Мария Прилежаева - Зеленая ветка мая
- И те де. И те пе, - вставила инспектор, не скрывая иронии.
- Я хочу сказать, она талантлива... Вот глядите. - И он развернул газету, в которой сложены были статьи и заметки для будущего издания, пока в небольшом количестве, всего на треть номера, но Коля Камушкин старательно их собирал и хранил, горячо веря в создание литературно-художественного и общественно-политического рукописного студенческого журнала "Красный педагог".
Среди материалов Катины стихи. И наивный, неопытный, неискушенный секретарь комсомольской ячейки Коля Камушкин передал инспектору Катины стихи со словами:
- По-моему, талантливо. И еще она обещала нам прозу.
Какое-то движение прошло по лицу женщины в толстых очках, любопытство, быть может.
С неприветного, нахмуренного неба
Звездочки-снежинки белые слетают
И на серую нерадостную землю
Падают и тают.
С вышины несясь, резвяся и играя,
Грязной осени они не знают.
И с далеких облаков слетая,
О земле мечтают.
Но снежинок неприветливо встречает
Земля, старая, усталая, больная.
И снежинки землю проклинают,
Умирая.
Так мечты мои, в тиши рождаясь,
Радость мне и счастье обещают.
Но, с убогой жизнью повстречаясь,
Как снежинки, тают.
"Плохо, плохо! - думала Катя, слушая металлический голос и чеканное чтение инспектором ее, Катиных, жалких стихов. - Разве это похоже на то, что я чувствовала в тот вечер? - думала Катя. - Разве хоть немного похоже? Как я смела так написать, так сусально? Блок, Есенин, простите меня!"
Инспектор дочитала стихи и, как прессом, накрыла ладонью листок на столе.
- Это учительница! Кому мы доверяем воспитание наших детей! Черт знает что! Извините, но действительно черт знает что! Советской власти идет пятый год, а она...
- Позвольте, но юности свойственно... - попробовал вмешаться заведующий.
- Есть юность и юность. Такая юность, - она вытянула на Катю карающий перст, - такая юность нам чужда. А у вас, товарищ Камушкин, притупилась политическая зоркость. Вникните, что она пишет: "Но, с убогой жизнью повстречаясь"... Это наша-то жизнь убогая, а? Я вас спрашиваю, а?
- Можно идти? - сказала Катя и, не дожидаясь ответа, повернулась идти. Вспомнила, поклонилась заведующему.
- Тут, сколько ни скреби, до красного не доскребешься, - отчеканил ей вдогонку металл.
Первое, что Катя увидела, выйдя из кабинета заведующего, было сияющее остренькое личико Клавы. Если кто хочет увидеть, как сияет зло, поглядите на Клаву. Зло может ликовать, торжествовать, праздновать.
- Что? Что? - послышалось со всех сторон.
- Я говорила! - ликовало хитренькое, изворотливое Клавино зло.
- Все хорошо, - улыбнулась Катя. И откуда только силы брались играть роль победительницы у этой артистки?! - Все хорошо.
- Пирожкова! А ты болтала... - сказал кто-то недоуменно и с нотками освобождения в тоне.
И Катя услышала. О! Какие суровые уроки преподносит ей жизнь, как закаляет!
- Ничего не болтала! - услышала Катя Клавин тоненький и скребущий, нет, не скребущий, торопливый голосок: - Я говорила, что... Я беспокоилась. Я за всех беспокоюсь. Мало ли что. Я Бектышеву со школы знаю. Она всегда у нас в первых была.
Катя быстро выбежала из коридора возле кабинета заведующего. Она бежала деревянной лестницей вниз со второго этажа, громко стуча по ступеням разношенными, еле живыми туфлишками.
45
А в безлюдных холодных сенях как споткнулась. Стала. Отдышалась, спрятала "Отрока" на груди под пальто. И на крыльцо вышла тихо.
Снова зима. Белизна. Над краем неба, всякий раз будто впервые, выписан бледно-желтый, с острыми, загнутыми внутрь концами народившийся месяц. Вечный мирный спутник Земли.
Героиня наша стояла без движения. Героиня?
Герои борются против зла, бесстрашно защищают себя и друзей. Волевые, активные, сильные, мужественные!
Но в жизни не одни герои. Самые разные люди живут на свете, обыкновенные люди, иногда не очень волевые и мужественные, иногда даже слабые и нерешительные.
С другой стороны, не каждый день призывает человека на подвиг. А если бы обстоятельства поставили Катю в такое положение, рискованное и грозное, когда или совершай подвиг, иди на смерть, или беги трусом, как бы она поступила?
"Ответ ясен, когда представляешь таких людей, как Петр Игнатьевич или Максим, тут не возникнут сомнения", - думала Катя.
Кстати, вот он, Максим, вырос как из-под земли.
- Катя, что?
- Естественно, вычистили, - сухо ответила Катя, опустив голову и раскапывая носком рыхлый снег, зачерпнув сразу полтуфли.
