Приключения Ромена Кальбри - Гектор Анри Мало
– А куда вы идете? – спросили меня путники.
– На рынок.
– Тогда вам надо идти, по крайней мере, еще часа полтора.
– Ах, я не могу дальше идти, – сказала она, услыхав ответ.
Она побледнела, глаза ее потухли, она дышала с трудом. Я должен был поддержать ее. Она хотела остаться на скамейке, но сидеть было холодно, надо было идти. Я напомнил ей о матери, стараясь подбодрить ее.
– Мы почти пришли, нам теперь не нужен наш скарб, я его брошу, а ты обопрись на мою руку, и мы пойдем дальше.
– Ты увидишь, как мама обрадуется, она поцелует и тебя; она нам даст бульону и пирога. Я прежде всего лягу спать и до восьми часов завтрашнего утра не встану.
У заставы я спросил, как нам пройти на рынок. Оказалось, что идти надо все прямо, до самой реки. На улицах Парижа не было так грязно и скользко, как на большой дороге. Прохожие останавливались, всматриваясь в нас. Среди толпы народу и скопления карет мы в своих грязных лохмотьях, должно быть, походили на испуганных птиц, застигнутых в полете ураганом. Дьелетта, надеясь вскоре увидеть мать, шла теперь довольно бодро.
Когда мы дошли до Сены, нам сказали, что надо идти к Новому мосту.
Двигаясь все время прямо, мы пришли к церкви Святого Евстафия.
Когда мы увидели золотой циферблат часов, я почувствовал, как Дьелетта вздрогнула и закричала:
– Часы, вон, видишь, часы!
Но это был только лучик радости.
– Да, я вижу часы, но я не вижу дома.
Мы обошли вокруг церкви.
– Мы, верно, ошиблись. Это не Святой Евстафий.
Я переспросил у прохожих, где мы находимся. И нам опять сказали, что у Святого Евстафия.
Дьелетта совсем потерялась, она не могла говорить от ужаса и стала заикаться.
– Поищем по улицам, которые расходятся в стороны от часов, – предложил я.
Она позволила себя вести, но у нее уже не было уверенности в том, что мы на правильном пути. Усталость брала свое: она не узнавала ни одной улицы.
Напротив церкви был целый ряд разрушенных домов – там трудились рабочие.
– Это было там, – сказала она и зарыдала.
– Давай спросим.
– Что? Название улицы? Я не знаю. Имя мамы? Я не знаю. Но дом бы я наверняка узнала!..
У нас не хватало сил выдержать этот удар судьбы. Усталые, в отчаянии от испытанных неудач, испуганные и смущенные, мы стояли перед церковью, не зная, что делать дальше. Густая толпа прохожих толкала и теснила нас, некоторые с любопытством осматривали нас. Наши фигуры в грязных лохмотьях посреди парижской улицы производили странное впечатление.
Мое отчаяние было не так глубоко, и потому я первым пришел в себя. Я взял ее за руку и подвел к большому амбару, где лежали кучами всякие овощи. В одном углу стояла большая пустая корзина, здесь я усадил ее, она машинально повиновалась. Я не находил слов, чтобы ее утешить. Она была бледна, губы – совершенно бескровны, она дрожала, и не только от холода.
– Ты больна?
– Ах, мама, мама! – твердила она, и крупные слезы катились из ее глаз.
Вокруг нас жизнь шла своим чередом. Беспрестанно приходили и уходили люди; они кричали и спорили, покупали и продавали, приносили и уносили товар. Шум и рыночная сутолока охватывали нас со всех сторон.
Наконец они заметили нас и окружили. При виде двух оборванных, несчастных, бледных, усталых детей, при виде девочки, которая не переставала горько плакать, в них проснулось любопытство.
– Что вы тут делаете? – спросила нас толстая женщина.
– Отдыхаем.
– Здесь нельзя отдыхать.
Не говоря ни слова, я взял Дьелетту за руку, чтобы помочь ей подняться и уйти. Куда? Не знаю. Но она смотрела с выражением такой усталости и отчаяния, что толстой женщине стало жаль ее.
– Ты разве не видишь, что она устала? Не стыдно тебе заставлять ее идти? – укорила она меня и принялась расспрашивать. Слово за слово – и я рассказал ей, почему мы здесь, что мы пришли отыскивать мать Дьелетты, что дом ее, по всей вероятности, разрушен.
– Вот так история! – воскликнула она, когда я окончил свою печальную повесть. Она позвала других женщин. Они стояли вокруг и горевали вместе с нами.
– Как жаль, что ты не знаешь ни имени матери, ни названия улицы, – сказала одна из них. – Может быть, кто-нибудь из вас знает? – обратилась она к другим женщинам. – Белошвейка, которая жила на одной из перестроенных улиц.
Что же можно было узнать? Все ответы и объяснения не внесли в дело никакой ясности. Спустя восемь лет здесь не осталось никаких признаков прежнего жилья. Улицы давно были перестроены. Белошвеек здесь были сотни. Которая из них была матерью Дьелетты и где она живет, узнать было совершенно невозможно. Как ее найти в таком хаосе?
Пока шли переговоры, Дьелетта побледнела, лихорадка била ее еще сильнее, зубы стучали.
– Ах, бедная малютка, она совсем замерзла, – сказала одна женщина, – иди, милая, погрейся у моей грелки.
И она ввела нас в свою лавку, куда две или три женщины вошли вместе с нами. Другие, обсуждая столь необычное приключение, отправились все же по своим делам.
Добрая женщина не ограничилась тем, что согрела нас, она принесла нам две чашки бульона. Она обогрела, накормила, обласкала нас и сунула мне в руку двадцать су.
Дать такую сумму для нее было слишком много, но для нас, при нашем теперешнем положении, этого было мало. Куда идти? Что теперь делать? Я могу идти в Гавр, но бедная Дьелетта… Она и сама понимала всю безвыходность своего положения, и когда мы очутились опять на улице, она спросила меня: куда мы идем?
Перед нами была церковь, снова падал снег и трещал мороз. На улице оставаться было невозможно.
– Идем в церковь, – предложил я.
Мы вошли. Приятное тепло охватило нас. Церковь была почти пуста. Несколько коленопреклоненных фигур стояло в приделе. Мы отошли в темный угол.
– Послушай, – сказал я ей тихо, – ты не можешь найти здесь свою маму, так иди к моей.
– В Пор-Дье?
– Да, ведь ты не хочешь вернуться к Лаполаду, не правда ли? Довольно тебе ломаться в цирке. Иди к моей матери, ты будешь работать с ней, она выучит тебя своему ремеслу. Когда я вернусь, вы вдвоем встретите меня. Ты увидишь, как она полюбит тебя! Да к тому же, если ты будешь с ней, я буду спокоен за нее. Она не будет так скучать, и если захворает, ты
