Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова
Ну у нее явно с головой непорядок. А если бы я там был, то что? Тоже в приступе бешенства швырнула бы в меня чем-нибудь тяжелым, как в окно?
Или это вообще не она стекло разбила? Там же белая баба… Как бы то ни было, правды мне уже не узнать.
Снежана так и не вышла из своей комнаты, да и Михал Семеныч ограничился прощальным взмахом руки, якобы сильно занят и никак не может оторваться. Понятно, что для них нашей семьи уже не существовало. Даже куры толклись рядом со своим хозяином и больше не путались у нас под ногами.
Лиде Палне волей-неволей пришлось отдуваться за всех. Проверить, чтобы мы ничего не забыли, лишнего не прихватили и точно убрались из Никоноровки.
* * *
В общем, хозяева не скрывали облегчения, что мы наконец уезжаем. Охотно верю, что наш отъезд для них — такая же радость, как и для нас.
А вот знатуха Ульяна Ильинична захотела нас проводить. Специально пришла к калитке, но, что показалось мне странным, на участок не ступала и с хозяевами не здоровалась. То ли они уже успели пообщаться с утра, то ли я не знаю что.
Больше мы никому не были нужны. Ни Федихину, ни каженнику (вспомню, как он пожирал раков, и вздрогну), ни Рябому с Баклажкой. Да и они нам нужны не были. Надеюсь, что больше никогда с ними не повстречаюсь. Не люди, а перевертыши какие-то. Ведь каждый норовил внушить мне мысль, что Алина не хочет избавления, что нам нужно уезжать из Никоноровки, не дожидаясь окончания отчитки. Запугивали. Уговаривали.
С Федихиным теперь понятно. Хотел без негативных последствий себе знания получить. Судя по всему, ни белым, ни черным знаткам их знания ничего хорошего в жизни не приносили. Только черные из-за этого мстили обычным людям.
Или, может, Федихин — ненормальный, а я не дотумкал. Повелся. Тем лучше, что я о его задании не растрезвонил никому. Остался просто мальчиком, который любит слушать деревенские страшилки. А Михал Семеныч, скорее всего, рассказывать про мой прокол не станет. Тем более что Федихин его совершенно точно боялся. Почему я игнорировал этот факт?
Алина обняла Ульяну Ильиничну тепло, как родную бабушку. Даже не уверен, что она нашу настоящую бабушку так искренне обнимала.
Я вспомнил, как сестру тошнило в первый визит, как воротило от запаха ладана, будто от тухлятины. А теперь она ведет себя так, словно ничего не было. Сняла наконец платок свой дурацкий и совсем не стеснялась едва заметного ежика волос.
Мне Ульяна Ильинична ласково, подбадривающе улыбнулась.
Неужели и ей помогали черти? Она же против нечисти! Наверное, поэтому у нее такая несчастливая семейная жизнь, беда с сыновьями, Федихин же говорил. Наверное, ей нечисть мстит.
Видно, что Ульяна Ильинична хорошая. И глаза у нее голубые, слегка как бы выцветшие, но очень добрые. Странно, я же в первый день четко видел, еще внимание обратил, что один глаз у знатухи точно был карий. Так удивительно… Но уточнять у мамы или Алины, пожалуй, не стану.
А еще я подумал, что теперь не буду с сестрой особенно много болтать. Никаких обсуждений, никаких подколок. Нельзя, чтобы из-за меня опять все началось по новой.
Уже когда мы собрали вещи и вытащили их на улицу, мама протянула мне мой телефон. Он, разумеется, совершенно разрядился, но не беда, подзаряжу в поезде.
Поразительно, что я совершенно про него забыл. Про свой телефон! Про вещь, которая всегда-всегда в обычной жизни была со мной. Как говорила наша математичка: «Да вы голову можете дома забыть, но только не телефон».
Неизвестно откуда подкатил на своей телеге Касьяныч, ничуть не изменившийся за время нашего пребывания в Никоноровке, ровно в той же одежде и с той же растительностью на лице. Да и лошадка его, кажется, с нашего приезда сохранила все шишечки репейника, приставшие к ногам.
Теперь мне было абсолютно все равно, поможет нам Касьяныч или нет. Обратно мы везли всего пару сумок с одеждой, оставив все самое тяжелое в Никоноровке. И я сейчас не про материальные вещи.
Касьяныч оглушительно крикнул своей лошадке ехать, даже не оглянувшись, успели ли мы усесться в телеге. Мне вообще пришлось заскакивать почти на ходу. Хорошо еще, что последним залезал в телегу я, а не мама или Алина.
Лида Пална уже давно ушла в дом, осталась только Ульяна Ильинична. Маленькая опрятная старушка, одиноко стоящая у калитки. Обернувшись, я увидел, как она вскинула руку, и тоже помахал на прощание. Но знатка на самом деле перекрестила нас.
Не зная, как ответить в таком случае, я застыл с поднятой рукой и сидел так, пока телега не свернула с улицы на околицу.
Мы проехали подвешенный железный рельс, то есть рынду, и деревенские звуки, как по щелчку выключателя, смолкли. Будто эта самая рында и была выключателем. Теперь, когда Никоноровка скроется за поворотом, невозможно будет догадаться, что она вообще существует.
Зато вот Касьяныч, живой и здоровый, хотя Михал Семеныч и говорил, будто бы он родом из деревни каженников. Верю ли я теперь? И да и нет. Интересно, слезает когда-нибудь Касьяныч со своей телеги? И какого он роста? Может, он вообще и есть наполовину телега. Просто растет из нее, как древесный гриб. Честно говоря, я бы не удивился. Пропал вместе с телегой своей в лесу, а вернулся сам наполовину телегой.
Я не выдержал и фыркнул от смеха. Мама обеспокоенно повернулась ко мне, но я сделал вид, что чихнул из-за пыли. Как же здорово думать всякие глупости, совершенно ни о чем не заботясь! Вот так трястись на кочках, держась за деревянный, нагретый солнцем борт телеги, и щуриться от света, и просто дышать пряным ароматом полевых трав, и на душе сразу так спокойно, так хорошо!
За спиной оставались ичетики, оборотни, каженники, бади-бади и прочие неупокоенные мертвецы. Они больше не имели ко мне никакого отношения. Можно было не бояться.
Теперь, вне Никоноровки, я не мог с уверенностью сказать: происходила ли эта чертовщина на самом деле, или все это не более чем развлечение для местных,
