Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова

— А, Сережка, здорово, брат! — обрадовался старик и протянул мальчишке руку. — С поля на побывку?

— Да вот, по делам, — ответил Сергей и удивился: откуда Ивану Егорычу известно, что он в поле?

— Я однажды заходил к тебе, бабка все и пояснила. Твою бабку я, оказывается, знаю. Как же! С бабкой, скажем прямо, тебе, парень, не повезло.

Они расстались дружески, и Иван Егорыч пригласил к себе Сергея в гости, когда тот совсем вернется в поселок.

Дома Сергей торопливо переоделся, надел все, в чем приехал из бригады. Зная, что предстоящая встреча с Манефой Семеновной не сулит ему ничего хорошего, вышел во двор. Там, во всяком случае, она не станет кричать и не полезет в драку.

Да, письмо отца! Манефа Семеновна все говорит, что в этом письме отец велел ей распоряжаться Сережкой. Письмо за образом? Надо найти его, достать… И прочитать… Скорее назад, в избу…

Сергей вспрыгнул на лавку и торопливо стал шарить на полочке-угольнике за образом… Под руку попалась пачка бумажек. Не слезая с лавки, Сергей стал быстренько перебирать их… Вот голубой конверт, выцветший, пожелтевший. Это он! Слегка дрожавшими пальцами Сергей достал из конверта письма, их было два. В одном Николай Михайлович сообщал, что остался служить в Красной Армии, а другое… «Уважаемая Манефа Семеновна! По известным вам причинам я должен какое-то время жить вне дома. Дела! Доверяю вам самое ценное, что есть в моей жизни, — Сережку. Очень прошу временно, до моего возвращения, позаботиться о нем. Этого я вам никогда не забуду. И пишите мне, пишите мне о нем чаще. Затем еще одна просьба, только не обижайтесь, как мы однажды договорились с вами, — не надо отравлять его религиозным дурманом. У вас свои убеждения, у меня свои. Извините за откровенность, но лучше все сказать прямо, чем говорить намеками. С приветом. Н. Зотов». Так вот оно какое письмо!.. «Религиозный дурман»! Но надо торопиться. Куда же спрятать конверт? Только не за образ! В карман? Изотрется. Вот куда…

Сергей засунул находку в свой ученический портфель. Пускай будет здесь.

Он снова вышел во двор.

Что он будет делать в дальнейшем, чем займется хотя бы сегодня, уедет в поле или же останется дома, — он еще не знал да и не думал об этом. Знал только, что жизнь с сегодняшнего дня пойдет по-другому. Сергей приоткрыл калитку и плечом привалился к косяку.

— Здравствуй, Сережка!

Рядом стояла Таня, приветливо улыбаясь Сергею.

— Здравствуй…

Радостно повизгивая, к Сережке бросился Шарик.

Таня с восторгом смотрела на встречу друзей и довольно похохатывала.

— Не ждал, да?

— Ну конечно. Ты сегодня приехала?

— Может, час назад. С Витькой. Из-за этого твоего рыжего дурашки. Видит, тебя нет, и драпать из бригады собрался. А у нас новость: папа опять на самолете. Только уже на бомбардировщике. Понимаешь? Пишет — в гроб вколачиваю фрицев поганых, — захлебываясь, сообщила Таня.

Говоря, что приехала из-за Шарика, Таня сказала неправду. Пес вел себя безукоризненно: во всем ее слушался и терпеливо ждал возвращения друга. Поехала она в поселок потому, что забеспокоилась о Сергее. Поняла, что Манефа Семеновна может не отпустить его обратно, посоветовалась с Павлом Ивановичем, наскоро собралась и двинулась.

И, как видно, подоспела вовремя.

— Мы с Витькой прямо к правлению колхоза подъехали. Антонину Петровну видели. Она про тебя спросила и знаешь что говорит?

— Что?

— Хвалит. «Славный, говорит, парень растет». Вот как она говорит.

— Ну да? — недоверчиво спросил Сергей.

— Даю слово! «Я, говорит, даже и не ожидала. Весь в отца пошел». Не веришь, да?

Щеки Сергея заалели.

— Вроде как и не за что хвалить…

— Значит, есть за что. Она такая, зря болтать не будет. Когда собираешься обратно в бригаду? Не торопишься?

Такого вопроса Сергей не ожидал и не был готов к ответу. Подумал…

— Не знаю, с кем бы уехать.

И это была правда. Вот только сейчас вдруг он понял, что не может не уехать. Обязательно уедет, а потом пускай будет что будет.

— А Витька Петров? Он же еще не уехал. Я, например, с ним. Поехали вместе? Лошадям, конечно, тяжеловато, но мы где пешком, где бежком. А? Гляди, — вдруг зашептала она, схватив Сергея за руку, — твоя бабка несется. Вся в черном, и не жарко.

Таня отпустила руку Сергея и почти бегом двинулась домой.

