Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий
Глава 25
В тот день звонков не было. Не спрашивали о Коське. Не отзывался Миша. Проповедник Смит, как всегда, выступал в восемь вечера и до девяти читал по-украински что-то о спасении души. Мысль его была: все украинцы должны повернуться к Богу. Потом передали «Киевские новости». А в зале со старинной мебелью (сервант, стол, шкаф, диван, стулья и кресла, обтянутые коричневой тканью) — все еще, казалось, звучали, как эхо, слова проповедника. Они как бы застыли: «Слава богу! Дорогi братии i сестры! Исус Христос сказав: iдiть по всьому свiту, хто в мене увiрував, буде з нами, хто не увiрував, згорить в аду».
«Спасибо, сынок, — Иван Григорьевич мысленно поблагодарил проповедника. — Значит, я буду гореть в аду». Вспомнились слова тестя-сенатора: «Легче всего купить бога. Были бы деньги. А они у нас есть».
И еще вспомнилось. Наставник, готовивший лейтенанта Коваля к нелегальной работе, говорил: «Любая достоверная своевременная информация — полезна. Даже если она касается намерений Иисуса Христа».
Слово божье с экрана телевизора втыкалось в головы людей, как игла в кожу, намазанную тушью: излишняя тушь смоется, останется татуировка. Так и после проповеди: слова улетучатся, останется страх.
Иван Григорьевич осмысливал фрагменты проповеди, находил в них глубокий подтекст. «Иисус учит: не берите в руки камень, не бегите под пули. Молитесь, кайтесь. Ждите моего второго пришествия». Вроде и простые слова, обкатанные, как булыжники у прибоя, а скольких людей они лишали сна, скольким вносили души смятение!
Иван Григорьевич долго ворочался с боку на бок. Уснул только в первом часу ночи. А в два, точнее, без пяти два, раздался телефонный звонок.
«Никак, Миша?»
За стенкой, в бывшей детской, спала Анастасия Карповна. Она, видимо, тоже долго не могла уснуть. Иван Григорьевич, помня, что к телефону ему нельзя даже прикасаться, поднялся, прошел в детскую.
— Настенька…
Она проснулась не сразу. Спросонья протянула ему руки. Она еще была во власти сна, и, наверное, снилось ей что-то приятное, радостное.
— Проснись, пожалуйста.
— Что?.. Ах, да…
Одеяло сползло на пол, и он увидел ее обнаженную грудь, не мягкую, не располневшую, какие обычно у женщин ее возраста — грудь налитую, упругую. «Не износилась»… — только и подумал. И опять ему почудилось, что перед ним была Мэри. Лечь бы с ней рядом, обнять, приласкать… Он был еще в здоровой мужской силе. А его уже называли дедом. Дедом без внуков. Кажись, ни Эдвард, ни Артур еще не женаты. Кажись… Сколько лет. О них ни одного сообщения.
— Звонят.
— Сейчас, Ваня.
Накинув на плечи халат, она вышла в прихожую, где стоял второй телефон. Заговорила в трубку:
— Спала, конечно… И он спал… Нет-нет, уже не спит.
Иван Григорьевич стоял рядом. Была уверенность, что это Миша. Сейчас он чем-то обрадует. Но не молчала Анастасия Карповна, продолжала допытываться:
— Так что с ним? Спрошу. — И к Ивану Григорьевичу: — Ты умеешь останавливать кровь?
— Смотря какую. А кто пострадал?
— Анатолий Зосимович.
— По всей вероятности, будет нужен инструмент. А у меня ни одного зажима. Разве что жгут…
У него на глазах менялась Анастасия Карповна: видать, с Анатолием Зосимовичем что-то серьезно…
— А ближе врачей никого?.. Есть? Что? Пьяный в дымину? Да, буду просить Ивана Григорьевича.
— Я уже собираюсь. — Он догадался, о чем речь: в доме Забудских живет врач, но тот давно спился и к нему мало кто обращается за помощью.
Иван Григорьевич собирался, как по тревоге.
— Ваня, на улице мороз, — предупредила Анастасия Карповна. Он и сам знал, что ночью будет минус десять: с вечера бил по стеклам сухой колючий снег. После воспаления легких конечно же надо поберечься. Ложиться в больницу второй раз уже не рискнешь.
Он достал из шкафа новые меховые ботинки, шерстяные носки. Куртка-«аляска» висела на вешалке. Собрал саквояж с необходимым медицинским инструментом.
— Я с тобой, Ваня.
— Отдыхай. Добегу. Тут недалеко.
— Время позднее, — напомнила Анастасия Карповна. — Возьми оружие. У меня где-то припрятан Мишин пистолет.
— Кому я нужен? Врача не обидят.
Мороз вроде и не мороз. Но примораживало. За частоколом заводских труб в туманной дымке всплывала белесая луна. Вокруг нее — кольцевая радуга. «К похолоданию».
Улица встретила гулкой тишиной. В доме напротив горел свет. Мишины ребята несли дежурство. Конечно, им было невдомек, что заставило доктора покинуть дом, да еще в самое глухое время ночи.
Но, оказывается, следили за улицей не только Мишины ребята. Там, где заканчиваются частные дома и начинаются заводские пятиэтажки и откуда уже был виден в лунном сиянии дом Забудских, дорогу Ивану Григорьевичу перегородили трое: с виду — все молодые, примерно двадцатилетние, не старше.
— Дед, закурить найдется?
— К сожалению, — сказал он, приостановившись.
— Тогда снимай куртку.
— Хлопчики, я к больному… человек умирает.
Объясниться ему не дали. Мгновенно сорвали куртку, повалили на тротуар, сняли ботинки, носки. Они действовали так стремительно и так умело, что будь при нем оружие, он не успел бы им воспользоваться. Начали снимать брюки, но где-то в подъезде хлопнула дверь, послышалась мужские голоса, и хлопчики, захватив добычу, как растворились.
«Ловко!» Изумлению Ивана Григорьевича не было предела. Он был счастлив, что его не убили и даже не избили. Он уже слышал, что с началом перестройки в Прикордонном передвигаются по ночному городу только группами, рассосредоточенно и с оружием. Таких пешеходов грабители, как правило, пропускали беспрепятственно, так как те стреляют без предупреждения. Уже не один грабитель поплатился жизнью. Утром на месте перестрелки обычно трупов не находят, разве что лужи крови. Но для милиции кровь не доказательство, что здесь кого-то убили. Такие происшествия не фиксируются. Сами же бандиты на судьбу жалуются: живется нелегко, деньги добывают с риском для жизни, и все потому что в Прикордонном только ленивый не имеет оружия.
Раздетый, разутый, но счастливый, что живой, Иван Григорьевич с саквояжем в руке бежал трусцой по пустынному тротуару, оставляя за собою четкие следы снежного человека.
В квартиру его впустили сразу. Собственно, никто его и не впускал — дверь была не заперта. Из кухни послышался растерянный голос Надежды Петровны:
— Ноги можете не вытирать. Наследили…
Он и не вытирал. Подошвы горели, так как не было навыка ходить по снегу босиком. Он нашел под вешалкой знакомые тапочки, сунул в них оледеневшие ноги.
Анатолий Зосимович лежал на диване, прикрыв лицо руками. Руки были по локоть в крови.
— Что с вами?
— Женечка, сыночек, по переносице…
Удар был страшен. Видно, что не кулаком.
— Чистое полотенце! Холодную воду! — распорядился доктор. — А лучше — лед.
Надежда Петровна, простоволосая, с перекошенным
