Святослав Сахарнов - Повести и рассказы
Мы с Джоном замахали руками. Тембо перестал греметь банками, зевнул и, помахивая из стороны в сторону хоботом, двинулся в лес.
Он уходил, и жёлтые пятна света вспыхивали на его боках.
Джон умоляюще посмотрел на меня.
- Не бойся! - сказал я старику. - Я никому не расскажу про слона... Пусть Тембо приходит сюда. В гостинице встают поздно.
ЕЩЕ О СЛОНАХ
Теперь Джон часто рассказывал мне о слонах. Я приходил, садился на траву, старик ставил рядом свой приёмник и неторопливо, мешая английские слова с непонятными мне гортанными и резкими суахили, начинал рассказывать.
Он совершенно серьёзно утверждал, что всё живое в саванне и в миомбо (редком, или, как говорят охотники, "светлом" лесу) обязано своим существованием тембо.
Тембо протаптывают дороги, и люди начинают пользоваться ими.
В засуху, когда всё живое в мертвой пыльной саванне в ужасе сбивается около последних луж, только слоны сохраняют спокойствие. Они ждут своего часа и, когда этот час настаёт - дно последней лужи превращается в каменную чашу, - отправляются на поиски. Они идут к руслам пересохших рек, и стада антилоп, гиеновые собаки и даже носороги молча следуют за ними.
Первыми спускаются в русло реки старые, опытные слоны. Они вытягивают хоботы и, жадно принюхиваясь, шарят ими по сухому песку. Они втягивают в себя воздух, и все звери, стоя поодаль, терпеливо ждут. Но вот слон вместе с запахом пыли и раскалённой на солнце гальки чувствует ещё что-то прохладное и сладкое. Он дышит всё чаще и, наконец поверив, начинает хоботом вычерпывать песок. Горсть за горстью. Выдувает осыпающуюся в яму пыль, черпает до тех пор, пока песок не становится прохладным, а затем влажным. Добравшись до слоя, где он уже перемешан с водой, слон медленно втягивает в хобот воду и осторожно, порциями отправляет её в рот. Он пьёт, и все звери стоят неподвижно, чтобы не мешать великану.
Гну стоят рядом с гиенами, а собаки и шакалы бок о бок с маленькими импала.
И только тогда, когда каждый слон выроет себе ямку, напьётся и уйдёт, с высокого берега спускаются в пересохшее русло остальные звери. Жадно высасывая из мокрого песка капли воды, пьют носороги, затем собаки и, наконец, антилопы.
А слоны, отойдя в сторону, дремлют в тени потерявших листья деревьев.
Они дремлют, подёргивая толстой кожей и почёсываясь о стволы и друг о друга, потому что в засуху страдают не только от жажды, но и от болезней кожи.
Вот почему, ещё рассказывал Джон, когда слону удаётся найти лужу, он ложится в неё и катается, как собака, а после купания посыпает влажную кожу пылью, чтобы она не высыхала так скоро...
- Джон, значит, слоны копают землю хоботом, а не бивнями?
- Они всё делают хоботом. Хобот очень нужен слону.
Однажды Джон видел, как тембо дерутся. Прежде чем напасть на противника, слон свернул хобот и спрятал его под бивни...
Из разбитого приёмника доносились звуки непонятной речи. Пёстрые, как осколки цветного стекла, бабочки лежали в траве. Мы молчали. Джон Панталеон задумался и, покачивая головой, начал беззвучно шевелить губами. Он продолжал разговор, но говорил уже сам с собой.
СНОВА ПАПАЙЯ
Это был несчастный для Джона день.
Выйдя в полдень из гостиницы, я заметил в кустах за оградой какое-то движение. Кусты шевелились. Вот качнулась ветка, вот двинулось с места и понеслось вприпрыжку чёрное пятно. За ним - второе.
Обезьяны! Зелёные мартышки.
Чёрные пятна были их физиономиями, а самих обезьян на фоне листвы и веток не было видно.
Я стал наблюдать. Обезьяны были чем-то увлечены. Они то и дело подбегали к ограде, просовывали лапы между проволокой. Хотели что-то достать.
Они увидели папайю! Последнюю дыню!
Я не успел сообразить - отгонять мне животных или звать сторожа? - а обезьяны уже решили.
Одна из них взобралась на дерево - ветки его нависали над дорогой - и побежала по суку. Под тяжестью обезьяны он прогнулся. К ней присоединилась вторая. Третья. Сук сгибался всё ниже. Тогда крайняя обезьяна свесилась с ветки и протянула лапу...
Плод сорван! Повизгивая от восторга, мартышка кинулась назад. Но тут на неё набросились подруги. Визг - и новый владелец папайи уже стремительно удирает через кусты.
Послышались испуганные звуки музыки. Размахивая транзистором, ко мне бежал Джон. Он причитал. На покривившихся серых губах застыл ужас.
Сторож - он прозевал свою папайю.
ПОЧЕМУ ПОДНИМАЕТСЯ ВОДА В УКЕРЕВЕ
Мы сидели у кухни на камнях, около груды разноцветных банок.