Она неистово жалела себя, но другим не позволит жалеть. Никому, никогда.
- Максим, как ты здесь очутился? Увольнительный час?
- Отпросился на весь вечер.
В эту минуту грохнула входная дверь, на крыльцо вырвалась Лина и, ломая пальцы, обрушила на Катю возмущение, упреки, вопли отчаяния.
- Что ты наделала? Максим, что она натворила? Ужас! Зачем ты с этой колючей теткой связалась?
- Я не связывалась.
- Связалась, связалась! Максим, слышал бы ты, как она с ней говорила. Надменно, как принцесса швейцарская...
- В Швейцарии нет принцесс.
- Ладно! Немецкая, испанская, итальянская... Что ты про призвание плела? Что ты на все вопросы - "не знаю"? "Не знаю" или молчок. Специально для вычистки? - Секунду она помолчала и вдруг хлопнула себя по лбу ладонью, как это делается, когда человека неожиданно осеняет счастливая мысль. - Катя! Максим! Идея. Ты на ней женишься. За твоим пролетарским происхождением она все равно что за каменной стеной.
Катя вспыхнула, ее обожгло.
- Спасибо. Не хочу укрываться за каменной стеной.
Вот уж действительно сейчас заговорила принцесса, даже королева, могущая даровать милость или изгнать из царства неугодного подданного.
- Ну так пропадай ты пропадом, недотрога, змея подколодная! - в ярости закричала Лина. - Я для нее с комиссии сбежала, а она... Ты погляди на Максима, весь истаял, безжалостная! Так ступай на все четыре с толстовцем под руку...
- Катя, я тебя люблю. - Он сказал это твердо и нежно. Так он не говорил никогда, чтобы и твердо и нежно. - Я тебя люблю. Принцесса ты или змея подколодная, красивая или нет, не знаю, мне все равно. Как я тебя в первый раз увидел, так и полюбил. Спросишь, за что?
Катя не спрашивала. Грудь сдавило слезами, она не могла вымолвить слова. Зато Лина, взявшаяся за дверную скобу, собираясь умчаться, не умчалась, забыла про комиссию и слушала с восторгом. Упивалась, будто это ей объяснялись в любви. Затем сообразила все же: третий - лишний. Хлопнула дверью и унеслась заседать.
- Не отвечай, - говорил Максим так же ласково, нет, все нежнее и бережнее. - Я тебя гордую люблю. А обидеть тебя не дам. Не хочешь за меня замуж, все равно всегда буду при тебе, вблизи ли, издали, с глаз не отпущу.
- Знаешь что, идем... Тут мне нужно к одному человеку, - позвала Катя.
Она ждала этих слов, мечтала, ревновала, завидовала тем, кому говорятся такие слова. А сейчас смешалась. Не знала, что отвечать. Растерялась.
- Идем.
До революции Федор Филиппович преподавал в мужской гимназии и так и остался жить в бывшей казенной квартире при ней.
Они застали Федора Филипповича в кухне. С засученными рукавами, без пиджака, в фартуке с оборочкой, он чистил картошку. Сыновья - один мыл посуду, другой тер пол тряпкой, намотанной на щетку.
- Хозяйничаем, - сказал Федор Филиппович, нервно кривя тонкие губы, может быть, недовольный тем, что незваные гости застали его на кухне, в фартуке, за такой прозаической работой, как бы низводящей его с педагогической кафедры. Впрочем, он часто кривил и нервно подергивал губы, ничто другое не выдавало сейчас в нем смущения. Напротив, он спокойно объяснил:
- Утром всем на занятия, с хозяйством управляемся вечерами. Что-нибудь случилось? - спросил он Катю.
- Ничего не случилось. Мы просто зашли...
- В таком случае, - развязывая фартук, сказал он, - прошу в кабинет. Мальчишки, заканчивайте одни!
- У нас строгое распределение обязанностей, - говорил он, вводя Катю и Максима в кабинет - просторную, заставленную книжными шкафами и полками комнату, порядочно захламленную и неприбранную, что сразу заметил бы опытный женский взгляд, но не Катин, ибо к хозяйству она была равнодушна. Зато заметила на письменном столе фотографию. Приятное, чуть грустное, чуть удивленное лицо глядело на нее из простенькой деревянной рамки, как бы прося: "Не думайте обо мне плохо. Не судите меня".
Почему Кате взбрело такое на ум? Впрочем, как ни была она занята собой и своей участью на допросе у инспектора Н. Н., в память запало брошенное прокурорски: "...у него в семье разложение".
- Мой дом, - говорил Федор Филиппович, скупым жестом показывая шкафы и полки. - Книги - друзья, которые не изменяют, как сказал Пушкин. Садитесь. Итак?
Он все-таки желал знать, что их привело, без предупреждения, в неурочный час. Он подозревал: его ученица с кавалером пришли не просто, что-то их привело.
