Константин Сергиенко - Кеес Адмирал Тюльпанов

Так я остался один – ни матери, ни отца, ни родственников. Да и вокруг мало радости. Покажите мне дом, где семья в сборе. Кто пропал в наводнение, кого сожгли на площади, кто погиб в сражении, а кто умер дома от голода. Совсем невеселые времена.

Испанцев мы отогнали и думали, что пора налаживать жизнь: делать наше доброе лейденское сукно, варить крепкое пиво, продавать острый сыр с тмином, не вспоминать ни Филиппа, ни саму Испанию.

Слимброк теперь не давал мне денег, а только хлеб и рыбу. Целый апрель налаживал я хозяйство. Правда, Боолкин и Михиелькин мне помогали. Отца у них тоже ведь не было. Я вычистил двор и собрал на зиму коряги и щепки. Михиелькин принёс большой кусок торфа, можно согреть в котелке воду.

В общем, не очень я унывал, хоть иногда и плакал в пустом доме. Но об этом никто не знает. И Караколь, которому я всё рассказал, тоже не знает про мои слёзы.

И вот мы сидим в нашем маленьком садике позади дома.

Караколь встал и громко сказал:

– Корнелис Схаак!

Я тоже встал.

– Корнелис Схаак! – сказал Караколь и так хлопнул меня по плечу, что я опять чуть не сел. – Корнелис Схаак, ты настоящий мужчина!.. Знакомься, Кеес. Это Помпилиус, ты уже знаешь. Родом из лесов Мюнстерланда.

Помпилиус ворчал и ловил на носу муху.

– А это Пьер из далекого монастыря Сен-Бернар. Нет собаки, которая его одолеет, а может, он побьёт и кабана. Пьер, поздоровайся с Кеесом и его друзьями.

Пьер дал мне огромную лапу и осмотрел с ног до головы, как будто прикидывал, стоит ли со мной дружить. Нет, такой собаки я точно никогда не видел. Боолкин и Михиелькин тоже поздоровались с Пьером.

– А это наша барабанщица Эле, славная девочка, которую мы встретили у города Эйдама.

– Здравствуйте, фреле, – сказал я девочке. Она покраснела и что-то прошептала.

– Эле говорит, что она не фреле, – сказал Караколь. – Ты делаешь ей честь, считая, что она из богатой семьи. Но ты ошибаешься, дорогой Кеес. – Тут он понизил голос: – Её родители значительно выше по происхождению, чем ты думаешь. Значительно выше! – повторил он важно и поднял палец. – Может, ты думаешь, что она дочь барона или графа? – Караколь выставил ногу, как на площади, и стал размахивать руками. – Или какого-то принца, может быть даже короля, владеющего целыми землями? Фи! Значительно выше, значительно!

Щёки у Караколя порозовели, глаза прямо сверкали. А я думал: кто же бывает выше короля? Может быть, император или китайский богдыхан?

Девочка Эле стояла с опущенной головой. Она откинула рукой светлые волосы и закусила губу. Ничего себе девочка. На соседней улице живёт Таннекен, которой я подарил ракушку, но с Эле её не сравнишь. Так и хочется дернуть за волосы или подставить ножку. Когда я вижу такую девочку, у меня просто какой-то зуд начинается, и я способен на всякие проделки.

Но у нее, оказывается, богатые родители. Не очень-то значит, дернешь за волосы.

Один раз я подшутил над Трейте, дочкой лавочника, сунул ей за пазуху живую лягушку. Так после этого Флипке, хозяйский приказчик, три дня дергал меня за уши, чуть было не оторвал совсем.

А почему же эта богатая девочка ездит в старом фургоне? Почему у неё нет слуги, как у Трейте, а всего только старое розовое платье, даже без передника?

– Но это тайна! – шепотом объявил Караколь. – Да, да! Не слишком-то я вам расскажу. И Эле вам не расскажет тоже, потому что умеет молчать, или, вернее сказать, не умеет разговаривать.

– Она немая? – спросил Михиелькин и шмыгнул носом.

– Девочка, может, немая, – сказала Боолкин.

– Те-те-те! – воскликнул Караколь. – Не такая уж и немая! Просто не хочет разговаривать по-нашенски.

– А как же ещё? – спросил Михиелькин.

– Ого! – сказал Караколь. – Вот тут-то и кроется тайна! Но, чувствую я, придется мне рассказать. До чего любопытные ребята! Ну ладно, бим-бамс! Вы, конечно, знаете про город Эйдам?

– Знаем, – сказал я. – Туда отец ходил на заработки.

– А что вы знаете про город Эйдам?

– Там вкусный сыр с красной коркой, – сказал Михиелькин.

Боолкин подумала и сказала:

– Там живёт человек с бородой до пола.

А я сказал, что там строят большие корабли.

– Всё это мелочи! – объявил Караколь. – Разве в Лейдене нет сыра? Пусть с жёлтой коркой. А человек с бородой – что за невидаль! Только мешается под ногами. Да и корабли, где их только не строят – и в Амстердаме, и в Гоорне, и в Зандаме. Нет, вы мне скажите такое, чего нет ни в одном городе!

