Спиридон Вангели - Кукарека Иванович
— Сейчас подам, — торопливо сказал Ион Думиникэ, соображая, что камень всё равно и ему нужен, чтобы хлопнуть вора по макушке.
Только Ион нагнулся, вор — трах! — бросил лестницу на Иона и столкнул его в колодец вниз головой!.. Летит Ион в колодец, а сам думает: «Наверное, вор уже закинул мешок за спину и был таков!» Думает и всё летит, как будто у колодца и дна вовсе нет, летит и кричать уж было от ужаса начал… От своего крика и проснулся. Лежит и думает, что он на дне колодца в воде. Руками пошевелил — мягкая постель вокруг, зато сам весь в поту, будто и правда в колодец свалился. И сердце колотится в груди, вот-вот выскочит. Жена тоже не спит. Сидит рядом и переживает.
— Придумал бы что-нибудь, Ион. А то всё один сторожишь! Пусть и другие тоже поработают! — Чуть не прослезилась жена.
Трудно сказать, на сколько пудов ещё похудел бы бедняжка Ион и что бы в конце концов сделало село со своей общей копилкой, если бы одним весенним днём не появились на ней… не какие-нибудь птички-невелички, а аисты. Два настоящих аиста! Прилетели и стали вить гнездо. Вот тебе и на!..
И собралось вокруг бочки столько людей, будто в село спустились пришельцы с далёкой звезды. Подошёл и дед Андрей Приспэ, самый старый житель села. Снял шляпу, низко поклонился аистам и говорит:
— Спасибо вам, птицы, а то я уж думал, что закрою глаза и не увижу вас в нашем селе.
А после достал пригоршню пшеницы из кармана и стал осыпать птиц, приговаривая:
— Живите, дорогие, птенцов растите на радость людям, а мы, если потребуется, ещё бочки с общими деньгами найдём!.. Да не в деньгах счастье. По поверью, аисты нам его приносят, и деревья, и небо, и звёзды… Вот так-то!
Когда на село опустились сумерки, кто-то засветил свечу у столба. И освещала та свеча всё так ярко, как в сказке, — не только гнездо, а всё село освещала своим маленьким волшебным пламенем.
С тех самых дней ходят мальчишки и девчонки друг за дружкой, да и взрослые, по воду только к колодцу Иона Думиникэ. Даже ребятишки из соседнего села сюда приходят: надо же своими глазами увидеть аистов на бочке Титирикэ. И каждый считает своим долгом постоять возле птиц, словно на всю жизнь их запомнить. А Ион Думиникэ? Что Ион Думиникэ?.. Ион Думиникэ с тех пор сладко спит по ночам в своей постели, как младенец в люльке: теперь уж точно вор не полезет к сберегательной бочке!
Шапка, полная черешни
В Шишках был базарный день. Отец Титирикэ продавал овцу. Продавал, продавал и наконец-то продал. Он с гордым и независимым видом расхаживал по ярмарке и присматривался ко всему: неудобно вернуться домой с пустыми руками.
И вдруг видит — продаётся черешня.
«Поспели, миленькие…»- подумал отец Титирикэ, глотая слюну. Постоял немного рядом с продавцом, а слюнки так и текут. «Нет, подумал отец Титирикэ, — лучше уж глотать черешню, чем слюни». И так как никакой сумки у него с собой не было, он снял шапку и наполнил её черешней до краёв.
Идёт, а сам про себя думает: «Вот дома рады будут, что полную шапку черешни привёз с базара».
И сам собой гордится: другой бы на его месте не удержался, хоть одну ягодку да съел бы, а отец Титирикэ не такой… Правда, руки впереди себя держать с шапкой, полной черешни, немного трудновато… Затекают руки…
«А что, если я всё-таки съем одну черешенку? — подумал про себя отец Титирикэ, когда уже вышел с ярмарки. — Шапка, пожалуй, такой же полной останется, а рукам станет немного легче…» Подумав так, он съел сначала одну ягодку, потом взял за хвостик вторую и отправил её в рот, благословив словами: «Пошла новая черешня в старый рот…»* Рукам стало хоть немного, да полегче. Короче, только ему одному было известно, что творил он по дороге, но вернулся домой отец Титирикэ с шапкой на голове. — * Присловье, которым принято на селе сопровождать пробу нового урожая, — черешня поспевает первой. —
Остановился, похлопал себя по карманам, за пазуху залез, шапку с головы снял и всю ее ощупал — и не скажешь, что был на ярмарке.
«Нет, — решил он, — неудобно с пустыми руками домой возвращаться», — и повернул обратно.
По дороге встречает человека с корзинкой под мышкой.
— Слушай-ка, — обратился к прохожему отец Титирикэ, — ты, я вижу, с ярмарки идёшь?
Человек кивнул головой.
— Что-то мне твоя корзина знакома… — продолжал отец Титирикэ. Не у тебя ли я давеча черешню покупал?
— А какую черешню? — спрашивает прохожий. — Белую или красную?
