Шахир - Владислав Анатольевич Бахревский
— У меня есть молодая жена, — отвечал шахир.
— Кто?!
— Моя поэзия.
26
Однажды навалилась на шахира усталость. Образы, приходившие на ум, казались вымученными, и Махтумкули пошел к Гюйде, позвал на охоту.
Они выехали в горы на ночь глядя. Сверкала с небес прекрасная Зухра, так на Востоке называют Венеру.
— Люблю эту бродячую звезду, — сказал Гюйде, он, водивший караваны, знал звездное небо.
— А ведомо ли тебе, друг мой, что эта звезда была в давние времена женщиной? — спросил Махтумкули.
— Хочешь рассказать сказку?
— Может, сказку, а может — быль. Говорят, что в Зухру влюбились ангелы Хару́т и Мару́т. Зухра выведала у них тайное имя аллаха, которое делает всесильным. Чтобы избежать человеческой участи, смерти и тления, Зухра с помощью тайного имени аллаха вознеслась на небо и стала живой звездою. Она сверкает так прекрасно потому, что движется по небу, танцуя. А бедные влюбленные ангелы заключены в пропасть, висят над бездной вниз головой.
— Я слышал эту сказку, — сказал Гюйде, — но давно, в детстве. Успел забыть.
Они ехали к волчьему логову, где намеревались забрать волчат. Сделали привал у ручья. Напоили лошадей, сами сели позавтракать, и вдруг раздался цокот копыт.
Подъехал всадник. На лошади он вез целый тюк поклажи. Поздоровался с мергенами[61], набрал в бурдюк воды и, отказавшись от приглашения разделить трапезу, пошел к лошади.
И тут Махтумкули послышался приглушенный детский плач. Глянул на Гюйде. Тот прикрыл глаза веками — слышу. Человек вскочил в седло, тронул коня. Плач стал явственней.
— Хей! Братец! — крикнул Махтумкули. — А далеко ли ты держишь путь?
Всадник повернулся в седле:
— Еду в Сонгыдагы́.
Это был аул Махтумкули. Здесь, переселившись с берегов Сумбара, жили теперь геркезы.
Всадник стегнул лошадь и ускакал.
— Что-то недоброе тут, — сказал Махтумкули и тоже вскочил в седло.
Гюйде последовал за ним. Они догнали незнакомца, и ша-хир пригласил его в гости, раз уж он едет в Сонгыдагы. Незнакомцу ничего не оставалось, как принять приглашение.
Гость жил у Махтумкули, а по всей округе скакали всадники, спрашивали в аулах — не пропадал ли у кого ребенок. Несчастный отец сыскался в крепости Эте́к.
Он приехал к Махтумкули, увидел своего мальчика, обнял его и показал шахиру на своего коня.
— Я думал, конь дороже мне самой жизни, но дороже моей жизни — вот этот малыш. Дарю тебе, шахир, коня.
Вора заклеймили и выгнали из аула. Устроили той. На тое Махтумкули запел о Геркезе:
Атанияз Кадыр, глава народа,
Творит добро. И добрая природа
Благоволит в любое время года
К тебе; приют сирот и вдов, Геркез.
Пасутся вольно здесь стада верблюдов,
Сюда стремятся люди отовсюду.
Пробудешь день и скажешь: не забуду
Отраду глаз, сосуд с водой, Геркез.
Здесь на холмах лекарственные травы.
Мергены здешние достойны громкой славы.
Пристанище аллаха! Боже правый,
Я не солгал, воспев святой Геркез.
Холмы и горы — в ки́пени цветенья.
Я знаю, слаб язык стихотворенья,
Чтобы прославить божее творенье,
Геркезов родину, тебя, тебя, Геркез.
Скачите с ястребом, со сворой гончих,
До ловли птиц зовет в Геркез охочих,
На той на наш скачите днем и ночью,
Гарры-молла Махтумкули зовет в Геркез.
— Что это ты называешь себя гарры, Махтумкули? — спросил Гюйде.
— А разве я не старик? Мне уже пятьдесят лет, — и засмеялся. — За мою песню приняли! Ай да дедушка! Все умел Махтумкули Еначи: потники шить, браслеты чеканить, песни слагать!
— Так это стихи твоего деда?! — изумились слушатели. — Хорошая песня. А теперь свою спой песню, шахир.
Махтумкули не любил, чтоб его уговаривали. Спел новую песню:
О, как дрожит моей прекрасной
И страстной жизни мотылек!..
27
Снилось Махтумкули: он принес свой дастан на суд Азади. Отец в белых одеяниях стоял на вершине Сонгыдага, огромный, как облако.
— Отец, я не дотянусь до твоих рук! — испугался Махтумкули, потому что показался себе пылинкой.
— Это мы сейчас увидим, — ответил Азади и улыбнулся.
От его улыбки стало тепло, как в детстве.
— Отец! — воскликнул Махтумкули и протянул свой дастан, поднимаясь на носки.
Случилось чудо. Дастан разросся в огромную книгу, которой можно было накрыть Сонгыдаг. Пот заливал лицо Махтумкули, тяжесть книги давила его, и он не мог крикнуть отцу, чтоб тот поторопился взять дастан — на крик не осталось сил.
Отец принял книгу и показал ее кому-то, кто стоял у него за спиной.
И Махтумкули увидел сонм поэтов мира. Их было множество, величавых и бессмертных, но он узнал одного, махнувшего приветственно рукой, — Саади.
— Велика книжица! — сказал Саади, подтрунивая над поэтом, стоящим на земле. — А ну посмотрим, что в ней.
Азади передал ему дастан сына, и Саади, подмигнув заговорщицки Махтумкули, открыл первую страницу: полыхнуло золотом, словно взошло солнце.
— Ты — наш! — радостно засмеялся Саади, но голос его улетел куда-то, заклубились облака, скрывая сонм поэтов, и отец исчез. А тучи все шли, шли, полил холодный дождь.
— Вставай! Вставай!
Махтумкули открыл глаза, над ним склонилась Акгыз.
— Что стряслось? — и услышал: дождь идет.
В кибитке с факелом в руках Оразменгли.
— Скорее собирайся, учитель! На нас идут кызылбаши. Они бы давно были здесь, да им помешал ливень.
— Книги! — вскочил на ноги Махтумкули. — Главное — мои книги! Мой дастан!
Но Акгыз уже набивала тюк книгами и рукописями.
— Где мой дастан?
— Вот! — показала Акгыз. — Кладу!
— Хорошо.
28
По скользким, размокшим тропам люди пробирались в местечко Кзылбайы́р, через горный массив. В ущелье Махтумкули оставил Шарлы с пятью джигитами. У всех у них были ружья, и каждый был славным стрелком.
От ущелья ушли недалеко, когда там загремели выстрелы.
— У Шарлы на каждое ружье по десять зарядов, — сказал Махтумкули аксакалам, — девять выстрелов они сделают и будут отходить. Уже светает. С женщинами и детьми на этой скользкой тропе кызылбаши настигнут нас быстро. Надо скрыться с глаз, запутать следы. Давайте переправимся через горный поток и уйдем по бездорожью. В горах нас не найдут.
Русло ручья, который оживал раз, два раза в год, было переполнено клокочущей водой. Вода тащила глину и камни. Это был почти сель[62].
Началась переправа. Сначала перевели через поток лошадей с женщинами и детьми, потом переправилиеь аксакалы и пожилые люди. Пришла очередь Махтумкули. Понукая лошадь, он заставил войти ее в воду. Лошадь заскользила задними ногами,
