Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
– Почему запирают? Она бегает и гуляет, как все дети, но она понимает, что взрослые придут с работы голодные и что им надо сварить обед.
– Все равно не стала бы я… – говорит Динка.
– Смотри какая! А если бы наша мама приехала с работы голодная, ты тоже не стала бы? – удивляется Мышка.
– Дина такая лентяйка! – возмущенно говорит Алина.
– Это очень плохо, – вздыхает мама. – Я приехала и легла бы спать голодная, потому что у меня такая дочка.
– Мамочка, я не такая дочка! Но мне всегда некогда, я тебя чем-нибудь другим покормлю, – жалобно говорит Динка.
Перед ее глазами встает железная плита, на которой булькает целая кастрюля похлебки, а она сама стоит и мешает да мешает ложкой в этой кастрюле, а Ленька сидит на утесе и ждет, а шарманщик опять ушел с утра по дачам… Нет, какая тут похлебка, когда что ни день, то новые дела… А кто станет высиживать у дороги и гнать Катиных женихов? А еще что-нибудь случится, так та похлебка целый день будет одна булькать на плите…
– Нет, какая тут похлебка, – пожимая плечами, повторяет Динка, и у нее делается такое испуганное лицо, так смешно морщится одна бровь с чердачком посередине, так недоуменно таращатся на всех глаза и подымаются дыбом клочкастые кудри, что все сразу покатываются со смеху, а мама весело шутит:
– Нет, уж видно, не есть нам Динкиной похлебки! – Но чужая девочка не выходит у нее из головы. – Вот посмотрите, – говорит она. – Когда я первый день задержалась в городе, вы все вылезли к калитке и начали плакать… А ту девочку – ее зовут Настя – я спросила: «Поздно приходит твоя мама?» И она спокойно ответила: «Когда как… Если останется на вечернюю смену, то поздно…»
– Так она привыкла, мамочка, а мы думали, что с тобой что-нибудь случилось, – защищается Мышка.
– Э, нет! Вы вообще любите плакать по всякому поводу. А человек должен уметь сдерживаться, слезы – это очень редкая и дорогая вещь, их вовсе не льют, как воду… Обиделись – заплакали, поссорились – заплакали, мама опоздала – опять заплакали. Да что это за неиссякаемые колодцы такие? Я понимаю, когда случается горе или жаль кого-нибудь очень, а помочь не можешь, – ну, плачет человек тихонько, не может не плакать – так тяжело ему. Ведь я же не плачу, а мало ли у меня всяких неприятностей? – серьезно спрашивает мама.
– Много, – вздыхает Мышка, прижимаясь к ней щекой.
– Взрослые редко плачут, – задумчиво говорит Алина.
– Так маленький тоже будет взрослым когда-то! Надо же растить себя самому крепким, закаленным, а то ведь можно так и остаться хныкалкой на всю жизнь. Что вы думаете – есть такие люди: ходят, и хныкают, и жалуются вечно на что-нибудь… Вы смотрите следите за собой! – предупреждает мама.
Но Динка весело машет рукой:
– А я реву, когда захочу! Еще когда что болит, так я только хныкаю, а если от злости или кого-нибудь мне жалко, так я прямо и ногами и руками дрыгаю, и голосом реву, просто я разрываюсь, мама! Не знаю, что делать!
– Ну, вот так и вырастешь большая тетенька, пойдешь куда-нибудь в гости и вдруг – что такое? Все смотрят: валяется наша тетенька, руками и ногами дрыгает и ревет не своим голосом, – смеется мама.
– Ха-ха-ха! – подхватывает Мышка. – Она еще не то делать будет!
– Она еще и побьет кого-нибудь в гостях! – хохочет Алина.
– Ну да, – недовольно сопит Динка. – Я в гостях всегда тихенькая, у меня даже рот не разжимается. Я там больной делаюсь.
– Зато дома ты здоровая! – острит Алина.
– И не дома, а на воле… На воле, когда ревешь, так и ветер ревет, у-у-у!.. А смеешься – и ветер смеется: ха-ха-ха! И никто не вмешивается, – говорит Динка. – А ведь хуже всего, когда человека утешают!
– Не знаю, что хуже, что лучше… – рассеянно говорит мама и смотрит на часы: – Ой-ой-ой! Уже двенадцать! А вы не спите! И Кати с Костей еще нет… Неужели они все еще катаются на лодке?!
– Конечно, катаются! Сегодня такая луна! – глядя в окно, говорит Алина и, словно припомнив что-то, быстро выходит.
– А вдруг лодка перевернулась? – шепчет Мышка.
– Заплачь! Ну, заплачь! – дергает ее Динка. – Они уже в воде бултыхаются! Хоп! Хоп!
– Отстань! Я просто так сказала! Я ничуть не думаю даже! – отбивается Мышка.
– Не думаешь? И тебе не жаль Кати? А на Волге такие волны… что я… мы… э… а… никогда уже… нашу… Катю… – притворно всхлипывает Динка.
– Мамочка! – кричит Мышка. – Она хочет, чтоб я заплакала! Она все нарочно делает!
– Что такое? – вмешивается мама. Динка с хохотом выбегает из комнаты.
Глава 17
«Случайный случай»
– Слышь, Макака, а тот студент против царя идет… – таинственно шепчет Ленька.
– Почему? Как – против царя? – морща лоб, спрашивает Динка.
