Радий Погодин - Дверь
- Вы готовы? - спросил Костя, охрипший и бледный. - Арсений Павлович будет ровно в двенадцать.
- А сейчас девять, - сказал Петров. - Что же делать? Может, шею помыть?
- Вы отдыхайте, готовьтесь, а я побегу - пройдусь. Мне нужно все решить. И собраться с духом. - Костя Пучков убежал.
И до двенадцати, пока он не появился на отделении, у Петрова Александра Ивановича никого не было: ни жена Софья, ни дочь Анна, ни сын Аркадий в это утро к нему не пришли.
Спустился к нему Пуук, бело-розовый, как пастила, гладковыбритый и приятно надушенный.
- Прощайте, Петров, - сказал он. - Меня увозят. Рад был с вами познакомиться. Пожалуйста, передайте Зине. - Он отдал Петрову незапечатанный конверт, раскланялся, не протягивая руки. - Прощайте.
Петров вскочил, неловко и торопливо кивнул.
Тут прибежал Костя.
- Вы еще не одеты!
- А мне не во что. Мой костюм, Костя, в камере хранения. А где Арсений?
- Они в машине. - Костя смутился под недоуменным взглядом Петрова и пояснил: - Директор и Лидия Алексеевна.
- У меня только и есть пальто, шарф и шапка, - сказал Петров. - И пижама. Думаешь, в пижаме пустят? Пижама новая. Смотри, какая сатиновая. И воротник...
- Пустят. - Костя убежденно кивнул.
В машине рядом с шофером развалясь сидел директор - шарф его был толст, щеки румяны.
- Садись, Саша. Привет. Я Лидию Алексеевну пригласил. Не возражаешь? Чтобы мы про баб поменьше болтали, а то все про них. Куда поедем?
- В "Океан", - сказал Костя. - На ту сторону реки. Поплавок. В нем интерьер красивый. Финны делали по заказу "Интуриста". Кухня хорошая. Семь рублей за вход.
- Только за вход? - ахнула Лидия Алексеевна.
- Не просто, а на семь рублей вам принесут. Чтобы трудящиеся кофе пить не бегали.
- Прибегут с рублем, все столы обсядут, а барину и поместиться некуда, - пророкотал Арсений. - А барин гульнуть хочет с дамой.
- Но почему - барин? - Костя Пучков повертел головой на жилистой, плохо выбритой шее. - Мы же вот не баре. Бывает же иногда, когда очень надо.
На перилах моста сидели чайки и нахохленные воробьи. Большая Невка была синей. Голубые камни в ушах Лидии Алексеевны казались льдинками.
Арсений убрался в свой толстый шар4), в свое толстое ратиновое пальто.
Женат он не был. Высокий, спортивный, он всегда был окружен девушками. Была у него любовь - арфистка. Но пока он писал диплом, пока собирался жениться, арфистка чудовищно растолстела. Была у него вторая любовь - певица. Но пока он защищал кандидатскую, пока собирался жениться, певицу один долгоносый океанолог увез во Владивосток, Арсений хотел жениться без любви, только для воспроизводства, но широта выбора сделала выбор невозможным.
Людмила Аркадьевна, его секретарша, надеется, что он оценит ее как преданную подругу.
Петров засмеялся: "Не оценит он, нет, не оценит".
- Ты что ржешь? - спросил директор. - Ты должен думать о вечном, а ты вульгарно ржешь над своим любимым начальством.
В ресторане было красиво - все в сине-белом.
- И я в сине-белом, - сказал Петров.
Гардеробщик и официант сделали вид, что гость в сатиновой больничной пижаме для них явление самое обыкновенное, - они ему улыбнулись радушно.
На столе, уже сервированном, обтекала соком роза рыбьего царства несравненная семга. По две порции на брата. Арсений шлепнул себе на тарелку пару кусков потолще, расчленил их, нарезал свежего огурца, выдавил лимон, попробовал и зажмурился, аж слеза выдавилась. И, зажмурившись, сказал:
- Саша, я прочитал твою тысячу страниц. Вот этот великий мерзавец Пучков Костя всучил мне силой. И как ты думаешь, куда я эти страницы дел? Нет, не надейся, они не на гвоздике - они в издательстве "Наука" с моим предисловием. У них там есть окно как раз такого объема. Так выпьем за книгу. Потом сократишь до трехсот страниц - и докторская в кармане.
Петров представил увесистую книгу почему-то в сине-белой обложке, представил, как люди ее в руки берут, перелистывают, и вдруг испугался, даже потом покрылся и побледнел сильно.
