Тонька – Левенгук - Тамара Шаркова
На следующий день Тонька дождался, когда Леопольд Янович оторвался от своей работы, спросил:
— А этот гриб, который я нарисовал, вредный или полезный?
— Видишь ли, друг мой, — наставительно сказал Короткевич, протирая стекла очков, — когда задаешься таким вопросом, то не забывай, что прежде всего ты имеешь в виду личную, так сказать, выгоду. Собственно, все, что есть в мире вокруг тебя, имеет право на существование. И неживое, и живое. И гриб этот, и холерный вибрион, и сколопендра какая- нибудь, и милый коала. Но в данный момент, я полагаю, тебя интересует, приносит ли этот гриб пользу людям или вредит им. Так?
— Ага, — ответил Тонька. Потом скосил глаза на Елизавету и поправился. — Да. Так.
— Ну, в данном случае все достаточно сложно. Такие грибы могут испортить почти все продукты, которые мы едим. Но они же спасли и спасают многих больных от смерти. Знаешь, что такое антибиотики?
— Знаю. Лекарства.
— Необыкновенные лекарства. Их образуют одни микробы против других. Прошлый век в медицине так и называют — эра антибиотиков. А знаешь, с чего это открытие началось? Вот с того, чем ты вчера занимался.
Флемминг, микробиолог английский… Вообще- то он, по- моему, шотландец…. Так вот, он увидел, что в чашку Петри, где рос опасный микроб, из воздуха случайно попали споры плесени. Гриб вырос вот такой, как у тебя, колонией- «пуговицей», и убил вокруг себя вредный стафилококк. Ну, просто невооруженным глазом стало видно, что вокруг гриба образовалась прозрачная зона без микроба. Какой- нибудь аккуратный, но нелюбознательный человек, эту чашку посчитал бы испорченной и выбросил. А умница Флемминг, говорят, сохранял ее до конца жизни. Потому что, разглядывая ее, он не только предположил, что зеленый гриб выделяет какое- то вещество, убивающее других микробов. Он вместе с другими учеными это вещество научился из плесени получать и применять как лекарство «пенициллин». На сем закругляемся.
— Послушай, Левенгук, — заговорщицки сказала Антону Елизавета, когда Короткевич вернулся к своей работе, а Тонька, как всегда, собрался исчезнуть в неизвестном для всех направлении ровно в одиннадцать часов.
— Ты следующий раз попроси Леопольда Яновича рассказать о нашем пенициллине. Ну, который в нашей стране получили. Он студентом работал с одной женщиной, которая первой видела, как пенициллин спас раненых во время войны.
Прошло дня два прежде, чем Тоньке удалось улучить момент, когда Короткевич позволил себе оторваться от работы в его присутствии.
— О нашем пенициллине хочешь узнать? Лиза надоумила? Ну, хорошо.
Флемминг и компания получили препарат незадолго до войны. И держали все в тайне. Но наша отечественная умница да еще и красавица Зинаида Ермольева в то время, когда фашисты рвались к Сталинграду… Кстати! А о войне с фашистами ты что- нибудь знаешь, Антон?
— Ну, — обидчиво ответил Тонька. — Я все серии «Разведчиков» смотрел.
— Хорошо, будем считать, что обладаешь информацией в нужном объеме, — улыбнулся Леопольд Янович и продолжил.
— Так вот, микробиолог Ермольева, Зинаида Виссарионовна, приблизительно в это же время обратила внимание на то, что в прошлом русские врачи в некоторых случаях спасали тяжело раненых, используя аппликации из плесени. Если проще — к незаживающим ранам прикладывали комки плесени, и они затягивались. Выздоравливали люди. Вот Ермольева стала изучать эти грибы и нашла такой, который, как у Флемминга, образовывал пенициллин.
— Это Вам кто- то рассказал?
— Ну, об этом во всех учебниках написано. Но вот одну интересную историю мне действительно рассказали. Когда я учился в институте, у нас была лаборантка Миля Петровна. Миля — это от Меланьи, что в переводе значит черный, злой. Но она, напротив, была рыжая и добрая. Во время войны она работала в госпитале санитаркой. Ухаживала за самыми безнадежными ранеными. У некоторых было заражение крови, другие могли лишиться ног, потому что микробы вызвали у них гангрену. Это, когда у человека происходит необратимое нагноение ран.
Так вот, однажды в этот госпиталь приехали сотрудники Ермольевой и стали делать этим больным уколы пенициллина. Все очень волновались. Ведь пенициллин проверялся на людях первый раз! Разъезжались ночью по домам, а спать не могли. Думали, что будет утром. Вдруг раненым станет хуже. И вот, я уже не помню на какой день (но недели точно не прошло!), их срочно вызывают в госпиталь раньше, чем обычно. Они вбегают в палату к тем, у кого начиналась гангрена, а бойцы встречают их, стоя у кроватей.
Понимаешь, Антон, спасли этим мальчикам и ноги, и жизни!
А теперь, Шехерезада прекращает дозволенные речи, потому что ей тоже нужно сделать что- нибудь полезное для науки.
— Шехерезада, это кто? — потихоньку спросил Тонька у Елизаветы, отойдя от стола Леопольда Яновича.
— Сказку про «Синдбада- морехода» или «Али- бабу и сорок разбойников» знаешь?
— Мультики смотрел.
— Так вот, эти сказки рассказывала султану по ночам прекрасная пленница Шехерезада. Утром она должна была замолкать.
— И что?
— Ну, не тупи! Короткевич тебе образно говорит, дескать «делу время, а потехе час». Хоть это ты понимаешь?
— Да, — вздохнул Тонька. — Ты сейчас тоже, как эта… пленница, замолчишь?
— И я, — подтвердила Елизавета. — Давай, ставь эти банки на полку. Мне тоже работать надо, хотя вряд ли обо мне в учебниках напишут. Я буду в науке скромным рядовым бойцом. Но запомни, Тонька, они тот самый питательный субстрат, на котором вырастают яркие цветы открытий!
— Что- что ты там вещаешь, Лизавета? — откликнулся Иван Климович со сдержанным смешком в голосе. — О каком ты это субстрате? О гумусе или…? Чем там розы удобряют?
— Вот всегда вы так! — обиделась Курочкина. — Все в «низкие истины» превращаете. Нельзя так при молодом поколении!
И посмотрела в сторону Антона.
Это было в четверг, а в пятницу Тонька дождался, когда Курочкина и Иван Климович устроили внеплановое утреннее чаепитие по поводу аварийного отключения батарей центрального отопления, и спросил:
— А Левенгук эти самые … гифы… видел в свой микроскоп?
Елизавета, отхлебнув немного любимого чая с бергамотом, поставила кружку на стол и стала греть об нее замерзшие пальцы.
