Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы
Если мы с Михалычем к ним за чем-нибудь обращались, они только отмахивались: «Не мешайте, мол, не до вас теперь!» — и, не отвечая, спешили по своим очень срочным делам.
— Да-ас! — в раздумье сказал Михалыч. — К «начальству» теперь лучше не приставать, а то достанется на орехи. Давай-ка, брат, удалимся в тихую пристань и будем оттуда наблюдать за ходом событий.
Мы удалились в Михалычев кабинет, сели к письменному столу и начали перебирать, приводить в порядок в ящиках разные охотничьи и рыболовные принадлежности.
В одном из ящиков лежал потёртый толстый альбом с фотографиями. Я отлично помнил каждую из них, но всё-таки время от времени любил их снова рассматривать.
Это были очень старые, порыжевшие и выцветшие за долгие годы фотографии Михалыча и его приятелей, когда все они были ещё совсем молодые.
— Ну что, прогуляемся в страну былого? — предложил Михалыч.
— Конечно, прогуляемся, — охотно согласился я.
Мы уселись рядышком и начали перелистывать страницу за страницей.
— Вот это я ещё студент, — говорил Михалыч. — Боже мой, боже мой! И самому поверить трудно А это мы с приятелем после охоты на зайчишек. Видишь: три штуки взяли, двух — я, а третьего — Сашка. Видишь, он своего за уши держит? Отличная была охота! — И Михалыч в сотый раз начал рассказывать мне про эту охоту.
Я знал весь рассказ наизусть, мог подсказать вперёд почти каждое слово. Но от этого прелесть рассказа ничуть не уменьшалась. Наоборот, с каждым разом он становился мне всё ближе, всё родней. Мне уже начинало казаться, что я и сам тоже участвовал в этой охоте.
Иногда Михалыч забывал и пропускал какую-нибудь подробность. Я тут же с жаром перебивал его, указывал на пропущенное.
— Ах, да, да, забыл совсем! — виновато говорил он.
В конце концов у обоих из нас создавалось впечатление, что мы вспоминаем что-то общее, вместе пережитое. И я даже частенько ловил себя на том, что фантазирую, сочиняю от себя всё новые и новые подробности.
Михалыч этого вовсе не замечал; ему самому, наверное, начинало казаться, что всё это не придумано, а именно так и было на самом деле.
И в этот раз мы с жаром принялись рассказывать друг другу о том, как Заливай погнал русака, как тот помчался прямо через деревню, чтобы сбить со следа собаку. Но Заливая, шалишь, не собьёшь!.
В самый разгар воспоминаний в кабинет вошла мама. Увидя нас, оживлённо беседующих у открытого альбома, мама от возмущения даже развела руками?
— Вот уж лодыри записные! Смотреть тошно!
— А в чём дело, мадам? Чем мы провинились? — осведомился Михалыч.
— Ещё спрашивает! Совести у вас нет, вот в чём провинились! — И она гневно продолжала:-Дел по горло. Мы с Дарьей с ног сбились, а они картинки в альбоме рассматривают!
— Но ведь нам не было дано никакого задания, вот мы и удалились, чтобы не мешать, — пытался оправдаться Михалыч.
— Никакого задания?.. А сами что же вы не видите, что людям помочь нужно?
— Да мы охотно поможем, — вмешался я. — Дай задание, мы его мигом выполним.
— Ну это другое дело, — немножко смягчилась мама. — Беги в кухню, возьми у Дарьи миску с изюмом, и аккуратно из каждой ягодки выдёргивайте хвостики. Чтобы мне живо весь изюм перечистить!
— Будет исполнено! — в один голос отрапортовали мы с Михалычем.
И я со всех ног помчался на кухню за миской.
— Только, смотрите у меня, ягоды не поешьте! — сурово предупредила мама, когда я вернулся с изюмом в кабинет.
— Что вы, мадам, за кого же вы нас принимаете? — с достоинством ответил Михалыч.
— А гоголь-моголь, помнишь? Заставила вас сбивать. Что из этого получилось?
Михалыч сделал рукой негодующий жест.
— Кто старое помянет, тому глаз вон. Мы же вам тогда ещё объяснили, что немного увлеклись дегустацией.
— Только теперь не увлекитесь. Изюму у меня мало. Съедите — нечего в плюшки будет класть.
— Можете сосчитать каждую ягодку, ни одной не убудет.
— Вот и прекрасно! — ответила мама и вышла из кабинета.
Мы с усердием принялись за работу. Не прошло и часу — весь изюм был перечищен.
— Ну что ж, будем надеяться, что «начальство» не очень точно осведомлено о количестве переданных нам продуктов, проговорил Михалыч, не без тревоги заглядывая в кастрюлю. — Маловато осталось! — вздохнул он. — Достанется нам от Самой. Ох, достанется!
— Но ведь мы же отсюда все хвостики, все соринки повытащили, — возразил я, — вот и стало поменьше.
— Соринки, хвостики… Это верно, — кивнул головой Михалыч. — Ну, будь что будет, неси!