— Признаться, — ответил отец Титирикэ, — цвета-то я и не заметил…
Огорчился человек с корзинкой, что не мог вспомнить покупателя, даже голову расстроенно опустил, но тут же сообразил и сказал:
— А на дереве ты узнал бы мою черешню? Вон мой садик на самой вершине холма…
Отец Титирикэ задумчиво поскрёб в затылке, но, увидев, что прохожий ждёт, повернул к нему, взял из его рук корзинку и водрузил её себе на голову.
Тут над изгородью в который раз уже появилась любопытная женская голова.
«Интересно: только что человек на голове шапку нёс, а теперь вместо шапки большая корзина… Видимо, при деньгах человек, что-то продал? Может, овцу, а может, и корову?.. Господи, да это сам отец Титирикэ, — продолжает соображать женщина, — как это я его сразу-то не узнала?..»
Взяв в руки прялку, женщина быстренько направилась к матери Титирикэ, уж очень хотелось ей черешни отведать, в этом году ещё ни разу не пробовала.
Тем временем отец Титирикэ зашёл в сад к человеку и говорит:
— Раз уж поднялся я на этот холм, то куплю побольше черешни, что там одна шапка? — И стал сговариваться с хозяином, чтобы тот продал ему всю верхушку дерева, усыпанную черешней. (Овца тоже была хорошая и породистая.) Хозяин уже приставил было лестницу к дереву, чтобы собрать ягоды, но отец Титирикэ остановил его.
— Погоди, давай лучше я вернусь домой с шапкой на голове, а черешня пусть останется на дереве для моего паренька, а то у нас совсем нет ранней черешни во дворе.
Взял отец Титирикэ пустую корзину, чтобы не забыть, что черешню купил, а по дороге надел её себе на голову, — было очень жарко.
Идёт это он по селу и разглядывает все деревья, что попадаются ему по дороге, разглядывает и вспоминает, у кого воровал черешню, когда, дай бог памяти, таким же маленьким был, как его Титирикэ. Всё помнит, будто вчера это было… Через этот забор перелезал и через тот… Вот там собака штаны ему порвала, а там хозяин застал с хворостиной в руке… Не успел даже поесть как следует тогда черешни… Беда от этих ранних и вкусных ягод…
А на родном дворе отца Титирикэ уже ждали несколько соседок с прялками за поясом (чтоб время зря не терять).
— Горе мне, — всплеснув руками, сказала мать Титирикэ, — неужели всю корзину сам опустошил?
Отец Титирикэ заглянул в корзину и тоже удивился: «Почему же она совершенно пустая?» Над корзиной и все соседки склонились, нюхают, причмокивают: «Ах, как пахнет черешней!.. Смотри-ка, уже поспела черешня!!!»
— А где же всё-таки черешня? — грозно спрашивает мать Титирикэ.
— Да вы не думайте, — решил успокоить всех женщин отец Титирикэ, — я эту черешню не съел, я её на том дереве на самой верхушке оставил, чтобы она ещё спелее и вкуснее была! Для вас!.. Пошли со мной, кто ещё не пробовал черешни! Всех угощаю! Всех!..
Ни одна соседка не отказалась от приглашения отца Титирикэ полакомиться спелой черешней, и мало того, что сами не отказались, по дороге то одна заскочит домой: прялку оставить, то другая: юбку переодеть, а из дома выходили уже кто с одним малышом, кто с двумя, а кто и с тремя.
Одним словом, впереди важно шагал отец Титирикэ, за ним — его жена, а за женой — толпа сельчан.
Постучались в калитку хозяина сада, а тот как увидел эту ораву, так и застыл с разинутым ртом: полсела пришло за макушкой черешни, а точнее за шапкой ягод… Ну и дела!..
— Я с собой всех женщин привёл, — объяснил соседу отец Титирикэ, — чтоб они помогли мне ягоды в два счёта собрать…
Владелец же сада только об одном думает: «Если эту ватагу подпустить к деревьям, то на них одни листья и останутся! А не пускать гостей к деревьям тоже как-то неудобно. Негостеприимно!»
Обступили пришедшие деревья, и такая вокруг тишина настала, ну будто в церкви всё происходит, только и слышен шёпот: «Пошла новая черешня в старый рот!..»
Мать Титирикэ сначала в стороне держалась, но когда увидела, что муж её готов заплатить за черешню со всех деревьев, спросила озабоченно:
— Что это с тобой, муженёк мой?
И увидела вдруг в глазах мужа такую тоску и услышала такие слова, что ей и самой стало грустно. А слова были такие: «Видно, настало время вернуть мне селу все те черешни…»
Жена переспросила:
— Какие такие черешни?
— Да те самые, что съел я, когда был ребёнком и лазил по чужим садам!
— А-а, — протянула она, словно бы вспоминая, как всё это было, хотя была на семь лет моложе отца Титирикэ. Но кому не приятно вспомнить детство, полное проказ и шалостей.
