Иван Василенко - Жизнь и приключения Заморыша
Пока он строчил его на машине, я стучал молоточком по стенам.
И до того осмелел, что даже взобрался на стол и начал стучать над головой клочкастого. Наверно, он принял меня за полоумного, потому что все поглядывал в мою сторону. Но, сколько я ни стучал, так ни до чего и здесь не достучался.
Я сел на стол и, болтая ногами, принялся рассказывать, какой у меня был замечательный товарищ, по имени Петр, и как мы с ним странствовали по Крымской земле. Клочкастый слушал, кивал и похихикивал. Но когда я сам стал его спрашивать, откуда он приехал в Россию и зачем поступил в монахи, то оказалось, что он по-русски не понимает ни бельмеса. А может, он был глухой?
Клочкастый сшил хитон быстро, сам надел его на меня и подвел к зеркалу. Вот так одежда! Настоящая ангельская! Только крыльев не хватало. Клочкастый отвел меня к патеру, последний раз хихикнул и ушел. Патер сказал:
- Ца-ца-ца!.. Кала!.. * Орео!.. Ца-ца-ца!..
И долго объяснял мне, какой сегодня великий день во всей Греции и почему целую неделю будут идти в церкви богослужения. Но я так и не понял, то ли греческий царь сам на ком-то женится, то ли выдает свою дочь за како
* Хорошо (греческ.).
го-то царя. Во всяком случае, сегодня я должен петь в греческой церкви "Символ веры". К этому времени я уже стал сомневаться, удастся ли мне достукаться до пиратского сокровища, но так как две кельи и бархатную комнату мне еще не удалось обстучать, то я решил из монастыря пока не удирать.
Когда патер меня отпустил, мною завладел Дамиан.
Регент долго тер содой мои пальцы, но так и не отмыл на них чернильные пятна. Потом он натянул мне на голову парик с волнистыми волосами до плеч, намазал щеки розовой мазью и попудрил лицо. Таким он и отвел меня через монастырский двор в церковь, в самый алтарь.
В алтаре уже сидели Анастасэ и еще какой-то монах.
Оба были в блестящих, вышитых золотом, ризах. Патер сказал мне, чтоб я из алтаря не выглядывал, а стоял перед иконой и молился. Молиться мне было неинтересно.
О чем мне было просить бога? Чтоб он простил мне мои грехи? У меня, по-моему, грехов не было, а если и были, то не очень важные, так, мелочь разная. Чтоб он помог мне найти сокровища пирата? Так разве он выпустит их добровольно из монастыря? Вон сколько во всех церквах у него золота, серебра и драгоценных камней, а он хоть бы нищим, которые стоят на паперти с протянутой рукой, дал чтонибудь. Чтоб освободил Петра, пана Сигизмунда и Алексея Васильевича? Так сам батюшка говорит, что "несть власти, аще не от бога". Значит, бог и царь заодно. А главное, чего это ради я буду молиться богу, которого, скорее всего, и на свете совсем нет!
Патер выглянул из алтаря, потер руки и сказал:
- Эма!
Я тоже выглянул: народу в церкви было уже много, и народ был по большей части греческий. Одеты были попраздничному, особенно женщины. Но были греки и плюгавые: в потертых штанах, полинялых пиджаках и посеревших манишках.
Монах в ризе вышел из алтаря, стал перед царскими вратами и оттуда проревел:
- Эвлогисе деспота-а-а!..
Патер ответил ему из алтаря тоже ревом и тоже погречески, а монахи, которые собрались на клиросе, жалобно пропели:
- Ами-и-ин!..
Хоть в алтаре сидеть не полагалось, я все-таки сел.
Патер укоризненно покачал головой, но ничего не сказал. Он то выходил из алтаря и пел перед молящимися, то возвращался в алтарь и подавал свой голос оттуда.
Наконец он сказал мне:
- Иди! Пой, как ангелос небесни.
Как только я вышел, по всей церкви прошел гул.
Я стал перед царскими вратами, сложил руки у подбородка, поднял глаза кверху и запел:
- Пистева сена фео-о-он...
- Фео-о-он... - отозвался мрачно хор монахов.
И все греки, как по команде, опустились на колени.
Пока я пел, греки крестились, вздыхали и сморкались.
Кончив петь, я пошел в алтарь, а по церкви двинулись гуськом три грека: передний нес большую медную кружку на двух замочках, двое других - медные тарелки.
Даже в алтаре было слышно, как звякали монеты, которые бросали молящиеся в кружку и на тарелки. И пока звякало, патер стоял неподвижно в алтаре, наклонив голову набок и прислушиваясь.
А когда звякать перестало, он погладил меня по парику и сказал, чтоб я шел кушать и отдыхать.