Не без волнения я отнёс в кухню скромные остатки изюма. К счастью, мама с тёткой Дарьей решали какой-то срочный вопрос — тащить что-то из печки или подождать. На меня не обратили внимания. Я поставил миску на стол и тут же исчез.
Наконец все приготовления были закончены. В столовой накрыли стол. Мы все приоделись и стали поджидать гостей. Жаль только, что гости были для меня совсем неинтересные — все взрослые.
В кабинете рядом с ёлкой уже поставили карточный столик. Значит, придут знакомые Михалыча, закусят и сядут играть в карты. И всё-таки я с нетерпением ждал этого вечера, ждал, когда зажгут ёлку. Ведь под ёлку мама с Михалычем обязательно положат мне какой-нибудь интересный подарок. Но какой именно?
По опыту прошлых лет я хорошо знал, что сколько ни спрашивай, ни у мамы, ни у Михалыча ничего не узнаешь. Мама только будет улыбаться и уверять, будто ничего в этот раз и не собирается мне дарить. А Михалыч погрозит пальцем и внушительно скажет: «Много будешь знать, скоро состаришься. Учти эту премудрость, друг мой, и не приставай».
Вот я и учёл всё это и, сгорая от любопытства, поневоле ждал вечера.
Понемногу начали сходиться гости. Пришли и Василий Андреевич с Аделаидой Александровной и даже Кока. Правда, он зашёл только на минутку поздравить маму и Михалыча с праздником. Кока торопился куда-то в другое место, где собиралась молодёжь и будут танцы.
— Ну, как охотничьи делишки? — спросил у него Михалыч.
— Дела идут! — весело ответил Кока. — Вчера с отцом ездили к Шаховскому в лес, трёх русачков гоняли. Я одного стукнул, а вот папаша второго прямо из рук упустил.
— Ну, положим, что не из рук… — вмешался в разговор Василий Андреевич. — Посудите сами: гончие где-то впереди меня в лесу подлавливают, в следах разбираются. Я в их сторону и смотрю, караулю косого. Вдруг слышу, Кока мне кричит: «Береги!» Обернулся, а русачина сзади меня. Сидит в кустах и к гончим прислушивается. Только я повернулся, вскинул ружьё — его и след простыл.
— Нужно не зевать, — весело возразил Кока, — во все стороны поглядывать, тогда не упустишь.
Я стоял тут же рядом с говорившими охотниками и с наслаждением слушал их разговор.
— Кока, поди ко мне! — позвала мама из кабинета. — Помоги мне, пожалуйста, ёлку зажечь.
— Можно и мне? — бросился я к маме.
— Нет, нет, посиди в столовой, — ответила мама. — Сейчас зажжём и тебя позовём глядеть.
Дверь в кабинет закрылась, но ненадолго. Вот её уже открывают вновь, и все идут глядеть на зажжённую ёлку.
Лампа в кабинете погашена, светится только ёлка. Десятки тоненьких восковых свечей горят в её густых зелёных ветвях. Они освещают пушистые концы ветвей, похожие на мохнатые лапы каких-то сказочных птиц.
В их неярком дрожащем свете таинственно и внушительно поблёскивают стеклянные шары, звёзды и гирлянды канители. Кажется, что ёлка вся убрана в настоящее золото, серебро, в сверкающие алмазы.
Я с восхищением взглядываю на это чудесное зрелище и спешу к ёлке. Вижу, под ней что-то белеется какой-то свёрток. Беру его в руки и читаю надпись на бумаге: «Юрочке от Михалыча и мамы». Что же там может быть? Сверток большой и тяжёлый.
Быстро разворачиваю бумагу. Внутри какой-то чёрный коробочек. Да это же фотоаппарат и к нему все принадлежности: ванночки для проявления снимков, пластинки в запечатанных коробочках, фотобумага в пакетиках. Какие-то картонные трубочки, наверное, проявитель и закрепитель. Даже фонарик с красным стеклом — всё есть.
— Теперь ты всех нас снимать будешь! — говорит Василий Андреевич. — Нас с Кокой снимешь, когда мы с охоты с зайцами приедем.
— Обязательно сниму! — обещаю я и бегу благодарить маму и Михалыча.
— Ну, понравился подарок? — весело спрашивает мама.
— Очень, очень понравился! — Михалыч хлопает меня по плечу и внушительно говорит: — Этот подарок тебя ко многому обязывает.
— К чему же?
— А к тому, чтобы ты запечатлел на карточках, так сказать, увековечил для потомства всё живое, что тебя окружает. Вот это, например. — И он указывает на птиц, дремлющих в вольере.
— Да разве и их можно сфотографировать? Ведь они не будут спокойно сидеть.
— А для этого существует моментальный снимок. — И Михалыч указывает на какую-то блестящую кнопочку в моём аппарате. — Подожди, братец, — добавляет он. — Вот дождёмся весны, отправимся с тобой в лес. Таких снимков там понаделаем!
