Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
Она проходит мимо Нао.
– А ты иди работай.
Во взгляде Нао ни искорки благодарности. Не быть обвинённой в преступлении, в котором ты жертва, – уже удача в здешних краях. Однако Нао единственная, кто понимает: белая девушка спасла сейчас жизнь не рабыне, а своему управляющему. После того, что он собирался сделать, Нао не оставила бы его в живых.
Амелия Бассак смотрит, как молодая женщина идёт назад через «Красные земли».
29
План сражения
Колибри разглядывает пятерых мужчин. Глаза блестят сквозь прутья, как чёрные дробинки. Маленькая клетка стоит на стыке двух игральных столов в центре большой комнаты. За окнами хозяйского дома уже темно.
У стены выстроились рядком и ждут, прижимая к животу шляпы, главный сахаровар Томассен, управляющий Крюкан и ещё трое белых мужчин. Один из них – Авель Простак, он только что вернулся из Порт-о-Пренса, куда его отправляли учиться на тележника, чтобы он чинил в «Красных землях» повозки. Второй отвечает за земельные работы: посадку и сбор тростника. Ему, горбатому, с почти отсутствующей шеей, тридцать лет от роду, хотя на вид вдвое больше. Из-за поднятых плеч у него не видно ушей. Третий понятия не имеет, зачем его позвали. Это каменщик из Жакмеля, предприимчивый делец, недавно построивший городскую церковь.
Все они ждут молча, восхищённо разглядывая птичку.
На каждом столе по лампе, третья, в глубине комнаты, освещает читающую в плетёном кресле мадам де Ло. Временами она прыскает, смахивая выступившую от смеха слезу. И не догадаться, что греческий автор, которым она зачитывается с такой жадностью, умер две с лишним тысячи лет тому назад. Она смеется, но при этом заметно, что она стала ещё тоньше и ещё хрупче.
Входит Амелия с папками под мышкой. Одной рукой она развязывает ленты шляпы под подбородком и бросает её на фортепиано. Потом подходит к столам, отодвигает клетку и кладёт по центру папки.
– Господа, – говорит она, подняв голову, будто только заметила пятерых мужчин.
Колибри следит за каждым её движением. Амелия раскладывает на игральных столах детальный план имения с собственноручными пометками. Без намёка на кокетство убирает упавшую на глаза прядь.
– Я выучилась читать в четыре года, по учётным книгам «Красных земель», – начинает она. – Могу с закрытыми глазами нарисовать вам график цен на сахар за последние сто лет. В отцовской библиотеке я прочла больше книг, чем есть на всём этом острове…
Амелия прерывает свою речь.
– Вы улыбнулись, Крюкан?
– Я не улыбался.
Однако, если бы он умел, улыбнулся бы непременно. Перед ним – девчонка. Ей пятнадцать. Ни отца, ни брата, ни мужа. Как она смеет открывать рот?
– Несколько недель я наблюдала, чем вы здесь занимаетесь, – продолжает Амелия, в точности угадав его мысли. – И узнала много нового, Крюкан. Например, что вы всё делаете не так. Мне поначалу казалось: может, я брежу, но, похоже, я тут единственная, кто всё видит ясно. Через год, господа, «Красные земли» будут обходиться дороже дохода, который они приносят. Это ясно как дважды два. А ещё через год мне придётся их продать, если только я не сдам госпоже Вольф в аренду мадам де Ло – играть на фортепиано для посетителей.
– Кого?
Из-за томика Аристофана выглянула причёска гувернантки. Мадам де Ло задремала.
Амелия продолжает:
– Мы всё здесь поменяем. Начнём с вас, Томассен!
Теперь вздрагивает сахаровар.
– Отныне из имения будет выходить лишь самый белый, самый чистый и самый дорогой сахар, какой только бывает. Вам предстоит узнать, что значит настоящая очистка. Для этого потребуются рабочие руки. Для начала возьмёте тех, кто занимается мулами.
– А как же мельница?
– Снесите её. В трёхстах метрах течёт река Госселин, где домработница стирает вам рубашки.
Она ведёт пальцем по карте.
– Мы перенесём её на реку. И, чтобы закончить с этим вопросом, господин Бертран перенаправит реку к новой мельнице.
– Я? – спрашивает каменщик.
– Вы, господин Бертран! А поможет вам Авель Простак. Вы соорудите канал с каменным акведуком, который будет подавать воду на мельницу. А также орошать тростник, когда не хватает осадков.
– Это обойдётся недёшево, – предупреждает каменщик.
– Ну и что? Не вам же платить, верно?
– А что с мулами со старой мельницы? – спрашивает Томассен так, будто его тревожит их судьба.
– На них будут возить кофе.
– Бог ты мой! – восклицает Крюкан. – Кофе-то откуда?
– Сверху.
– Откуда? – переспрашивает главный по пашням, глупо глядя на потолок.
Амелия тихонько поводит рукой над лежащим перед ней планом имения.
– Вот! Пятьдесят квадратов кофе на принадлежащих мне ста квадратах диких холмов. Остальное по-прежнему будет идти на дрова для котлов в сахароварне.
– Леса там выше этого дома, – замечает Крюкан.
– Подожгите их. Каждый квадрат земли – это четыре тысячи футов кофе. Через три года они будут давать по полтора килограмма с каждого фута, или триста тонн за год в сумме.
– Мадемуазель, – выдыхает Крюкан, изменившись в лице, – прежде чем это начнёт давать доход, нужно будет потратить очень много денег.
– Да. Что касается кофе – двадцать тысяч ливров, только чтобы всё подготовить. Плюс стоимость саженцев, которые должны сперва подрасти в питомнике. Собирать по соседям отбросы мы не станем. Если прибавить затраты на акведук, мастерские, пристройку для очистки сахара, новые дороги, чтобы телеги не теряли времени, выйдет действительно много. Всё необходимое будет у меня через несколько дней.
– А рабы для кофейных плантаций? – спрашивает главный по пашням.
– На негров я выделила сто тысяч ливров.
Крюкан усмехается:
– Бог ты мой! Да этого едва хватит на сорок мужчин. А вам, мадемуазель Бассак, нужно будет втрое больше. Вы же расширяете пахотные земли в два раза!
– В два раза, верно. Но, напомните, когда убирают тростник?
– С января по август, если распределить как следует.
– А кофе, господа?
– С сентября и до Рождества.
Амелия складывает на груди руки. Крюкан понял.
– Бог ты мой! Рабы не выдержат. Круглый год в поле!
– Да. Круглый год. А что такое, Крюкан? Вы уже распланировали им досуг?
Он опускает глаза.
– Выдержат, – говорит она мягче. – Они выдержат.
И прибавляет:
– Или я продам землю вместе с теми, кто ещё будет жив.
* * *
Ниже, у хижин рабов, все собираются вокруг великана. Цепи с него сняли. В двух глиняных жаровнях развели огонь. Пара надсмотрщиков продолжает выводить наружу тех, кто ещё в хижинах. Гаспар ходит вокруг великана с кнутом в руках.
Наказывают всегда на виду у всех. Чтобы наказание послужило уроком. Но великан ничего не делал, все его любят, так что никакого примера
