Приключения Ромена Кальбри - Гектор Анри Мало

И поскольку никто не приходил ко мне на помощь, я понял, что должен помочь себе сам.

Я открыл нож и принялся подрезать дерево вокруг замка. Ломать замок я побоялся, чтобы не сломать нож. Ящик был буковый, дерево сухое, крепкое, как железо, нож брал его с трудом. Но я с таким жаром принялся за работу, что через несколько минут обливался по́том и нож теперь скользил у меня между пальцами, так что я каждую минуту должен был вытирать руки, чтобы не пораниться.

Работа шла туго, мне очень мешала качка. В то время как я сильно налегал на нож, меня отбрасывало в противоположную сторону. Наконец один замок поддался, хотя и не отскочил еще, но он должен был отскочить потом, когда я встряхну крышку. Я принялся за другой. Нож так разогрелся в моей руке, что, охлаждая его ртом, я обжег себе язык.

Насос перестал действовать, но шум на палубе не утихал, шаги стали еще торопливее, работали, очевидно, все старательно и слаженно, но что там происходило, я не мог догадаться.

Слышно было, как по палубе тащили что-то тяжелое, большой ящик или шлюпку. Но для чего? Что они собирались делать?

Мне некогда было прислушиваться – я работал.

Уже и нож притупился. Вокруг второго замка я резал дерево с гораздо бо́льшим трудом, чем вокруг первого. На первый замок я потратил всю свою силу и энергию, руки онемели, от неловкого положения разламывало поясницу. Я решил немного передохнуть.

Тогда я услышал свист урагана, удары волн, стоны корабля, который, казалось, трещал по всем швам.

Я работал не больше получаса, но вы не можете себе представить, как это показалось мне долго! Наконец и второй замок поддался.

Я встал на колени, уперся руками и изо всех сил постарался поднять крышку ящика. Замки отскочили, но крышка не открылась – она была перевязана крепкими веревками. Об этом я забыл.

Теперь надо было разрезать веревки. Я думал, что это сделать легко, но я ошибся: крышка находила на ящик. Надо было ее приоткрыть так, чтобы можно было достать ножом до веревок. Еще одно препятствие!

Но я не терял мужества, достал-таки лезвием ножа до веревки и перерезал ее. Теперь я был свободен!

Я толкнул крышку, она поднялась и опять упала на ящик, я толкнул сильнее и все-таки не открыл ее. Что могло ее удерживать?

Это новое препятствие было так ужасно! Я готов был в отчаянии упасть на дно ящика и не шевелиться. Я едва не поддался унынию.

Нет, надо бороться до конца! Крышка открывается настолько, что рука может пройти наружу. Я просунул руку и начал ощупывать все кругом, так как была ночь, и ничего не было видно, только слабый, бледный свет звезд.

Исследуя рукой пространство вокруг ящика, я узнал, что мне мешало. Это был громадный ящик, который был поставлен на соседний ящик; он не опирался на мой, но почти наполовину выступал над моим и не позволял моему ящику открыться. Я попробовал его сдвинуть, но он был очень тяжел и не двигался с места, а я очень ослаб, да и положение мое было неудобным: ни поднять, ни сдвинуть его я не мог.

Я потратил столько труда, чтобы выбраться отсюда. Что же теперь делать? Я дрожал от нетерпения и отчаяния. Казалось, кровь кипела во мне, как в котле.

Может быть, раньше мой голос терялся в закрытом ящике, но теперь я могу приподнять крышку, и тогда меня услышат.

Я испустил отчаянный крик. Прислушался – на палубе суматоха. Потом мне показалось, будто что-то упало в воду. Я же их слышу, значит, и они должны меня услышать! Я опять закричал и прислушался. Теперь не стало слышно ни шума, ни возни, ни топанья ног – ничего, кроме стона ветра. Странно, но мне кажется, что теперь я слышу крики с моря, с той стороны, где стоит мой ящик.

Нет, они не услышат меня. Надо оторвать петли в крышке, тогда крышку можно будет приподнять и сдвинуть.

Я усердно принялся за работу. Тишина приводила меня в ужас. Неужели весь экипаж снесен в море? Качка, вой ветра – все говорит о страшной буре.

Петли оказались не так крепки, как замки: для того чтобы их открыть, не потребовалось подрезать дерево, они были прибиты гвоздями. Кончиком ножа я начал вынимать гвозди из одной петли, потом сильно встряхнул крышку, – другая петля сама отлетела. Я толкнул крышку, она соскользнула, и я вышел, наконец, из своей ужасной тюрьмы. С какой радостью я почувствовал себя свободным! Умереть в этом гробу – это стоило десяти смертей!

Относительный успех вернул мне надежду, но это не был конец моим испытаниям. Ориентируясь на полоску света, я направился ощупью к лестнице. Дверь была, к счастью, не заперта, я толкнул ее и вышел на палубу.

Было еще темно, едва начинало светать, но я привык в ящике к темноте. Я окинул взглядом палубу – никого, ни души на ней не было, у руля тоже не было никого – экипаж покинул корабль.

Я вскочил на ют: вдали при слабом свете занимающегося утра я заметил в море черную точку. Это была большая шлюпка, спущенная с нашего корабля.

Я кричал изо всех сил, но она была далеко, а буря так завывала, что мой слабый голос не доносился до моряков.

Я был один посреди моря, на брошенном корабле, который, по всей вероятности, должен был потонуть! А между тем мое теперешнее положение мне не казалось таким ужасным, как тогда, в ящике.

Я осмотрел корабль: удар парохода пришелся поперек корпуса «Ориноко». Он сломал корму, и только чудом корабль не развалился пополам. Вероятно, он держался на плаву потому, что удар был нанесен по косой. Ванты[10] все разорвались. Большая мачта и бизань-мачта, ничем не сдерживаемые, сломались от ветра, как спички. Осталась только половина фок-мачты и целый бушприт. От парусов остался кливер и большой марсель, но разорванный в лохмотья.

Между тем начинался день. На востоке края туч озарились желтым светом, изменчивым и нестойким, который быстро погас и растворился в черном небе. Море, белое от пены, терялось вдали и при бледном свете наступающего дня казалось зловещим. Буйный ветер гнал волны.

Если экипаж покинул корабль, значит, корабль в опасности, это само собой разумеется. Предоставленный на волю