Анатолий Алексин - Сказочные повести. Выпуск третий
— Ушел Петька!
Ежуня вылезал из мешка, озираясь, и подходил к хозяину. Митька вынимал из кармана дохлого мышонка и кидал Ежуне награду. Мы смеялись, а Петька сидел красный, с опущенными ресницами и страдал от стыда. Чтобы отвлечь от себя внимание, он спросил:
— Грызушка, а много у тебя на складе кирпичей?
— Много! — сказал Грызушка.
— Сколько?
— Ну… два сарая и третий почти полный.
— А ты не подсчитывал?
— Кто ж такую тьму подсчитает? — удивился Грызушка.
— Мы народ малограмотный, — вздохнул Аркадиус. — Считать не умеем.
— Миша, а что, если организовать для жителей школу? — спросила Лидка. — Научим их читать, писать, считать. Хорошая идея?
Я вспомнил пункт девятый государственных дел Мурлындии, отвел глаза в сторону и сказал:
— Что?
— Только чтобы я об этой твоей школе ничего не знал!
— Хорошо, — сказала Лидка. — Это будет потаенная школа.
Я вышел из дому, чувствуя себя государственным преступником.
Тетрадь 13
Сентябрь подходил к концу, и погоды становились все прохладнее. Третий сарай был полон. И вот наступил день, когда я начал осуществлять свои планы. Нет, я не стал строить дом! Я решил все делать постепенно.
— Приведи-ка лошадку, — сказал я утром Петьке.
Петька поймал упряжку, и мы навозили на наш двор кирпичей. Жители завистливо ахали, когда мы с полной телегой ехали по улице. Мы сложили в доме немного корявую, но прочную печку и вывели над крышей высокую трубу. На этой печке вечером вскипятили чай.
Поужинав, Петька попросился:
— Миша, можно я схожу к жителям, в кирпичики поиграю?
Я разрешил, и Петька умчался. В ту же секунду за столом появился Тайный человек. Шнырь, как всегда, был с мытой шеей и улыбался приятной улыбкой.
— Что новенького в Мурлындии? — спросил я.
— Жареный проиграл кирпичи Аркадиусу, — сказал Шнырь. — Завтра придет проситься на работу. Зампотех Федя пожелтел от зависти. Придумывает, чем бы вам насолить. Остерегайтесь зампотеха. Федя злопамятен и упрям.
Лидка предложила:
— Скажи королю, чтобы снял его с должности. Все равно он ничего не делает, только патефон крутит. Это и Ежуня сумеет!
— Не боюсь я вашего Федю, — сказал я. — Пусть придумывает.
— На остров Высшей Мудрости проник слух о кирпичах; мудрецы разволновались, скребут в бородах, бранятся и требуют у Главного транспорт, чтобы съездить на материк, — доложил Шнырь. — Главный в затруднении. Вот, пожалуй, и все новости… Доктор стишок сочинил.
— Какой? — поинтересовался я без надежды на удовольствие.
— Сейчас припомню… Вот такой:
Осень, дождь в окно стучится.Дождик, дождик, не стучи!Воет во поле волчицу.Ой, волчица, замолчи!Лег я спать, и сон мне снится:румбу пляшут кирпичи.
— Ну и поэзия! — вздохнула Лидка.
— Густую вы кашу заварили, Главный комендант, — произнес Шнырь. — Даже интересно, чем это кончится?
Я сказал:
— Очень просто кончится: сперва поставим всем жителям печки. Они будут их топить и спать не залягут. А зимой жители будут строить каменный клуб. Двухэтажный!
— Широко задумано…
Тайный человек Шнырь покачал головой, вздохнул я ушел в землю.
А время шло… Петька опять от рук отбился. Он научился лизать раскаленную лопату, ходил по домам, отвлекал жителей от работы и снова чувствовал себя на высоте. Но в явный конфликт со мной он пока не вступал.
На кирпичный завод пришел капитан Прунамель. Багровое пламя костра отражалось в его широко раскрытых глазах. Капитан размахивал руками и ругался на новозеландском языке.
— Что случилось? — спросил я, сильно забеспокоившись. — Не утонул ли ваш «Диоген»?
— «Диоген» в порядке, ту те ранги матуй! — выразился капитан Прунамель. — Но мои паруса обвисли, и я остался без хода.
— Капитан, я плохо разбираюсь в морской терминологии…
— На береговом языке это значит, что матросы выиграли у меня все кирпичи. Теперь капитан Прунамель — последний нищий в стране Мурлындии! Придется поработать в вашей кочегарке. Дайте формочку, дорогой шеф!
Я уважал капитана за то, что он не в пример прочим жителям — имеет профессию. Никому еще, кроме короля Мура, я не дал даром ни одного кирпича. Но и Мура я принудил работать. Повторяю, капитана я очень уважал. В моих силах было облегчить его участь.
