Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт
К счастью, я перечитала напечатанное, чтобы убедиться в отсутствии ошибок – и обнаружила четыре! Ужас, какая невнимательность! Первая настоящая работа, и такое безобразие. Я тщательно перепечатала письмо, два раза перечла и побежала в библиотеку.
Дедушка читал письмо, а я глядела ему через плечо. Он поставил свою подпись, промокнул чернила и объявил радостно:
– Чудесно! А еще совсем недавно мы общались друг с другом, выдавливая острой палочкой клинышки на мокрой глиняной табличке. Поистине наступает машинный век. Отлично сделано. Вот, – он сунул руку в жилетный карман, – небольшое вознаграждение за труды.
Я отпрянула.
– Нет, дедушка, не надо.
Я просто в ужас пришла – взять десять центов от того, который и так мне уже столько дал! Подарил мне новую жизнь. Открыл глаза на огромное царство книг, идей и знаний. На чудеса Природы, на науку. У любого другого я бы взяла десятицентовик, но только не у дедушки.
– Ни за что! Хотите, отнесу письмо на почту?
– Премного обязан, – дедушка вытащил из ящика стола конверт и марку. – А когда дни станут длиннее, мы с тобой высадим эти семена и посмотрим, что получится.
Я помчалась на почту. А потом в контору к доктору Прицкеру. Мне не терпелось похвастаться своими новыми умениями. Он был на какой-то ферме, так что я провела упоительный час, сидя на жестком стуле и читая о разнице в лечении лошадей от спазматических колик и от колик, вызванных газами.
Глава 23
Моя первая операция
В заключение замечу, что, на мой взгляд, для молодого натуралиста не может быть ничего лучше путешествия в дальние страны. <…> Путешествие, однако, доставило мне слишком глубокое наслаждение, чтобы я не посоветовал каждому натуралисту – хотя он не должен рассчитывать, что и ему посчастливится иметь таких же хороших спутников, каких имел я, – использовать все возможности и отправиться в путешествие по суше, если это возможно, а не то пуститься и в дальнее плавание.
Доктор Прицкер поначалу отнесся к идее печатать этикетки скептически, но, когда я ему продемонстрирована несколько образцов, сразу же переменил свое мнение.
– Выглядит профессионально, Кэлпурния. Нанимаю тебя на работу. Пенни за этикетку.
Может показаться, что это не так уж много, но доктор Прицкер был единственным ветеринаром на всю округу, и на него был огромный спрос. Он прописывал с десяток примочек, растворов и порошков каждый день. И на все нужны были этикетки. Я тут же подсчитала, что получится никак не меньше пятидесяти центов в неделю!
– Договорились! – я протянула доктору руку. Мы обменялись рукопожатием, что почему-то ужасно его насмешило.
Я печатала все лучше и лучше, делала все меньше и меньше ошибок и зарабатывала все больше и больше денег. Но проблема была в том, что машинка стояла дома, а ей бы стоять у доктора Прицкера. Я выработала систему: после школы мчалась к доктору, оттуда домой, печатала все этикетки и неслась обратно к доктору. Немного утомительно. Но что делать? Свою пишущую машинку мне не купить – они невероятно дорогие. Но может быть… может быть, можно взять напрокат?
Я подождала, пока Агги получит следующее письмо от Лампика и будет в хорошем настроении. Она сидела на кровати и штопала носок.
– Привет, Агги, я вот тут подумала…
– Что ты подумала?
– Насчет машинки.
Она подозрительно на меня посмотрела.
– Ты ее не сломала? Я тебе шею сверну.
– Ха-ха, ничего подобного. – Да, у Агги «хорошее настроение» – вещь весьма и весьма относительная.
– И ты свою ленту используешь? Мою трогать не смей.
– Я и не трогаю. – Я прямо обиделась – она что, думает, я могу забыть наш уговор?
– Что тогда тебе надо?
– Я печатаю этикетки для доктора Прицкера… вот я и подумала… ты же не пользуешься сейчас машинкой… может, я бы перетащила машинку к нему?
– Ни за что, – она только расхохоталась.
– Я же с ней прекрасно обращаюсь, ты знаешь. И никто другой до нее не дотронется.
– Даже и не думай, – она снова вернулась к штопке.
У меня в запасе была еще одна карта – я-то знала, как с Агги обращаться.
– Я тебе заплачу.
– Что ты имеешь в виду? – она сразу оторвалась от штопки.
– Я ее у тебя арендую.
– Сколько?
– Десять процентов всех моих доходов от печатанья.
– На пятьдесят процентов я, пожалуй, еще соглашусь, но чтобы ни царапины.
– Нет, это слишком много.