– Там нашли русалку с хвостом, – сказал Михиелькин.

– Вот! То самое! А что вы знаете про эту русалку?

– Нашли, и все, – сказала Боолкин.

– А что ещё?

Мы сказали, что больше не знаем.

Караколь сделал три шажка в одну сторону, три в другую и сообщил с таинственным видом, что расскажет подробности о русалке.

– Так вот… После весеннего наводнения, когда вода уже схлынула, на поле среди коров её и нашли. Привезли в город, собрался народ, стали судить да рядить. И вот что сказали эйдамцы: нет никаких русалок, пусть их выдумывают в Дренте и Гельдерланде, А здесь Голландия, страна плотин и мельниц, страна чёрных и белых коров, страна, сделанная нашими руками, поэтому не верим мы ни в какие чудеса… Они одели девочку в свою одежду, заставили её шить, прясть, сбивать масло, подметать пол – делать всё, что умеют голландские девочки. Эйдамцы неплохие люди, но они не верили в чудеса. И девочка стала шить, подметать, сбивать масло. Она всему научилась, но, увы, совсем не могла разговаривать по-голландски. Да, да! Чему-чему, а языку своему эйдамцы научить её не смогли… Заметьте, – Караколь посмотрел на Эле, – у неё были голубые глаза, золотые волосы и розовые щечки.

– Это она? – шепотом спросил Михиелькин.

– Кто? Эле? – Караколь приложил палец к губам. – Тсс… Голубые глаза, золотые волосы и розовые щечки. Но та девочка жила давно, очень давно.

– И у неё нет хвоста, – пробормотал Михиелькин.

– Фи! Разве в хвосте дело? Хвост у русалки такая штука… как тебе сказать… отстегнул и выбросил. Важно другое: мы нашли Эле в том же месте, у Эйдама, после такого же наводнения, весеннего, и, что важнее всего – замечаете? – она ни слова, – Караколь понизил голос, – ни слова не говорит по-голландски.

Боолкин и Михиелькин во все глаза смотрели на Эле. А Караколь присел на корточки, лицо его стало совсем таинственным.

– Так кто же она, я вас спрашиваю, если не дочь Нептуна, повелителя всех морей? Или вы, как все голландцы, не верите в чудеса?

– Мы верим, – пролепетала Боолкин. – К нам весной прилетал тот же аист. Это хорошее чудо.

– Вот видите! – Караколь вскочил. – Тот же аист! А это та же, понимаете, почти та же морская девочка. Наверное, младшая её сестричка. И что вы думаете, я повел её к добрым эйдамцам, чтобы они снова заставили её подметать, сбивать масло? Ну уж нет! Пусть живёт на свободе, пока море опять не придёт за ней, правильно я говорю?

Какая чудная девочка! Она не говорит по-голландски. Её нашли на берегу после наводнения. Откуда же она взялась? Может, и есть на свете русалки, тогда чем они отличаются от обыкновенных девочек? Можно ли их, например, пихнуть или, наоборот, подарить ракушку? Хотя зачем русалке ракушка, – в море их полным-полно.

Эх, если бы рядом был отец! Он каждое лето работал на эйдамской верфи и всё знал про корабли, море, русалок и даже Нептуна.

– Да, да! – говорил Караколь. – Хорошо ещё, она не попала к такому человеку, как этот суконщик. С утра до вечера заставил бы её работать. Чего это он вздумал отнять у нас платье? Я говорю, что купил его давным-давно, оно уже на тряпки годится. Даже испугал Эле. Эле, чего ты испугалась этого господина? – Караколь придавил кончик носа, вытаращил глаза и сразу стал похож на Слимброка.

Эле опустила голову и прошептала:

– Огневик.

– Огневик? Опять Огневик! Что за притча, уже не первый раз это слышу.

– Девочка совсем не немая, – сказала Боолкин.

– Ну это известно, – заметил Караколь. – Она и другие слова знает. Например, имя. Вы думаете, я сам его выдумал? Иногда даже песни поет, только по-своему. В конце концов, должен быть у русалок свой язык?

Караколь наморщил лоб.

– А розовое платье… Зачем ему платье? Кажется, он просто не хотел услышать ответ на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Да я спросил, кто отдыхает в деревне Лиссе, что в трех часах ходьбы от Лейдена.

– А кто там отдыхает?

– Да много людей, – сказал Караколь. – Много лошадей, повозок и пушек.

– А кто эти люди? Гёзы?

– Думаю, нет. Валлоны, немцы, испанцы.

– Что? – Я даже подскочил. – Испанцы? А много там испанцев?

Караколь сложил губы трубочкой и подумал.

– Я думаю, тысяч десять, не меньше.

– А куда они, а куда… – дрожащим голоском начала Боолкин.

– Да в том и дело, что сюда, к Лейдену.

– Ай! – вскрикнул Михиелькин. – Ай!

– Ой! – завопили мы хором и выскочили на улицу. – Испанцы идут! Испанцы! – кричали мы изо всех сил.