Эдуард Веркин - Пролог (сборник)
Потом, где-то через два месяца, их нашел сосед, он со своим сыном и винтовками приехал. А дети были живы. Они только все поседели и перестали разговаривать, почти целый год потом молчали. Это потому что звери умеют пускать страх, такой страх, которого человек не может терпеть. Некоторые от этого страха даже слепнут. Так вот, те дети, которые потом все-таки заговорили, они не смогли ничего рассказать, что с ними случилось. А еще потом одна из оставшихся девочек рассказала, что к ним приходил их отец, только мертвый.
Но это я все не о том.
На следующий день наш Ромулус устроил Большое Собрание, то есть должны были все прийти. Говорил только Ромулус. Он говорил, что у нас теперь трудности большие возникли. Что провизии хватит, но ненадолго. Что звери никого не выпускают. Что они на самом деле объявили нам войну. И все должны решать – что теперь делать с Вонючкой? Убить его или отпустить?
Лучше, конечно, его не отпускать, а убить. Потому что если одного отпустишь, то потом звери обнаглеют и не будет от них никакого спасения. К тому же звери всегда всех убивают. Поэтому он уже все решил сам. Что Вонючку надо убить.
Тут некоторые все-таки заговорили. Они сказали, что, может, не стоит спешить? Что, может, стоит подождать? Поглядеть, что да как…
Но Ромулуса было не переспорить. Он сказал, что не потерпит никаких разногласий. И что начнет все необходимые приготовления.
А кто-то крикнул, что тянуть не стоит – надо просто взять винтовку да и застрелить зверя прямо сейчас. Но Ромулус ответил, что это неправильно. Что убить – это мало. Куда девать тело? Если его отдать зверям, они озвереют еще сильней, если его похоронить здесь, то тоже жизни не станет – потому что известно, что звери никогда не оставляют своих мертвых. Поэтому надо думать.
На этом Большое Собрание закончилось.
В лес было запрещено выходить, потому что звери собрались к нашей деревне со всей округи, а может, даже и из других округ. Да и никто не хотел идти, люди же не дураки.
Днем звери прятались, наблюдали за стеной, а по ночам выли и камни кидали, мешали спать и пугали. Вся наша скотина тоже выла и перестала есть и доиться, такого страха они на нее нагнали, а та, что доилась, кислым молоком сразу и с кровью еще, есть нельзя, все в канавы сливали. Тяжело жить стало, некоторые даже предлагали поджечь лес, чтобы их отпугнуть, но лес поджигать, конечно, было нельзя, лес как загорится, потом его не потушить. Один раз деревня уже переезжала, когда старый лес выгорел.
От соседних поселений тоже никаких известий не приходило, однажды вечером видели, как в небо дым поднимается, и все.
Поэтому народ стал волноваться и высказывать разные мысли по поводу Вонючки. Как его все-таки получше и побыстрее убить. Многие придумывали разные способы и ходили к Ромулусу, но Ромулусу ни один этот способ не нравился, он говорил, что надо все сделать по закону, а если все сделать просто так, как ни попадя, то это будет не наказание и не суд, а месть. А месть это по-зверски, а не по-человечески.
Многие поговаривали, что затягивать с этим не стоит, потому что жить становится все тяжелее и тяжелее. Люди даже пришли к Чоху и попросили его поговорить с Ромулусом, Чох отказывался, а потом все-таки поговорил.
И они даже поругались. Я не видела, а Крыса видел. Он прибежал и сказал, что Ромулус так разозлился, что даже стукнул Чоха своей палкой. Они еще долго ругались и в конце концов решили собрать еще одно собрание, чтобы окончательно обсудить с народом судьбу Вонючки. Чох сказал, что можно устроить сколько угодно собраний, поскольку все равно люди ничего не делают.
– Завтра будут собираться, – сообщил мне Крыса. – Ты пойдешь?
– Пойду. А давай прямо сейчас сходим!
– Куда?
– На площадь. Посмотрим на Вонючку.
– Точно! – восхитился Крыса. – Пойдем! Посмотрим, а может, камнями в него разрешат покидать. Это здорово!
Мы побежали на площадь.
Вонючка сидел в повинной клетке прямо в центре площади. Вокруг клетки была натянута колючая проволока и два человека стояли, охраняли Вонючку, чтобы его не убили заранее. Охранники сначала на нас наорали, потому что Ромулус велел орать на всех детей, которые приходят, сначала наорали, а потом разрешили немного покидать камнями.
Я выбирала камни помельче, потому что мне не хотелось кидать камнями даже в Вонючку, а Крыса, наоборот, швырялся здоровенными. Но Вонючке что маленькие, что здоровенные – ему все равно было, камни от него просто отскакивали. Еще бы – у него такой волос толстый, что он сам как подушка. Это Крысу весьма разозлило, и он достал из кармана ножик и сказал, что кинет в Вонючку ножиком. А один из охранников, ну, тот, который наблюдал за нами, сказал, что, если хочешь его пронять, надо не камнями кидать и не ножиком, а вот как.
