Криминалистика по пятницам [litres] - Елена Валентиновна Топильская
— Да, — простонала я в трубку с той самой интонацией. И тут же воспряла духом, услышав на том конце старого друга Андрея Синцова. Он, конечно, тоже иногда может позвонить, чтобы потребовать все бросить, к примеру, и немедленно поучаствовать в допросе страшного маньяка, который не иначе как вечером в пятницу твердо решил покаяться ровно в ста двадцати кровавых преступлениях… Но ради Синцова я, уж так и быть, наплюю даже на священный вечер пятницы.
Однако усталый и больной голос Андрея не предвещал никаких расколовшихся маньяков. Ему просто было плохо, одиноко, и он хотел где-то отогреться душой.
— Ты где? — спросила я.
Выяснив, что он крутится на машине практически возле нашего дома, я предложила подрулить к станции метро, чтобы забрать меня. И сразу после этого позвонила Сашке — узнать, есть ли у нас в холодильнике что-нибудь, что можно бросить на сковородку или в духовку с целью утешить голодного опера. Доктор Стеценко, за время жизни со мной приобретший богатый опыт утешения голодных оперов в любое время суток, бодро отрапортовал, что в то время как некоторые занимаются ерундой, прогрессивная часть общества в его лице уже накрыла на стол, и пусть приходят десять тысяч Синцовых, он не ударит в грязь лицом.
В который раз порадовавшись, что судьба послала мне доктора Стеценко — мужа на все руки, я выползла из метро и сразу увидела пыльную машину Синцова, на вид такую же усталую, как и он сам. Вообще-то, я давно заметила, что, подобно старым супругам и старым собакам, старые машины приобретают черты своих хозяев, а хозяева, в свою очередь, одушевляют их и относятся как к родственникам, давая человеческие имена и называя поломки болячками.
Синцов, протянув руку через сиденье, открыл передо мной дверцу, я села и вытянула ноги. Хорошо в машине! Рассчитывать на то, что удастся посидеть в метро, я могу, если только запрыгиваю в вагон на конечной станции. К сожалению, я уже не так молода, чтобы мне уступали место как возможному объекту ухаживаний, и, к счастью, не так стара, чтобы меня старались усадить из жалости. А стоять на каблуках не сладко…
— Ну, что опять приключилось? — спросила я Синцова.
Он громко вздохнул. Так, что захотелось погладить его по голове. Я вспомнила, что пару лет назад у него был микроинфаркт, в прошлом году он лечился от гастрита, причем подозревали язву желудка, а не так давно его скрутил жесточайший радикулит, и он сидел на рабочем месте, обмотавшись теплым платком.
— Уйду я, к черту, в охранные структуры, — тихо и бессильно сказал он в пространство.
Я поначалу пропустила это заявление мимо ушей. Куда же он уйдет от своей любимой работы, интересно знать, куда денется? Так постаревшие и оплывшие жены в уютных халатах, помешивая суп, ворчат себе под нос — «уйду, мол, от вас к чертовой бабушке, от иждивенцев, подтирай тут за вами, убирай, а благодарности никакой»… И, конечно, никуда не уйдут, потому что привыкли к постылым бездельникам, пачкающим полы и тарелки, и потому что не нужны уже никому со своими ногами-тумбами в венозных сеточках, с протертыми на локтях байковыми халатами. Какие там охранные структуры! Нужен он там… Но, посмотрев на Андрея, заметив и мешки под глазами, и поседевшие волосы и, главное, почувствовав безысходность, которая, словно облако, дымилась вокруг него, я не на шутку встревожилась.
— Никому это не нужно, — тем же тоном продолжал Синцов.
— Что не нужно?
— Ничего. Ничего никому не нужно. Понимаешь. — Больше всего меня беспокоило отсутствие эмоций в его голосе. — Никому не нужно, чтобы я их ловил. Они ведь все у меня признавались…
Я знала, все было именно так. Андрей не только вычислял маньяков, что само по себе не удивляло, это все-таки было его работой; он их задерживал, что, впрочем, тоже не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Но вот то, что все они начинали признаваться… И не из страха перед пытками, а искренне желая рассказать оперуполномоченному Синцову о своих делах, поскольку ему это было интересно, тут уж маньяков не обманешь. Победные интервью прессе давали другие, а Андрюха в тишине своего обшарпанного кабинета выстраивал схемы, как подобраться к очередному душегубу, а потом вел с задержанным тонкую оперативную игру, находя такие слова и такие интонации, что душегуб припадал к его груди и фонтанировал, только записывай. Я слышала, что вот совсем недавно Синцов каким-то непостижимым образом нашел и сцапал типа, который в одном из спальных районов убивал девочек-подростков, выкусывая потом из их детских тел куски.
— А твой последний? — спросила я нарочно, имея в виду как раз этого каннибала, чтобы направить беседу в позитивное русло. Пусть вспомнит о своих успехах и ощутит если не гордость, то хотя бы удовлетворение. Но Синцов вдруг пригорюнился еще больше.
— Какой «последний»? — горько спросил он, и я поняла, что про свои успехи он уже забыл, потому что на повестке — новый маньяк, и в мыслях Андрей уже идет по очередному кровавому следу. Не бывает последних, одного поймают, и тут же проявляется следующий, и конца этой череде не видно.
— Который девочек кусал.
— А-а… Да я про него забыл уже. Тем более что у меня его забрали.
— Как — забрали? — не поняла я. Забирать у Синцова его подопечных, пока те не выскребли из глубин своей памяти все совершенные ими деяния, вплоть до безбилетного проезда в школьные годы, было невероятной глупостью. Кто еще мог выцедить до донышка их тухлые мозги, кроме Андрея? Стоило ему прихватить очередного маньяка, как в городе поднимался добрый десяток старых безнадежных дел по всем районам, опера и следователи радостно выковыривали из глубин сейфов застарелые «корочки» и сбрасывали их Синцову, который примерял на своего подопечного и облизывал каждый случай, лепил из загубленного эпизода конфетку и в лучшем виде сдавал следователю. Тому оставалось допросить злодея с адвокатом и закрепить его показания на уличной операции, да, может быть, опознание провести, если было кому гада предъявлять. Обычно следователи радовались…
— Следак сказал, хорош ему лишние эпизоды навешивать, и так работы много, — словно в продолжение моих мыслей, проговорил Синцов.
— Как это?! — Я не поверила своим ушам.
— Так. И очень даже просто.
— Надо было его руководству пожаловаться, пусть бы ему выписали по первое число…
Синцов горько усмехнулся.
— Руководству! Ха! Он сам первый пошел к руководству и наябедничал, что и так уже в деле четыре эпизода, и если нерадивый опер Синцов будет продолжать жевать мочалу…