— Не надо формочку, — сказал я. — Берите сто двадцать кирпичей, грузите их на телегу и бросьте горевать.
— А работать потом? — спросил капитан.
— Вы на государственной службе, — сказал я капитану. — Жалованье — шестьдесят кирпичей в неделю. Получите за прошедшие две.
— Шестьдесят кирпичей в неделю — это куш!.. Так жить можно. И зимой будете платать? — поинтересовался капитан Прунамель.
Я ответил не долго думая:
— Если не заснете, буду платить.
— Крушение основ порядка… — задумчиво произнес капитан.
Я помог ему погрузить кирпичи. Каждый кирпичик капитан брал нежно, как пирожное. В Мурлындии обколотый кирпич терял половину своей стоимости, как у филателистов марка с оторванным зубчиком.
— Воистину порядок рушится, — пробормотал капитан, уложив сто двадцатый кирпич.
— Ничего не рушится, — возразил я. — Все остается, как было. Только интереснее станет жить.
— Это вы так думаете, дорогой шеф…
— А кто не так думает?
Капитан промолчал, отвязал вожжи, и лошадь тихо побрела к морю. Прохладный ветерок шевелил ветки над нашими головами. С них сыпались сухие листья, устилая лесную тропу мягким золотистым ковром. Под деревьями целыми бандами стояли наглые мухоморы. «Митька забросил свое занятие…» — подумал я, любуясь ядовитой красотой негодных грибов. Глубокая, умиротворяющая душу тишина стояла в лесу, только повизгивали оси старой телеги. Капитан махнул рукой и обернулся ко мне. Он сказал:
— В конце концов, Главный комендант обязан знать все, что творится в стране, за которую он отвечает. Я вам расскажу. Не обижайтесь, дорогой шеф, но вы напоминаете мне того беспечного шкипера, который, понадеясь на ровный попутный ветер, отпустил вахту вниз, а сам разлегся в шезлонге на юге и мечтает о том, как выгодно продаст свой груз в порту назначения. Знаете, чем кончилась идиллия? Налетел шквал, разметал паруса в клочья, а от мачт на палубе остались пеньки, высотой по три фута каждый. Примите к сведению эту притчу и слушайте дальше.
Три дня назад, на восходе солнца, когда задувает утренний бриз, меня дернули за ногу. Я сказал, не раскрыв еще глаз:
— Что за болван меня будит?
— Это не болван, а король Мур Семнадцатый!
Раскрыв глаза, я увидел перед собой короля и зампотеха Федю. Оба были закутаны в плащи по самые глаза.
— Любезный капитан, — обратился ко мне король, — поскорее попроси матросов перенести якорь на палубу и поставить паруса!
Спросонок я ничего не мог сообразить. Я спросил короля:
— Куда вы, ваше величество, изволите торопиться ни свет ни заря? Соблаговолите сперва выпить с нами чайку, ваше величество.
— Некогда, любезный, — сказал король. — Распоряжайся живее!
Тем временем зампотех растолкал матросов. Мы выбрали якорь и поставили паруса. Став к штурвалу, я спросил:
— Куда править, ваше величество?
— На остров Высшей Мудрости! — приказал король.
Я направил нос «Диогена» к острову. Кильватерная струя за кормой была похожа на туго натянутую струну. Король и Федя стали у борта. Я не хотел подслушивать, клянусь великим Матуй! Но вы же знаете, что в утренней тишине каждое слово слышно за три мили!
— Если его не остановить, вся жизнь развалится, — говорил Федя королю. — Неужели вы не чувствуете, что режим шатается и скрипит? Думаете, эти кирпичи сделаны из глины? Ошибаетесь, ваше величество. Кирпичи сделаны из динамита! Скоро они взорвутся, и в Мурлындии из старого доброго порядка останется только ваша корона в историческом музее! Вы не понимаете очевидной вещи!
Король спросил сердито:
— Какой это вещи я не понимаю?
— Да той вещи, — сказал Федя, — что о короле жители вообще уже позабыли. Будто бы его и нету. Никакого почтения, никакой заботы об особе древнего происхождения! Жители делают только то, что нужно Главному коменданту. А почему так получилось? Потому, что он придумал кирпичи! Скоро жители соберутся в кучу и скажут: «На что нам этот нищий, бездарный и ленивый король? Отнимем у него мантию и продадим Главному коменданту за тысячу кирпичей». Вы не усмехайтесь, ваше величество! Такое вполне может получиться. И Мурлындия уже не та, и жители уже не те!
Король перестал усмехаться. Федины слова его напугали. После долгого молчания он плотнее надвинул корону испросил:
