоватый стебель, из которого уже никогда не вырастит белый, ароматный цветок. В здешних краях, с наступлением времени холодов и больших дождей, эти цветы рано отцветают.
Когда весть о смерти царицы Астинь дошла до ушей царя Артаксеркса, он выбежал в сад и не было никого из смертных, кто осмелился бы пойти за ним следом. Но потом все пошло своим чередом.
"Я - все равно, что всемогущий бог, знающий добро и зло, правильно я тогда угадал, что нужно сделать", - похвалился Аман лунному диску, только что появившемуся на потемневшем небе.
Он ещё раз поглядел сверху на ярко освещенный город, с наслаждением потянулся, да так сильно, что почувстваоа хруст в шейном позвонке, и на несколько секунд у везиря даже прервалось дыхание - то ли от боли, то ли от острого...