– Погоди… Я только погляжу, нет ли кого… – беспокоится Ленька и, вскочив, обходит вокруг камень, смотрит на обрыв.
Динка тоже встает и, прижав к груди шарик, следит за товарищем.
– Лень, кого ты смотришь?
Но Ленька не отвечает и, втянув для верности на утес доску, возвращается.
– Вот ты слушай, какой со мной случайный случай вышел, – усаживаясь около своей пещеры, говорит он.
– Случай? Страшный? – заинтересовывается Динка.
– Да нет, чудной, а не страшный… Да ты садись, я тихо буду говорить! – тянет ее за руку Ленька.
– Тихо? Тогда говори прямо в ухо, – присаживаясь рядом, предлагает девочка.
– Ничего, я и без уха… Ты только не перебивай… Хожу это я на пристани, около рабочей столовой. А тут самый привоз, баржи разгружаются, и мешков навалено видимо-невидимо. И, конечно, покупатели ходят, торгуют на корню, что подешевле, значит… И нанимает меня одна барынька мешок поднести. Тяжелющий мешок яблоков она купила.
– Тяжелющий мешок! Вот дура! – сердится Динка.
– Ну, ты погоди… Ведь заработать-то мне надо? Думаю, сволоку как-нибудь. Стал тянуть этот мешок с воза себе на спину – вдруг слышу, кто-то как закричит на мою барыньку: «Мальчишку, грит, на такую тяжесть нанимаете, покалечить хотите!» – и швырк мешок с моей спины обратно на воз! Гляжу, а это тот студент…
– Вот хорошо! – смеется Динка. – А барынька что?
– А что ей? Она другого взяла, а я озлился.
– Подожди, Лень. А он узнал, что это ты?
– Сразу-то не узнал, а потом и меня, и тебя вспомнил. А-а, говорит, старый знакомый! А я голодный как собака. Какое тут знакомство! Зачем, говорю, вы так сделали? Теперь я когда еще работу найду! А он пошарил в кармане да и говорит: «Денег у меня нет, а хлеб есть. Приходи ко мне, будем чай пить… Читать умеешь? Вот тебе адрес, где я живу…» – и достает карандаш. Не надо, говорю, я так запомню… Ну, сказал дом, улицу.
– И пил ты у него чай? – перебивает Динка.
– Чай-то пил… Так до чаю еще, погоди, что было…
– Случайный случай до чаю был?
– Ну да… Ты слушай, а то перебиваешь все время.
– А в чем этот студент был? В той шинели, что тогда? Я его хорошо помню – такой высокий, согнутый и борода узенькая, а глаза добрые. Он хороший, Лень, только очень бедный, да?
– А откуда ему богатства взять? Он себя не жалеет. Ему тюрьма, – хмуро сказал Ленька.
– Как – тюрьма? За что тюрьма? – всполошилась Динка.
– Так ведь вот не слушаешь, а все то вперед, то назад заскакиваешь. Я, коль так, и рассказывать не буду! – рассердился Ленька.
– Нет, говори… Раз начал, то говори!
– Опять же с того места надо. Ну, сказал он мне, где живет, и пошел. А я гляжу вслед, и что-то чудно мне кажется. Денег у него нет, а он шасть в рабочую столовую… Ну, думаю, либо попрошайка какой, либо кто из дружков его накормит. А тут время на обед, рабочих много идет: и с ремонтных мастерских, и пристанские, и грузчики тут… Народу – не протолкнешься, и такой меня интерес взял… Ну, и сунулся я за ним в эту столовую. Гляжу, а он в самую толкучку залез и все чего-то между людьми шныряет. Ну, думаю, кого-нито обокрасть хочет. А народ все бедный, рабочий. Стал за его спиной и гляжу. А он пошарит, пошарит в своей кошелке и отойдет… Гляжу, у одного рабочего всякий струмент в ящике, а студент этот шасть к нему… Вроде что-то положил. А рабочий нагнулся, хотел хлеб вынуть, а там бумажка. Взял он ее, развернул, и вроде оторопь его взяла… Смял, смял и швырк соседу под ноги, а сам – ходу… А я думаю: что за бумажка такая? Вроде видел я где-то такие… А уж ее ногами затискали, не видать… Ну, все же нагнулся я и вроде ненароком схватил ее… А студента того уж и след простыл…
– Он убежал, Лень?
– Да не убежал, а ушел. А может, еще где меж рабочими шнырял… Я уж не стал его искать – уж очень бумажка интересная. Вот такие у дяди Коли полиция нашла… Когда обыск делали, я видал. За них и в тюрьму его посадили. Запрещенные бумажки. Прокламацией они называются.
– Прокламацией? Я тоже знаю. Мне Мышка говорила. Ну, рассказывай, Лень!
– Да, теперь самое главное… Вышел я на пустырь, оглянулся и стал читать. Всего, конечно, не разобрал…
– А какими буквами? Печатными?
– Печатными. Как вот в книге. Не рукой писано. И все складно. Так и так, мол, свергайте царя, будете сами хозяева. А то, мол, вы спину гнете, а богачи вашим трудом задаром пользуются… Одним словом, я не все понял… Об одном только догадался, что за это тюрьма. Хорошо, никто не видел. Я и сам испугался. Отнесу, думаю, ему да скажу, чтоб поаккуратней делал… Ну и пошел!