Арсений говорил - собственно, только он и говорил:
- Я эгоцентрик - если замолчу, мне будет скучно. Слушай, Саша, и ты, разбойник, слушай. У меня есть древний тост. По-моему, персидский. Персы очень любили тосты. Грузины у них научились. Наливайте. Я сейчас его вспомню. Лидия Алексеевна, вам не скучно? Скучала женщина в объятиях... Ага, вспомнил... Воевали в древности двое: один шах, восточный деспот, и один див, ростом с пирамиду Хеопса. Див швырял в деспота целыми дубовыми рощами. Обламывал верхушки гор и все в этого деспота швырял. Короче безобразничал. А шах - он был маленький, но лукавый и верткий - владел черной магией и с ее помощью отводил все удары громадного дива, - и все помощники у него были подонки, один другого гаже. Но вот аллаху надоела их грызня, он взял да и бросил обоих в глубокое зловонное озеро. Див-великан встал во весь рост, высунул голову из зловонной жижи. Стоит, покуривает сигарету. Смотрит, неподалеку высунулся из жижи шах. Откашлялся и говорит: "Эй ты, проклятый див, дай закурить". Див протянул ему сигареты и спрашивает: "Слушай, негодяй, ты плаваешь или под тобой мель?" - "Подо мной мои верные слуги: визири, платные убийцы, штатные доносчики, клеветники-любители, завистники. Последних больше всего. И все мы, - шах усмехнулся, - стоим на плечах у того миляги парня, который однажды предал своего товарища. Знай, о ты, проклятый див, что всегда, у всех народов, найдется тот простой симпатичный миляга-парень, который продаст товарища. На этом, о отвратительный, и зиждется наука управлять, а ты горы ломаешь, грудью прешь - противно мне, о безобразный, тебя лицезреть".
- Давай тост, - строго сказала Лидия Алексеевна. - Это байка, а нам нужен тост.
- Конечно. - Арсений встал. - Конечно. Так выпьем за то, чтобы наш институт процветал и народ в нем жил дружно. Петров, я твой друг? Я тебя предавал? Ты меня уважаешь?
- Я тебя уважаю, - сказал Петров.
- Я вас всех уважаю, - сказал Пучков Костя. - Но подаю заявление об уходе.
- Ну и дурак, - сказал Арсений. - Из тебя настоящий ученый получится. Не то что этот художник слова Петров.
Потом поехали выпить по чашечке кофе с ликером. Арсению захотелось петь. Он затянул "Старинные часы". Костя пошел приглашать на танец буфетчицу, но Лидия Алексеевна вытащила их на улицу и затолкала в машину.
Петров предложил ехать в подвал - там, мол, можно и петь, и танцевать, и даже рыдать, если кому охота.
В кочегарке на табуретке сидела Рампа. Выглядела она усталой. На ней был надет растянутый свитер; чувствовалось, что надет он на голое тело. Руки, не отмытые от краски, лежали на джинсовых сухих коленях.
- Привет тебе, о женщина! - сказал Арсений.
- Петров, тебя в другую больницу перевели, в сумасшедший дом? И ты оттуда сбежал? Тут все сумасшедшие. Слышишь, кричат. Сдохнут они от крика.
- Кто там? - спросил Петров.
- Оба-два. Твой друг, нахал, сказал мне: "Загипнотизирую, если не смоешься, - будешь дурочкой". А мне не страшно. Петров, я к тебе хотела прийти, они не пустили. Говорят, что одна Матрена к тебе уже ходит. Кто к тебе ходит, Петров?
Петров открыл дверь в бомбоубежище. Оттуда, как шампанское, выплеснулся ликующий рев. Пели: "Славное море, священный Байкал..."
Арсений оттеснил Петрова плечом, пролез в подвал и с порога подхватил песню басом.
Песня лилась из помещения No3. Петров распахнул дверь. За столом сидели Эразм и Кочегар.
Увидев влезающего в помещение Арсения, Эразм завопил: как-никак десятый класс вместе заканчивали в тысяча девятьсот сорок шестом году Петров тогда уже возвратился из Свердловска.
Они вопили, но Петров не слышал. Он смотрел на стену. Поливинилхлоридацетатная эмаль со стены была счищена, стена была загрунтована эмульсионным белилом, и по белому полю шла прорисовка: барханы пустыни, в небе висят песочные часы, и песка в верхней колбе осталось совсем мало. Ни былинки, ни травинки. Из барханов фантастическим лесом торчат рога разнообразные: рога оленей, лосей, маралов, буйволов, козлов, антилоп, архаров, бизонов и носорогов... Стена производила впечатление жуткое, смысл ее был грозен и издевательски ясен.
- Модная тема, - сказал Кочегар. - Рампа старается. Не убить ей Севу в себе, не убить. Говорит, что режиссером больше не хочет, теперь художником хочет, монументалистом... Вот глинтвейна сварили. Купили брынзы. Тебя ждали, Петров, - знамение было.
Петров представил, наконец, Лидию Алексеевну, Арсения и аспиранта Костю.
На столе стояла большая кастрюля с глинтвейном. От него шел пар. Арсений тут же выпил целый половник и губами почмокал.
- Арсений, не наливайся, - сказала Лидия Алексеевна.
- А что? - забрюзжал Арсений. - Левки нет, он у бабушки. Некому на нас смотреть с укором.
- Когда ты налижешься, ты храпишь. Я терпеть не могу, когда под боком храпят.
Глаза у Петрова полезли на лоб: "Вот это номер. Конспирация".
- Бедняжка Людмила Аркадьевна, - сказал он. - Как же быть?
