Константин Сергиенко - Кеес Адмирал Тюльпанов
На работу к Слимброку я не пошёл. Ясное дело, кроме затрещины, ничего от него теперь не получишь, я ведь помог его обидчику. Да, может, и нет никакой работы. В прошлую осаду Слимброк трудился дня три, а потом куда-то исчез. Этому, правда, никто не удивился: зимой у нас мало работают из-за холодов.
У Караколя в фургоне нашлось несколько кругов сыра и сухари, так что мы не голодали. К тому же бургомистр Бронкхорст обещал раздавать продовольствие.
Хуже приходилось Помпилиусу и Пьеру. Их не накормишь одним сыром. Каждое утро я бегал в трактир «Красная кружка» к Бибулусу и собирал огрызки и кости.
Помпилиус и Пьер обедали вместе. Они никогда не ссорились, и мне казалось даже, что Пьер подвигает лапой мясо медведю. Помпилиус смотрел на него добрыми глазами, нерешительно брал кусок и ел. Потом он опускал голову и стыдился, что съел больше, хотя размеров они были почти одинаковых.
Боолкин учила Эле разговаривать по-голландски. Боолкин принесла свою куклу, сделанную из тряпки. Кукла была вся голубая: я опустил её в чан с краской у Слимброка. Они купали куклу, заворачивали её в белые тряпочки, а Михиелькин всё щёлкал своим саксонским кинжалом.
Сначала я тоже не расставался с пистолетом, но потом надоело его таскать – уж очень тяжелый.
Караколь рассказывал всякие истории, но каждый раз дело кончалось Голиафом, хотя всё время по-разному. Сегодня он, например, сказал, что попал Голиафу стрелой в глаз. Кроме того, у Голиафа теперь была всего одна голова.
Караколь бегал по комнате, размахивал руками, подпрыгивал, показывал, как схватил великана за шею, и вообще очень волновался. Смотреть на него было интересно. Правда, Михиелькину не нравился Голиаф с одной головой.
– А где ты видел Голиафа хотя бы с двумя головами? – спрашивал распаленный Караколь.
– Сам говорил, – бормотал Михиелькин.
– Я тебе говорил? Значит, оговорился. Он обыкновенный, понимаешь, обыкновенный великан, только очень большой. Он жил в предместье Брантеньи… Да разве дело в головах? – Караколь снова забегал. – Я спас принцессу, понимаешь, принцессу!
По его словам, выходило так. Караколь жил в одной деревне. По-местному «караколь» значит «улитка». Его даже дразнили:
Улитка, улитка,высуни рога,дам тебе за этоломтик пирога.
Если бы, например, меня дразнили, то я бы не стерпел, а Караколь почему-то не обижался. А был там ещё один горбун, который служил у барона де Бинша дворецким. Горбуна этого прозвали «Бистеколь». Так вот этот Бистеколь невзлюбил Караколя, он просто люто его ненавидел и всё хотел сжить с белого света. Я точно не помню за что. Вроде бы за то, что у Караколя был такой же горб, но это не сделало его злым. А добрых Бистеколь ненавидел.
В общем, Бистеколь гонялся за Караколем. Устраивал ему разные ловушки, но попадал в них сам, а Караколь выручал его по доброте душевной. В конце концов Караколь ушёл из родных мест. Взял с собой медведя и собаку и стал бродить по земле Нидерландов, зарабатывая представлениями.
А тут в их местах объявился великан Голиаф. Голиаф этот собрался жениться на одной принцессе, но принцесса очень не хотела, потому что Голиаф был страшный и, как я понимаю, для неё великоват. Ну, а Караколь победил этого Голиафа. То ли стрелой его укокошил, то ли голову отрубил – в общем, спас принцессу.
А Бистеколь, тот злой старикашка, присвоил победу себе и собрался жениться на принцессе. Дальше у Караколя шла такая чехарда, что я никак не мог понять, чем кончилось дело. Но всякий раз Караколь говорил, что обязательно женится на принцессе, только вот добраться бы до родных мест.
– А кто не верит, – говорил Караколь, – пусть отправляется в город Бинш на масленицу. Пусть спросит трактирщика Симолле, тот всё ему расскажет. А во вторник может и сам посмотреть. Там целый карнавал в честь освобождения принцессы. Все одеваются горбунами, пляшут и поют. Все знают метельщика Караколя и принцессу Эглантину!
– Принцессу зовут Эглантина? – спросил я. – Так же, как племянницу этого Бейса?
– А как ты докажешь, что спас принцессу? – спросил Михиелькин. – Может, все верят Бистеколю.
– У меня есть доказательство, – важно сказал Караколь.
– Какое, какое? – спросили Боолкин и Михиелькин. Караколь расстегнул пуговицы своей куртки, потом рубашки. Делал он это медленно и серьезно.
– Вот!
В его руке мы увидели красивый белый платок. Наверное, он был из тонкого батиста, потому что просвечивал и спадал легкими складками. Караколь держал платок за кончик.
