Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер
– Вы родственники? – спрашивает администратор, недоверчиво глядя на нас.
– Одноклассники, – кивает папа.
– Да, одноклассники и одноклассницы, – быстро уточняет мама.
– Ага, значит, одноклассники и одноклассницы? – кивает администратор и смотрит на них обоих внимательно.
– Нет! – быстро говорит папа. – Мы не все одноклассники. Мы вот, – он показывает на маму, – мы с ней не одноклассники. Ну, это очевидно. – Он глупо смеётся.
Теперь вмешивается ещё и Игорь:
– Я одноклассник тоже. – И обнимает Петру за плечо.
Администратор смотрит на нас с возрастающим изумлением.
А Петра, совершенно неожиданно для меня, очень душевно смеётся:
– Да, мы одноклассники. Хотим попасть к нашей Барбке.
Игорь тоже смеётся, даже ржёт. Наконец-то у него есть кто-то, с кем он может соревноваться в ржании.
– Одноклассникцы, одноклассникцы!
– Пятый этаж. Палата пятьсот семь.
И мы упихиваемся в лифт.
Палата 507
– Палата пятьсот семь. Вот она, – говорит папа. – Мы с мамой подождём в коридоре.
– Мы ей помашем отсюда, издалека. Чтобы она знала, что мы тоже тут с ней, – сразу же встревает мама. – И Игорь тут подождёт.
– Пускай идёт с нами! – говорит Матевж.
– Да, пускай идёт, – добавляет и Петра.
– Барбка же уже с ним познакомилась, – говорит Милан. – Она его меньше всех испугалась. – Выпалив это, он сразу же замолкает и смотрит в пол. – Я не хотел сказать… – начинает он мямлить. – Не в смысле испугалась, никто не пугался, просто было странно… Ну, немножко странно, не очень. Правда, не очень странно…
– Странно, странно, странно, – с радостью подхватывает Игорь.
Некоторое время оба повторяют «странно, странно, странно»; потом папа стучит в дверь и аккуратно заглядывает в палату пятьсот семь. Мы слышим, что он вежливо здоровается. Потом они с мамой отступают обратно в коридор, а мы вваливаемся в двери.
В палате две койки. Одна пуста; на другой, около окна, лежит Барбка. Рядом с ней сидит её мама.
– Барбка! Твои одноклассники пришли! – радуется она. – Проходите, проходите.
Мы заходим все сразу. Игоря я крепко держу за руку. Если держать его так, может, он не будет говорить никаких глупостей. Надеюсь. Мы толпимся посреди комнаты. Потом Барбкина мама буквально тащит нас к койке.
– Всё в порядке, всё хорошо. Это был просто несчастный случай, ошибка, правда, Барбка? Ты ошиблась и съела все эти… – Она умолкает.
Барбка смотрит на нас. Она бледная, но явно рада нас видеть.
– Пойду выпью кофе, – говорит мама, – оставлю вас одних ненадолго. – И быстро убегает. Мы слышим, как в коридоре она говорит моему папе: «Как хорошо, что вы их привезли!» И закрывает за собой дверь.
Мы стоим, окружив койку. Игорь стоит рядом со мной, уставившись на Барбку. Напротив нас стоят Петра и Алекс, и Матевж тоже рядом, а Милан уселся прямо у Барбкиных ног. Я смотрю на тумбочку в поисках Барбкиного телефона. Его нет. Я немного беспокоюсь, как мы вообще будем разговаривать. Действительно, некоторое время все молчат.
– Мы сегодня контрольную писали, – говорит Петра.
– Ага, – подтверждает Милан, – повезло тебе, что ты в больнице. – Вот опять. Он снова смотрит в пол и краснеет.
– Как ты? – спрашиваю я и беру её за руку.
– Да, ты как? – сразу же отзывается Петра, как будто соревнуется со мной.
– Тебе плохо? – спрашивает Матевж.