— Идем-ка в избу, — подойдя к калитке и не глядя на Сергея, сказала Манефа Семеновна.

— Не пойду.

— Не пойдешь?

Манефа Семеновна остановилась против Сергея, еле сдерживая бушевавший в ней гнев.

— Ты куда это так разрядился? — спросила она, указав взглядом на его рабочий костюм.

— Уезжаю, — сказал Сергей и сам удивился своей смелости и решительности.

— Куда?

— В бригаду.

— За одеждой?

— Нет. Работать.

— Значит, сам большой? Что хочу, то и ворочу? Спасибочко. Можешь. Только домой не возворачивайся.

Манефа Семеновна прошла мимо него во двор, громко захлопнула за собой калитку.

Сергей немного постоял и побрел к правлению колхоза. Затем передумал, пошел к Тане, и вместе с ней они направились к Вите Петрову. К вечеру Сергей был на своем стане.

Павел Иванович обрадовался, увидев Сергея, обнял его и, крепко хлопнув по спине, сказал:

— Молодец, Сережка! Долго не засиделся. Ну, что там случилось? Рассказывай.

Сергей поежился:

— Ничего не случилось. Просто так.

По задумчивому выражению глаз Павел Иванович догадался, что у Сергея какая-то неприятность, но приставать с распросами не стал. Может быть, сам расскажет?

— Бабка не отпускала.

— Почему?

— Не знаю, — схитрил Сергей. — Не хочет, чтобы я в колхозе работал.

— Но ты все же поехал? — удивился Павел Иванович.

— Поехал. Она не велела домой возвращаться.

Рассказ Сергея взволновал Павла Ивановича. Он, как мог, успокоил его и пообещал все уладить сам.

— А тебе, Сережа, надо будет к какому-то определенному берегу прибиться: или же в колхоз вступить, ты хотя несовершеннолетний, но могут сделать исключение, или же устроиться в ремесленное училище. Да и работу подходящую можно найти. Как ты?

Сергей с радостью согласился.

— Павел Иванович, а что я вам хотел показать!..

— Ну-ка?

Сергей вытащил из кармана и протянул классному «божье письмо». Павел Иванович прочитал. Еще раз. Лицо его померкло.

— Где взял?

— Подкинули.

— Так. Ну, и что ты об этом думаешь?

— Не знаю.

— Будешь распространять? Впрочем, извини, Сережа, я задаю тебе глупейший вопрос. Уж если ты показал мне эту мазню, то, значит, распространять не собираешься. Но знаешь, кто написал все это? Нет? Я скажу. Скрытый враг. Подходит уборочная, а он решил сорвать ее и действует от имени бога. Бойцы на фронте жизни не жалеют, а он, подлец, как в спину нож… Я тебе уже, кажется, говорил, что религия — враг всего передового, вот он, новый факт. Но тебе — спасибо.

Вечером, во время политбеседы, Аня рассказала, что в поселке появились вредные «божьи письма», распространяемые с целью подорвать во время уборочной трудовую дисциплину. Но тот, кто пишет их, просчитался, не на таких напал.

ПОИСКИ

Однажды вечером, когда на стане уже собирались ложиться спать, приехала Семибратова. Она была необычайно оживлена.

— Здравствуйте, косари, на боковую собираетесь? Правильно делаете, запасайтесь силами, скоро на штурм пойдем. Тогда будет не до сна.

— Что, Антонина Петровна, или хорошую погоду учуяла? — торопливо спросил Петр Александрович Дьячков.

— А вы разве ничего не замечаете?

— Да пока и замечать-то нечего, разве что дождь к вечеру перестал. Так он каждый день по одному шаблону работает, то навалится, то передышку сделает.

Антонина Петровна усмехнулась:

— Не в этом дело — теплее на дворе стало.

Петр Александрович разочарованно хмыкнул.

— Так это ж мы и сами знаем. И радоваться тут нечего, оно так все время, как пошли дожди: то потеплеет, то снова прикрутит, будто осенью. Это еще не причина для радости.

Семибратова хитровато глянула на Петра Александровича.

— Новость я привезла, товарищи, очень хорошую. Сегодня передавали прогноз погоды на декаду. В ближайшие дни дожди прекратятся. Температура будет доходить до тридцати градусов. Так что нужно быть готовыми.

— Так мы же давно готовы! — воскликнул Петр Александрович.

— Правление колхоза просит так организовать работу, чтоб никакой раскачки, с первого дня добиться самой высокой выработки. Если дела пойдут хорошо, мы малость выйдем из положения. Хлеба-то еще постоят недельки две, за это время успеем кое-что сделать.

Завязался разговор.

— Эти сенокосилки да лобогрейки — одно мучение, а не машины, посетовал Петр Александрович, — как хочешь старайся, а больше семи гектаров не скосишь. Вот кабы двенадцать прихватить, можно бы еще терпеть.