– Это платок принцессы, – сказал Караколь. – Она подарила его своему спасителю. – Караколь взял платок за два конца я поднёс к лицу. – Ах, какой аромат! – Караколь закрыл глаза.
– Дай понюхать, – сказал Михиелькин.
– Какой аромат! – Караколь дал понюхать. – Тут даже есть её имя. Смотрите, на уголке вышито…
Я было собрался посмотреть, но услышал, как на улице кто-то спросил: «Здесь дом Корнелиса Схаака?» Я приоткрыл дверь и увидел девушку, круглолицую, с розовыми щеками, в коричневом шёлковом платье.
Я кашлянул и сказал, чтобы голос был погуще:
– Корнелис Схаак – это я.
Но она смотрела поверх моей головы. Потом всплеснула руками, так что зазвенели какие-то штучки на запястьях, и радостно сказала:
– Караколечка!
Я обернулся. Караколь стоял с глупым лицом. Он прямо остолбенел. Платок в руке, куртка так и расстегнута, глаза хлопают.
Девушка вошла в комнату, скинула легкие башмачки, как полагается, и сразу затараторила:
– Караколечка, дорогой! Мне Сметсе сказал. Что же ты не приходишь? Дай я тебя поцелую… Что ты такой растрепанный?
Она стала застегивать ему пуговицы и говорила, не переставая:
– А Сметсе сказал: если бы знал, что ты от дяди, обязательно заступился. Тебя не ударили? Это Кеес? Какой хороший мальчик. А я Эглантина Бейс, здравствуй, Кеес. А это твои друзья? Ой и медведь! Караколечка, откуда ты взял медведя? А Пьер как поживает, он во дворе? Что слышно от дяди?..
Караколь не сказал ещё ни одного слова. Он только покраснел и стал засовывать платок в карман.
– Ой, что это у тебя? Да это мой платок, Караколечка. Ты где его нашёл? Такой хороший платок, а я всё думала: куда же он задевался? Давай сюда, спасибо тебе, Караколечка. Всегда ты находишь мои вещи… – Она сунула платок за передник. – А дядя что? Ты привёз от него письмо?
– Я его съел, – мрачно сказал Караколь. Она всплеснула руками:
– Съел письмо? Как же это?
Я объяснил:
– Там печать такая, как у гёзов. А его поймали испанцы. Вот он и съел.
– Господи боже мой! Ты не испортил желудок?
– Ничего, – снова сказал Караколь. Он становился всё мрачнее.
– Ты почему грустный, Караколечка? Ты не заболел? Чем вы тут питаетесь? Приходите ко мне, накормлю мясом. Караколечка, ты почему сразу не пришёл? Обязательно приходи, расскажешь про дядю. Ты ведь его недавно видел?.. – Она достала платок. – Ах, запах ещё сохранился! Это ведь первый платок, который я сама вышила.
– Возьмите ваш платок, – пробурчал Караколь.
– Ты что там бормочешь? На «вы» меня назвал? Или мне послышалось? Ах, Караколечка, милый! Такой худенький… Приходи обязательно завтра же, нам ведь есть что вспомнить. Придёшь? Все приходите. У меня есть лакомства. Мужчинам копченый уж, а девочкам испеку олеболлен, пальчики оближете. Так я жду, Караколечка!
Она убежала, пощёлкивая башмаками, а мы сначала сидели молча. Потом Михиелькин сказал:
– Принцесса это, что ль, никак не пойму.
ПИСЬМО
Конечно, это была не принцесса, а просто Эглантина, племянница того Бейса, который ещё прошлым летом уехал помогать принцу Вильгельму собрать войска против испанцев. Только имя у неё было такое же, как у принцессы.
Сначала Караколь просто сидел и цедил сквозь зубы:
– Караколечка, Ка-ра-колечка… Никакой я вам не Караколечка…
Потом он забегал по дому и стал так кричать, что, наверное, было слышно на улице:
– Возьмите свой платок, Эглантина! Вы не принцесса! Принцессы не отнимают свои платки, они, наоборот, их дарят! «Караколечка»! Никакой я вам не Караколечка!
Он подскочил к Михиелькину и стал кричать на него, как будто это была Эглантина:
– Вы, может, думаете, что я украл ваш платок?
– Я не думаю, – пролепетал испуганный Михиелькин.
– Тогда почему вы схватили свой платок, едва я достал его из кармана? Даже не из кармана! Я носил его на груди, ваш дурацкий платок, но он того не стоит! Вы, может, думаете, что я служил в вашем доме, чтобы воровать платки? Три года забавлял вас разными сказками, чтобы стащить этот никудышный батистовый платок? Почему вы называете меня «Караколечкой»?
– Я и не называю, – сказал совсем уж перепуганный Михиелькин.
– Я старше вас на пять лет, да! Мне ваши «Караколечки» ни к чему. Я делал для вас всё, а вы, вы… – Караколь запинался. – Вы не могли оставить мне этот платок, единственную память о наших, о вас… Вы не принцесса! Принцессы не отнимают свои платки.