Мы еще поторговались и наконец сошлись на двадцати процентах. Я должна была отчитываться и платить ей каждую неделю. Зачем ей нужна такая мелочь, не переставала думать я, когда она сама неплохо зарабатывает? Но если ты все потерял, все, что имел, тогда деньги ужасно важны. Я тщательно упаковала ундервуд в футляр и перевезла его в игрушечной тележке младшего братишки. Доктор Прицкер освободил для машинки угол письменного стола.
Когда я в следующий раз перепечатывала письмо для дедушки, я попросила разрешения показать его доктору. Впечатление было сильное, и доктор попросил меня печатать его письма и счета, а не только этикетки. Теперь мои дни были заняты такими важными посланиями, как: «Пожалуйста, получите счет за оказанные услуги – кастрацию Лютика» или напоминаниями тем, кто не уплатил по счету вовремя: «Ваш счет за лечение телки Снежинки просрочен. Пожалуйста, не забудьте уплатить».
По правде сказать, печатанье мне уже чуток поднадоело, но деньги были хорошие, и иногда было интересно смотреть, как доктор Прицкер лечит животных, которых ему приносят. Это вполне искупало монотонность моего труда.
А потом у бедняги Сэмюеля началось заражение на ноге, на которую наступил упрямый бык. Доктор Уокер уложил его в постель на целую неделю и велел держать ногу выше сердца. Я немедленно вызвалась сопровождать доктора Прицкера на вызовы.
Он немножко засомневался:
– Может, лучше Тревис? Думаешь, он согласится?
– Нет, он тоже в постели, у него бронхит. Иначе бы он, конечно, вызвался помочь, – не могла же я признаться, что мой братик падает в обморок даже от мысли о крови, не говоря уже о ее виде.
Я примчалась сразу после школы и помогла доктору собрать инструменты. Хотя кузнец и приладил вожжи для доктора так, чтобы тот мог править одной рукой, все равно нужно было запрячь его буланую кобылку Пенни в повозку. Можно подумать, что ветеринару годится только самая симпатичная лошадка в городе, но ничего подобного. Узкогрудая, с кривоватыми ногами, она была далека от идеала красоты. Здоровая и спокойная, Пенни досталась доктору по дешевке.
– Внешний вид – это еще не все, – сказал он, и я, от хорошего отношения к Пенни, с ним полностью согласилась.
Первые несколько дней, когда я ездила с ним в повозке, на нас поглядывали с изумлением, но улыбались и махали. Я сидела с прямой спиной и старалась изо всех сил выглядеть как настоящий помощник ветеринара. Когда мы приезжали на ферму, я приносила ведро воды, подавала ему мыло и полотенце, пока он обсуждал с фермером состояние животного. Часто фермер разражался бесполезными замечаниями: «Он сегодня сам не свой» или «Она ничего есть не хочет». Как прикажете доктору Прицкеру ставить диагноз на основании таких туманных описаний? Тем не менее после подробных расспросов и внимательного осмотра он собирал всю нужную информацию, а я тем временем подавала ему инструменты и делала заметки в «истории болезни» пациента.
Самым памятным событием стал визит на ферму Доусонов. Там мы обнаружили корову, лежащую в стойле, к хвосту привязана накарябанная карандашом записка: «Брюхо раздулось. Пжалста, помогите».
Мистер Доусон и его сыновья были далеко – клеймили скот. Рассчитывать было не на кого. Кроме меня.
Вид у бедной коровы был самый жалкий. Она пускала слюну и то ли мычала, то ли стонала при каждом вздохе. Левый бок словно надули. Мы приготовили все, что полагается, – ведро воды, мыло. Я открыла сумку с инструментами, чтобы доктор смог провести осмотр.
К этому времени я приучила доктора Прицкера объяснять мне, что он делает.
– Вот смотри, тут слева закупорка рубца, первого отдела желудка. Мне надо дать ей наркоз, чтобы я смог очистить желудок. Придется подождать, пока Доусоны вернутся.
Я храбро заявила:
– Я могу это сделать. Одна унция спирта плюс две унции хлороформа плюс три унции эфира. Взболтать перед употреблением.
Он поглядел на меня с сомнением.
– Ты мне прекрасно помогаешь, Кэлли, но все же…
– Необходимо вести тщательное наблюдение за дыханием, – я старалась, чтобы мой голос звучал уверенно, словно я все знаю. – Слишком мало – и корова начнет бодаться. Слишком много – корова умрет. Правильно?
– Правильно. Но вдруг с тобой что-нибудь случится? Что тогда скажут твои родители?
Я очень хорошо себе представляла, что именно скажут мои родители, но решила, что сейчас об этом думать не стоит. Он даже возразить не успел, а я уже вынимала пробки из пузырьков с вонючими препаратами. Я смешала их в чистой бутылке и хорошенько взболтала.
