Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла-2
Фаддейка с опущенной головой медленно пошел по садовой тропинке. Юля пошла следом, ни о чем не спрашивая. Оранжевые завитки волос вздрагивали над облупленными Фаддейкиными ушами и на тоненькой шее, покрытой желтым пухом.
- Жил тут мальчишка на каникулах, - сказал Фаддейка, не обернувшись. - То есть не мальчишка, большой уже, из техникума... Мы подружились тогда. Вместе в подземный ход лазили под стеной. Не тот, в который я недавно, а в другой... Потом он уехал, а я... Ну, я же не уехал, остался... У тебя так бывает: когда печально, хочется забраться куда-нибудь?
- Сколько угодно, - торопливо отозвалась Юля. Она обрадовалась, что Фаддейка так ее спрашивает, хотя незнакомый мальчишка из техникума вызвал у нее ревнивую досаду - как художник Володя.
- Вот я и полез... Но это лишь одна причина. А еще много всего было. Хотелось узнать: как это - ночь и высота?
- Поближе к звездам побыть, - понимающе сказала Юля.
- Да нет... До звезд - это разве ближе! Каких-то сорок метров. Просто интересно: что думается, когда весь город спит, а ты выше всех над землей?
- Совсем один, да?
Он опять не согласился:
- Наоборот. Будто вместе со всеми. Внизу-то всех не видать, а тут сразу целый город перед глазами. И огоньки... И поезда бегут... Везде люди. И будто я их всех охраняю, как старинный часовой на башне... А потом еще месяц в небо вылез. Будто мы с ним вдвоем всю землю сторожим...
- А не страшно там одному ночью? Я бы померла от ужаса.
Он помотал рыжими космами:
- Не-а... Я сперва тоже думал, что страшно будет. Вот поэтому еще и полез. Когда страшно, это ведь тоже интересно... Но я забрался, когда еще светло было. Темнеет-то не сразу, и я помаленьку привык.
- Я бы ни за что не привыкла, - искренне сказала Юля.
- Может, привыкла бы... А среди ночи почти все огоньки погасли, и месяц куда-то пропал. Я думал: ну вот теперь будет страшно. А все равно ничего. Потому что звезды сделались яркие-яркие... Вот тогда они в самом деле будто ближе... И тут всякие мысли полезли. Но тоже не страшные...
- А какие?
- Всякие. И тогда та самая мысль первый раз появилась: почему я - это я? Помнишь?
- Помню... Тут уж, конечно, бояться некогда...
Он быстро оглянулся на нее:
- Ага... А потом я Марс отыскал. Сперва думал, что это сигнальный огонек на трубе, на электростанции. А потом смотрю - он плывет. Красная такая звезда. Вот жалко было, что бинокль не взял с собой.
- Разве в бинокль планету можно разглядеть?
- Все-таки лучше, чем просто так. Видно, что кружок. На копейку похожий...
Юля вспомнила:
- Когда я маленькая была, у нас дома был альбом про космос. И там цветные снимки планет, и Марс тоже есть. Размером с яблоко. И на нем разные пятна видны, полярные шапки и каналы. Только сейчас ученые доказали, что это обман зрения: на самом деле никаких каналов нет.
Фаддейка сказал спокойно:
- Конечно нет. Это остатки стен.
- Каких стен? Фаддейка, что ты опять сочиняешь?
- Не сочиняю. Это защитные стены, чтобы удерживать песок, не пускать его на леса и поля. Про Великую Китайскую стену слышала? Вот на Марсе такие же, только еще больше... Но они уже разрушены, потому что люди там тыщу лет воюют и воюют, строить им некогда... Не хочешь - не верь...
Юля чуть не ответила, что она, может, и поверит, если Фаддейка объяснит, откуда он все это взял. Но поняла, что объяснять он не станет. Фаддейке уже хотелось рассказать о другом. Его лицо засветилось.
- А утром такая заря была! И солнце такое... Громадное! И свет по земле, по деревьям - как волны. И петухи во всем городе заорали. Целая петушиная симфония... - Фаддейкины глаза сияли, и золотая искра озорно дрожала рядом с янтарным зрачком. - Я тогда знаешь что сделал? Высунулся - и тоже как заору по-петушиному! Над всей землей!
Юля засмеялась, представив, как Фаддейка разносит с колокольни бесстрашное "ку-ка-ре-ку!" и волосы пламенеют, будто петушиный гребень.
Он тоже засмеялся:
- Мне даже спать расхотелось...
- А ты что, всю ночь не спал?
Фаддейка поежился:
- Уснешь там... Среди ночи такой кусачий холод сделался...
- А ты не взял ни одеяла, ничего теплого?
- Я телогрейку взял тети Кирину. Да сразу-то не подумал, что она короткая. Закутаешься - ноги торчат, ноги завернешь - спине холодно. Знаешь, как зубами стукал под утро... - Он опять зябко дернул спиной.
- Ты и сейчас зубами стукаешь, - строго сказала Юля. - Почему ты раздетый? У тебя что, кроме этой майки и штанов, надеть нечего?
- Просто мне такой цвет нравится.