И он дал нам рогатку, кусок проволоки и кусачки. Крыса очень обрадовался, он быстро накусал проволоки и нагнул из нее галочек, а потом с большим удовольствием стал стрелять в Вонючку. Но у того была такая толстая шкура, что даже это его никак не волновало. Он сидел, как копна гнилого сена. А может, Крыса плохо стрелял.
Мне скоро надоели все эти забавы, и я ушла. А собрание в этот вечер так и не собрали, народ не явился. Мало то есть пришло. Чох с Ромулусом заперлись и весь вечер опять ругались. Видимо, решали судьбу Вонючки.
Не знаю почему, но решить ее они никак не могли, сколько ни старались. Думали, думали, почти две недели думали. Сидели и ругались. И все это время звери безобразничали, и жить было нельзя совсем.
А тем временем с моим приятелем Крысой случилась такая смешная вещь. Крыса пристрастился к этим своим занятиям. Ну, к мучительству Вонючки. Крыса придумывал все новые и новые способы этого мучительства, а со мной почти не играл, а когда я приходила, он все время чего-то мастерил или размышлял новый издевательский способ. Меня он не прогонял, я ходила на площадь за ним. Там Крыса устраивался на стульчике и начинал шалить.
Он стрелял из особой трубки иглой, смазанной в соке жука-чесалки. И Вонючка начинал чесаться, как бешеный хорек! Он мычал, кусал себя за руку, раздирал на себе кожу, шерсть летела в разные стороны.
Или еще. Крыса брал стекло, кусок железа и начинал пилить. Звуки получались преболезнейшие, Вонючка просто сходил с ума и прыгал на решетку.
Но больше всего Вонючку угнетал прибор, над которым Крыса работал целых три дня. Аппарат состоял из нескольких зеркал, укрепленных по кругу. Что-то вроде зонтика. С помощью этого самого зонтика Крыса пускал такого мощного солнечного зайчика, что от него получался легкий ожог. Этот прибор стал самым главным орудием мучения. Крыса гонял Вонючку по всей клетке, палил ему шерсть, прижигал уши. Вонючка верещал, как кролик.
Но это Крысу почему-то не радовало и не забавляло, он наблюдал за этими мучениями Вонючки совершенно спокойно. Должен был смеяться – очень уж потешно мучился Вонючка. Но Крыса не смеялся.
Мне с Крысой просиживать не было никакой возможности, у меня дела были…
Вру. Работы сейчас никакой нет – за границы-то не выйдешь. Просто рядом с клеткой мне не очень приятно находиться, я чувствую угрозу, что ли. Неприятные ощущения. Поэтому я все больше дома сидела, ну или под башней.
Но вот в один из дней я все-таки пришла на площадь, но Крысу там не обнаружила. И клетку тоже сдвинули в сторону, в самый угол рядом с праздничным столбом, а в середине площади строили какой-то помост, и из него тоже торчал столб. Я забралась на крышу соседнего дома и оттуда за всем этим наблюдала. Скоро прибежал взбудораженный Крыса, он сказал, что сейчас самое интересное начнется, и мы стали наблюдать вместе. Потом пришел Ромулус и стал руководить, он ругался и бил тех, кто строил, палкой, мне казалось, что это только мешало строительству.
Когда все уже построилось, Ромулус велел страже согнать народ. И так быстро все собрались, словно готовились или ожидали. А Ромулус залез на помост и сказал так, я почти все, как он сказал, запомнила:
– Знаю! Знаю, что в сердцах ваших усталость! Ибо тьма распростерла свой плотный плащ над душами нашими, забывшими свет. И пришла тварь из леса, и зарыдала земля, и истекла она кровью!
– Что значит пришла? – негромко возмутился Крыса. – Не люблю, когда завирание начинается. Ее же Алекс привез, никак она сама не приходила…
– Слушай! – Я показала Крысе кулак.
– И не знал я, и был во тьме, и бродил в ней, как души заблудших, и сердце мое разрывалось от трепета и страха. Поскольку слышал! Слышал я скрежет, и рев, и стенания, и вопли, и тряс земляной, и грохот каменный, и свист птиц мертвых, заполнивших небо, и рык звериный…
Ромулус еще долго там перечислял, что он слышал во тьме, некоторое было понятное, другое я не поняла. Про какую-то «сыпь скорбную» или про какую-то «жерлянку обыкновенную». Как раз после этого он замолчал, достал платок и стал протирать голову, я тоже на всякий случай голову причесала.