Джон Панталеон стонал. Он раскачивался и призывал на голову обезьян тысячу бед. Чтоб их съели блохи! Чтоб высохли деревья, с которых они крадут плоды! Чтоб их всех переловил леопард!..
- Так, значит, ты приехал сюда с севера, Джон? - спросил я, чтобы отвлечь мысли старика от пропажи.
- Из Мусома... Проклятые зелёные воры!
Он ещё покачался, постонал и, немного успокоившись, начал рассказывать:
- Наш дом - на берегу озера. Виктория - так называете его вы, приезжие. А мы, люди с севера, говорим: "Мы с Укереве". Укереве - так говорит мой отец. Он старый человек. Я не видел его уже тридцать лет.
- Сколько же лет тебе, Джон?
- Сорок пять.
Я даже присвистнул. Он вовсе не был стариком, этот худой, горбящийся африканец с лицом, изборождённым морщинами.
Мы помолчали.
Птичья тень проползла у моих ног. Медлительный марабу сделал круг над домом и опустился на верхушку акации. Ветки затрещали. Втянув шею, марабу застыл. Лысая голова его блестела, как чайник.
- Его кто-то испугал, - сказал Джон. - Гиппо. Наверное, гиппо зашевелился в озере. Когда гиппо шевелятся в озере, вода выходит из берегов.
Я улыбнулся.
Сторож заметил моё недоверие.
- У нас на Укереве всегда бывает так. Дождя нет, ветра нет, а вода поднимается. Она поднимается и затапливает острова. Против нашего дома есть остров Лукуба. Он скрывается под водой. Это значит: в озеро вошло много гиппо.
- А может быть, просто где-то шли дожди?
- Нет, нет, это делают гиппо.
Марабу грузно слетел с дерева и стал у самых наших ног с грохотом клевать банки.
- Это не бегемот испугал марабу, - сказал я. - Марабу просто захотел есть. А вот и он - твой гиппо!
На дальнем берегу озера в высокой траве передвигалось что-то большое, коричневое и неуклюжее.
"ОСТОРОЖНО - ДИКИЕ ЗВЕРИ!"
Лет сорок назад в Ленинграде показывали кинокартину "Чанг". Это был фильм о слоне.
Рассердившись за что-то на людей, слоны в этой картине разрушают деревню. Под напором серых туш качаются и падают дома, тонкие стены валятся, как игральные карты, летят соломенные крыши.
"Осторожно - дикие звери!" - Говорит в конце фильма белому человеку смуглый охотник, показывая на лес, окружающий деревню...
Мы покидали Микуми.
К гостинице подъехала машина. Совсем новенький блестящий автомобиль. За рулём сидел толстый шофёр и улыбался. Мотор работал тихо-тихо.
- Поздравляю! - сказал я шофёру. - Дали новую? У старой испортился мотор?
- Нет, - ответил шофёр. - Я сказал начальнику, что пассажиров чуть не съел лев. Что он долго бежал за нами, а машина еле ехала. Начальник очень испугался.
Мы покидали Микуми.
Наша машина промчалась между холмов, миновала поросшую редкими деревьями саванну и затормозила около щита с надписью: "Осторожно! Пятьдесят километров - дикие звери!"
Это надо было понимать так: "Водители машин, соблюдайте осторожность - пятьдесят километров шоссе проходит по заповеднику. Не убейте случайно дикое животное!"
Не надо бояться диких зверей, их надо оберегать.
Я обернулся. Позади нас шоссе переходили слоны. Они шли гуськом, бесшумно ступая по асфальту.
Огромные, величественные животные не торопились.
На дороге показался грузовик. Заметив слонов, водитель сбавил скорость, а потом остановился.
Слоны шли по асфальту. Они шли, опустив хоботы, пофыркивая и подталкивая малышей.
Когда последний слон сошёл с дороги, грузовик включил скорость и с урчанием прополз мимо нас.
Дорогу перелетела стая чёрных сорок. Птицы торопились - они догоняли слонов. Настигнув животных, они расселись у них на спинах. Слоны вошли в траву. Чёрные гирлянды птиц качались на слоновьих боках. Сороки то и дело взлетали: они охотились. Тучи насекомых, вспугнутых слонами, поднялись в воздух.
Дальше от дороги - трава выше, слоны утонули в ней. Они исчезли из вида, и только чёрное облачко - стая сорок - отмечало их путь.
И З А Ф Р И К А Н С К И Х Р А С С К А З О В
ВЕЛИКИЙ ИСХОД
Над равниной висел зной. Каждое слабое движение воздуха поднимало жёлтые фонтаны пыли. Они вытягивались по ветру и, медленно оседая, гасли.
Неподвижный розовый воздух лежал над выгоревшей саванной. Он лежал тяжёлой раскалённой плитой. Травы пожухли и полегли. Дно пересохших рек покрылось, как паутиной, трещинами.
Одинокие грифы чёрными кляксами висели в побелевшем от жары небе. Они парили над равниной, высматривая трупы павших животных.