КЛЮЧ
Поздно вечером, когда я уже поделал уроки, снизу опять донеслись голоса Дуки и нашего батюшки. Я заглянул в щелку: на столе блестела та самая медная кружка, в которую бросали в церкви деньги. Наш батюшка приподнял ее двумя руками, потряс и сказал:
- Щедрые даяния, щедрые! Скажу не в осуждение своим соотечественникам, русские прихожане поскупее будут. На украшение храма божьего еще туда-сюда, а в кружку, для своего отца духовного и всего причта, норовят полушкой медной отделаться. Был даже случай, когда в кружке фальшивый гривенник обнаружился. Очень мне хотелось дознаться, какая это шельма всунула его туда, но даже на исповеди никто не признался. А жалко!.. Я б такую наложил эпитимию на этого фальшивого христианина, что он до самой смерти стукался б лбом перед святой иконой. - Батюшка ласково погладил кружку. - Что ж, патер Анастасэ, приступим с божьего благословения. Половина кружечки вам, половина, как договорились, мне.
Анастасэ, который слушал о фальшивом гривеннике равнодушно, тут вдруг заворочал глазами и сказал:
- Что-о-о?..
И они начали спорить. Патер доказывал, что отцу Евстафию следовало получить не половину всей кружки, а половину доли патера, доля же патера составляет три шестых всей кружки, так как другие три шестых идут дьякону и остальному причту. На это наш батюшка отвечал, что ему нет дела до дьякона и остального причта, а есть дело только до кружки, и что иначе он немедленно отберет меня у греков и вернет в русскую церковь, как подданного российского государя императора. Анастасэ, задыхаясь от волнения, кричал, что в русской церкви не попадет в кружку и десятой доли того, что попадает в греческой. Но батюшка заткнул пальцами уши и, мотая головой, в свою очередь кричал, что он и слышать ничего не хочет. В конце концов наш батюшка взял верх. Оба они вынули из карманов по ключику и открыли на кружке по замочку; а потом вместе опрокинули кружку на середину стола и принялись считать монеты.
Иногда попадались даже золотые драхмы. Их откладывали в сторону.
Наш батюшка сказал:
- Вот так бы и поделить: вам русские монеты, а мне греческие.
Но Анастасэ, который все время сердито пыхтел, показал нашему батюшке кукиш и продолжал считать.
Когда дележка кончилась, наш батюшка переложил свою долю в клетчатый платок и увязал кончики его в узелок.
- Ну-с, - сказал он весело, - теперь можно и предсказаниями судьбы заняться. Я тут кое-что подготовил.
Пока батюшка и Анастасэ делили кружку, Дука раскладывал карты, теперь он смешал их и сказал:
- Вот это разговор! К черту пасьянс! Займемся цыганским ремеслом. За хорошее предсказание, отец Евстафий, позолочу ручку.
- Вот первое: "Гряди, гряди, от Ливана невеста! Приди, приди, добрая моя, приди, приди, ближняя моя!" А? Как находите? Здорово? И богу угодно, и всякие эротические чувства возбуждает.
Дука ударил ладонью по столу:
- Здорово! Ну, отец Евстафий, скажу прямо, не ожидал я от вас! Да за такое предсказание каждая девица, особенно перезрелая, на шею бросится торговцу шоколадом.
Батюшка облизал губы, будто съел ложку варенья, и подмигнул Дуке.
- Это было из обряда венчания, а вот это из тропаря: "Се жених грядет в полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща".
Дука вопросительно посмотрел на Анастасэ. Тот подумал и кивнул.
- Ладно, сойдет, - сказал Дука. - Не очень понятно, но так и надо: пусть покупатель жует шоколад и думает: что бы оно, это предсказание, означало. Главное, что тут про жениха есть. Женихов на войну с японцами забрали, так они теперь здесь в цене. Выкладывайте дальше.
- Теперь из литургии святого Иоанна Златоуста: "О пособите и покорите под нозе их всякого врага и супостата".
- Гм... - Дука опять посмотрел на Анастасэ. Патер заворочал глазами. - Это под чьи же ноги? - спросил Дука.
- Известно, под чьи, - гордо ответил батюшка. - Под ноги государя императора Николая Александровича и всего царствующего дома.
- А кого же это - под их ноги?
- На данном этапе японцев, а если не изъявят покорности другие нации, то и их.
- И греков тоже? - вытаращил глаза Дука.
- А что ж такое - греки?
- Слышали, патер Анастасэ? - взвизгнул Дука. - Греков под ноги! Вот так фунт изюму!
Патер опять показал нашему батюшке фигу. Батюшка озлился и стал кричать, что вся Греция у него на ладошке поместится и что наш царь, если захочет, спрячет греческого царя у себя в жилетном кармане.
Они долго ругались, но потом помирились и опять стали обсуждать предсказания. Дука сказал, что хватит цеплять к каждой плитке шоколада священное писание, надо прицепить что-нибудь из оперетты. Патер же гудел, что надо брать предсказания из "Илиады", например: "Верь и дерзай возвести на оракул, какой бы он ни был", или: "Будет некогда день, и погибнет священная Троя".
