Арсений Рутько - Пашкины колокола
Дождь лил все сильнее, небо цеплялось лохмотьями туч за крыши, скрывало трубы заводов.
На мосту отряд остановил юнкерский патруль. Пашка не слышал, о чем говорили, но через две-три минуты двинцы зашагали дальше. На Пашку юнкера не обратили никакого внимания. Горбясь, он проковылял мимо: какой с него, с убогого, спрос?
На Красную площадь Пашка вышел в тот момент, когда возле Иверской часовенки юнкерский патруль снова задержал революционный отряд.
Пашка остановился, присматриваясь.
Вблизи кремлевской стены, у ворот и у памятника посреди площади пылали костры, отсветы пламени плясали по красному кирпичу стен. Возле ограды собора Василия Блаженного дымились походные кухни. У костров, посверкивая огоньками папирос, громко переговаривались и смеялись юнкера.
Пашка пробежал вдоль стеклянных витрин торговых рядов и издали увидел, что патрульные яростно спорят с Сапуновым. Офицер кричал и махал рукой, по жестам Пашка понял: не пропускают, велят назад. Слов разобрать не мог, но видел, как офицер выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в Сапунова. Сапунов сделал шаг вперед, покачнулся, выронил винтовку и повалился навзничь.
Пашке показалось, что он услышал, как стукнулась о камни голова. На выстрел от костров к месту схватки, щелкая на ходу затворами винтовок, бросились юнкера.
"Где же Андрей? - с ужасом всматривался Пашка, отбросив капюшон брезентовки. - Не видно. Может, и брата, как Сапунова?.."
Дождь лил, струи стекали по шее на спину, но Пашка не чувствовал, не замечал их.
А! Вон Андрюха размахивает винтовкой! На ее штыке краснеет ленточка - утром Анютка привязала ее, выдернув из своей косы. Жив Андрей, жив!
Схватка у Иверской часовенки длилась недолго. Двинцам удалось прорваться к Тверской улице, тени их скрылись в темноте. Дрожа мелкой дрожью, Пашка долго стоял, привалившись спиной к мокрой ледяной стене. Юнкера снова хохотали и дымили папиросами вокруг костров, хлопали друг друга по плечам. Пашка, не различая лиц, смотрел на них с такой ненавистью, какой не чувствовал никогда.
Тела убитых неподвижно лежали на площади. Своих убитых юнкера снесли к подножию памятника. Через полчаса приехали две санитарные фургонки, убитых юнкеров погрузили в них, накрыли брезентом и увезли. А мертвые двинцы - человек десять - остались лежать посреди площади под проливным дождем.
Пашка прокрался вдоль стены до Иверской часовенки. Дверь в нее была распахнута, внутри светлыми точечками теплились свечи, блестели серебряные и золотые оклады икон.
Тело Сапунова лежало совсем недалеко от Пашки, неподвижное и странно плоское, словно втоптанное в землю.
Пашка ни о чем не думал, его будто бы вела какая-то посторонняя, невидимая, но необоримая сила. Сначала опустился на колени, оперся ладонями о мокрые скользкие камни, потом лег на живот и пополз к Сапунову. Он видел, что тот совершенно неподвижен, понимал, что Еня, как звала Сапунова мамка, убит насмерть, и все-таки полз. Зачем? Так ведь в кармашке гимнастерки у дяди Жени лежит неотосланное письмо домой, к отцу, жене и детям.
Если бы не дождь, Пашке вряд ли удалось бы сделать то, что подсказывало ему сердце. Патрули грелись у костров, укрывшись плащами, сидели возле огня на корточках, балагурили и хохотали.
Да, Сапунов был мертв. Пашка не отличил холода мертвой руки, к которой прикоснулся, от холода камней мостовой. Почти негнущимися от стужи пальцами все же смог расстегнуть и шинель, и пуговку кармашка гимнастерки. Нащупал листочки - их дождем еще не промочило. Он вытащил их и со страхом подумал: а куда же спрятать, чтобы не промокли, чтобы можно было послать тем, кому написаны?
- Ты что, сволочонок, у мертвяков из карманов копейки выбираешь?! рявкнул кто-то прямо над ним.
Вскочив, Пашка увидел двух юнкеров с винтовками, с папиросами в зубах.
- Я думал... хлебушка кусочек... - пробормотал он.
- Ври, сопляк! А ну, чеши отсюда, аллюр три креста!
Мамка неподвижно сидела у стола, ждала, когда Пашка вернется за корзинкой с едой. В полуподвале было странно тихо. Лишь сверчок за печкой пиликал свою привычную музыку. Не вытерев у порога налипшую на ботинки грязь, не сняв шапчонки, Пашка молча прошел к столу и положил перед мамкой письмо Сапунова.
И только когда мать в страхе отшатнулась от стола, Пашка увидел на бумаге кровь.
- Еню? - спросила она побелевшими губами.
Пашка кивнул и, не ожидая вопроса, который боялась задать мать, крикнул:
- Жив Андрей! Говорю: жив! Прорвались!