- Зачем тебе обязательно этот цвет?
- Надо, - строго сказал Фаддейка.
- Надо не надо, а мерзнуть не годится.
- Да я и не мерзну. Я это... как его... холодоустойчивая порода.
- Ох уж! А сам то и дело сопишь... Вот что, возьми-ка мою ветровку. Это ничего, что длинновата, рукава подогнем.
Юля была уверена, что Фаддейка возмутится: ходить в таком балахоне! Но он только спросил:
- А как же ты?
- У меня в библиотеке куртка есть! - обрадовалась Юля. - Стройотрядовская. Ты за меня не волнуйся.
Просторная коричневая ветровка оказалась Фаддейке до колен. Он послушно ждал, пока Юля подворачивала рукава. Ветер дергал подол ветровки. Фаддейка запахнул ее на груди, покрутил головой и плечами и сказал со странным удовольствием:
- Как боевой бушлат песчаных пехотинцев Лала.
- Каких пехотинцев?
- Да так. Ты не знаешь, - чуть насупился он. Но тут же улыбнулся. То ли Юле, то ли себе.
Вместе они подошли к библиотеке. С высокого крыльца было видно все Заречье. На плоском берегу, почти у самой воды, Юля разглядела телефонную будку. Отсюда она казалась крошечной.
- Я пошел, - вздохнул Фаддейка. - Тетя Кира капусту ждет... Хочешь, я вечером зайду за тобой?
- Хочу, конечно... Фаддейка, послушай...
- Что?
Не надо было спрашивать, но у Юли как-то вырвалось:
- А с кем ты сегодня разговаривал там, в будке? Если, конечно, не секрет...
Она тут же испугалась, что Фаддейка рассердится на такую назойливость. И решит, чего доброго, что Юля требует откровенности в обмен на куртку.
Но Фаддейка не рассердился. Он только опять пнул сумку и сказал очень серьезно:
- Вот это как раз секрет.
...Узловатый высохший ствол был добела выскоблен летучим песком. Кора с него давно облезла, ветки осыпались, и лишь пара крепких сучьев торчала, напоминая скрюченные руки. На высоте плеча темнело дупло - будто разинутый рот древнего идола, каких находят иногда в песках Бурого Залесья.
Старый маршал подержал у щеки витую раковину песчаного моллюска и опустил ее в дупло. Сел на коня. Заправил под кожаный нагрудник бороду, чтобы не трепало ветром. Дах молча наблюдал за ним. Он и маршал понимали друг друга без слов. С того дня, как Фа-Тамир взял начальника патрульной сотни в помощники, они не сказали друг другу и сотни фраз. Но сейчас Дах не выдержал. В его широких, не боящихся песка глазах светилось мальчишечье любопытство.
- Вы и правда говорили с ним, Фа-Тамир?
- Да. И не первый раз...
- Сколько чудес в нашем старом мире...
- Он, оказывается, не так уж стар...
Дах молчал, но смотрел вопросительно.
Маршал сказал:
- Сет недоволен, что мы упустили бывшего командира песчаных волков. Это грозит бедами, потому что волк Уна-Тур растоптал обычаи.
- Он не уйдет далеко.
- Может уйти. Он разведчик и знает дороги.
- Мои всадники тоже знают дороги... Сет не вернется?
Маршал не ответил.
Маленькое колючее солнце уже коснулось песков. Дрожали в лиловом небе редкие звезды. В поредевшем лагере и на башнях крепости зажигались огни. СЕТ
- Ты все-таки ужасно примитивно мыслишь, - заявил Фаддейка. Выдав такую неожиданно солидную фразу, он съежился на подоконнике, подтянув колени к самым ушам, и стал смотреть в окутанный сумерками двор.
Юля фыркнула - насмешливо и с обидой. Фаддейка опять повернулся к ней:
- Ну, посуди сама... Я же не утверждаю, что я настоящий марсианин. Просто я говорю, что у меня, наверное, что-то есть... ну, такое, марсианское, в крови. Может, кто-то из предков был марсианин. Прилетел, а вернуться к себе не смог. Еще в прошлые века. Ну, женился тут на ком-нибудь, вот и пошло...
- То Беллинсгаузен, то марсианин, - язвительно сказала Юля. Оттого, что за окном хмурый вечер, и оттого, что нет письма, было ей грустно, и в грусти этой проклевывалась какая-то ядовитая нотка. И Юля, сама того не желая, подъедала Фаддейку.
У него-то, у Фаддейки, было нормальное настроение, доверчивое. Он пришел, завел задумчивый разговор о том о сем и, наконец, признался Юле, что он марсианин. Ей бы, дуре, обрадоваться, что он доверил такую тайну, а она хмыкать начала. Будто это даже не она, а кто-то другой в ней сидит. Ну, Фаддейка наконец тоже выпустил колючки. Однако разговор не прекратил, сказал сердито:
- Не хочешь - не верь. Только я тебе по правде, а ты...
- Но как ты докажешь, что это правда?
- Потому что я много раз там все видел!
- Ты что, летал туда? Или там родился?
Вот тогда он и выдал ей про примитивное мышление.