Господи. Глупые и неуместные вопросы. Ужасно мы себя ведём, думаю я. Потому что нам неловко. Мы понятия не имеем, о чём спрашивать одноклассницу, которая проглотила горсть таблеток, которой было плохо, а мы вообще этого не замечали.
– А это как – когда тебе промывают желудок? – выпаливает Милан и опять слишком поздно соображает, что не стоило бы. Алекс шваркает его по плечу, мол, замолчи уже наконец.
Матевж пытается исправить неловкую ситуацию и снова спрашивает:
– Тебе плохо?
Естественно, это ничего не исправляет.
Некоторое время мы в растерянности смотрим на Барбку и друг на друга. Вдруг Игорь склоняется к Барбке. Он поднимает руку, расставляет свои толстые короткие пальцы и кладет ладонь ей на голову. Гладит её, как только он и умеет. Медленно и, наверное, не слишком аккуратно. При этом он говорит таким приятным, успокаивающим голосом – он же много раз слышал папу:
– Жинзь прекрасна, жинзь очень прекрасна.
Мы все изумлены. Я вижу, как у Петры засверкали глаза, как она внимательно смотрит на Игоря. Алекс, Матевж и Милан тоже на него посмотрели. Игорь по-прежнему упорно возит рукой по Барбкиной голове, доходит до щеки, треплет её, снова на макушку… пока Барбка наконец не улыбается. Видя её улыбку, Игорь поднимает руку в воздух, как будто выиграл стометровку, смотрит на нас и воодушевлённо кричит:
– Весёлая! Она весёлая!
Мы засмеялись. Почти все одновременно. И Барбка тоже. Я никогда ещё не слышала, чтобы она так смеялась. Вообще никогда не слышала её смеха. Когда она хотела сказать, что ей что-нибудь кажется очень смешным, она всегда писала: «Ахахахахаа». Или рисовала смайлик –:) А если ей что-то казалось очень-очень смешным, она рисовала:))) А сейчас она смеялась с нами, по-настоящему.
* * *Потом мы начали разговаривать. Барбка говорила и говорила. Мы болтали. Милан взял её за руку и не отпускал до конца нашего посещения. Интересно, подумала я. Очень интересно.
Мы пообещали, что в выходные снова придём. Она сказала, что на следующей неделе, скорее всего, она уже вернётся в школу; что ей надо будет ходить на беседы с психологом, но она совершенно не против, ей даже нравится. Мама тоже с ней будет ходить. Это Барбке кажется особенно приятным. Потом мы долго прощались. Обнимались. Больше всего её обнимал Игорь.
Когда мы направились к выходу, она сказала:
– Ника!
– Что?
– Можешь подождать ещё минутку, пожалуйста?
Я кивнула.
Игорь вышел из палаты вместе с Матевжем, Алексом и Петрой. Он рассказывал им про море и про штучки на ручки, которые забыл. Они кивали, хотя не понимали, что он говорит. Это очень мило с их стороны. А Милан всё никак не мог оторваться от Барбки. Он уже три раза возвращался и что-то нёс. Пообещал ей, что они вместе поведут его Йошко на прогулку, он её, в смысле Барбку, очень любит, в смысле пёс…
Наконец мы остались одни. Я села на кровать.
– Я больше не буду писать сообщений, – сказала она.
– Это мудрое решение, – сказала я. – Иногда это было уж очень по-дурацки.
– Они не помогают. Так что больше не буду.
Я не поняла, что именно она хочет сказать. Чему могут помочь сообщения? Поэтому я промолчала.
– Я думала, вы меня лучше услышите, если это будет написано. Лучше увидите. А на самом деле я оказывалась ещё более невидимой.
– Прости, – сказала я, – что не прочла твои записки. Я их стёрла, когда… – Тут я не знала, что сказать, поэтому просто призналась: – Я сбежала из дома. Ну, в смысле, хотела сбежать. Далеко, чтобы они беспокоились. Я тоже хотела, чтобы меня слышали, чтобы видели, какая я на самом деле. – Я умолкаю. Перед глазами у меня крутятся мгновения