Он чувствовал, что за один час стал не просто взрослее, а словно бы постарел на десяток лет. Совсем по-отцовски погладил мамкино плечо:
- Я пошел, мам!
Подхватив корзинку, он шагнул к двери, но не вытерпел, оглянулся. И остановился. Накинув жакетку, мать торопливо повязывала головной платок.
- Ты куда, мам?
- Чего же я одна здесь маяться стану? - тихо спросила она. - Сам же в помощь Люсеньке звал. На Калужской, что ли?
- Там, ма! Я мимо побегу.
- Вот и проводи меня! Погоди чуть, я из бельишка кое-что захвачу, на бинты сгодится. Война-то ишь к самому дому подкатила.
Пашка довел мамку до "Франции", где Люсик и Катя Карманова под присмотром ворчливого очкастого фельдшера готовились к приему раненых.
На сдвинутых столиках постланы простыни и одеяла, фыркал кипящий самовар.
Раненых еще не было, и Люсик встретила Пашкину мамку радостным возгласом:
- Я ведь знала, майрик, что вы обязательно придете!
Дальше, к Остоженке, Пашка летел как на крыльях. Там было по-прежнему тихо. Юнкера затаились, даже костров не разводили.
Заглянув в Пашкину корзинку, Орел одобрительно похлопал мальчишку по плечу:
- Исправно служишь, салага! Так держать!
Окна чайной призывно светились сквозь блестящее ситечко дождя. Распахнулась дверь, и, встав на пороге, щурясь в темь, скрывавшую баррикаду, Бахтин крикнул:
- Эй, Орел! Как твои братишки? Не прозябли? Пока беляки дремлют, не глотнуть ли вам по кружечке крутого кипяточку? Да и сухарей по штуке на душу хозяйка наскребла! Слышь, Орел?
- Идите, дядя Гордей, - предложил Пашка стоявшему рядом Дунаеву. Мы с Витькой, Васяткой и Гдалькой станем перебегать от винтовки к винтовке, постреливать. Чтоб юнкера не думали, что мы отступили. Идите!
- Да ведь как Орел велит, он командир.
- Вот тут мамка поесть собрала. Возьмите, дядя Гордей!
А матрос, стоя над баррикадой, пытливо всматривался в неподвижную, занавешенную дождем тьму. Потом махнул рукой:
- Поплыли, братва, в камбуз! А вы, салаги, тут не дремлите, чуть что - аврал, полундра!
- Глядим вовсю, дядя Орел!
Взрослые ушли в чайную.
Так Пашке досталась на краткое время роль командира. Вскарабкавшись на гребень баррикады, как минуту назад Орел, Пашка пристально вглядывался в застланную дождем и туманом даль улицы, в темные окна домов, в стены, освещенные дрожащим заревом недалекого пожара. Потом спускался, приникал лицом к амбразуре, прижимал к плечу приклад винтовки. Перед глазами как бы застыла Красная площадь и распластанные на камнях неподвижные тела. С какой ненавистью, с какой мстительной радостью, прижав к плечу железку приклада, он посылал пули в мелькнувшую, а может, и померещившуюся вдали тень. Мы еще повоюем, мы еще покажем вам, гады!
И снова, вскарабкавшись на верх баррикады, всматривался до рези в глазах.
Да, тени за пеленой тумана шевелились, темнели гуще. Пашка спрыгнул, потянулся к винтовке дяди Гордея. Почему-то вспомнились слова Андрея: "А ведь как загорится, Гордей, вместе с нами в огонь бросишься".
Выстрел.
И как такое могло случиться?!
Что-то обрушилось с внешней стороны баррикады, и винтовка дяди Гордея, скользнув по мокрым доскам и вывескам, вывалилась из амбразуры на ту сторону.
Пашка не думал ни единой секунды. Карабкаясь, как кошка, по навалу баррикады, взобрался наверх, поскользнулся, свалился вниз.
Ага, вот она, винтовка дяди Гордея!
Но что-то раскаленным ножом блеснуло, резануло тысячами искр перед самыми глазами. В лицо ударила каменная крошка... Ах ты, черт! Не выпустить бы только винтовку... Но раскаленная волна снова и снова хлестнула по баррикаде.
Из чайной Бахтина, крича, выбегали гвардейцы, впереди, размахивая бескозыркой, Орел.
- Полундра, братишки! Полундра!
Но Пашка уже ничего не видел и не слышал. Его обступили тишина и тьма...
25. ПАШКИНЫ КОЛОКОЛА
С трудом приоткрыв тяжелые веки, Пашка долго смотрел вверх, ничего не понимая. Сквозь зыбкий красноватый туман, застилавший глаза, ему виделись белые ребятишки с крылышками за спиной, с пухлыми щечками и улыбающимися губами. Вокруг белых ребятишек, неподвижно висевших на потолке, сплетались в венок узорчатые листья, но не зеленые, как в садах и в лесу, а белые, будто выкрашенные мелом. И рядом с венком куда-то летела, трубя в длинную трубу, похожая на Таньку девчонка в развевающемся платье...
