Шахир - Владислав Анатольевич Бахревский
Он только что сочинил стихи. Это были первые стихи со времен медресе Ширгази.
Махтумкули взял лист бумаги со своих колеи и прочитал написанное:
Скиталец темный — я всю жизнь
Бродил по нищей земле,
И у меня в ушах звенит
Разлуки немой напев.
Рука потянулась за пером, легли на бумагу новые строки:
В полночном небе — золотых
Чертогов я не возвел,
Зато гоклены — мой народ —
Снимают мой щедрый сев.
И посох свой Махтумкули
Сложил в приютном краю,
Народу песней поклонясь
Под сенью родных дерев.
— Это все правда, — сказал себе Махтумкули, поглядывая сверху на кибитки родного аула.
Там что-то произошло. Люди высыпали на улицу. Раздались вопли.
— Кого-то настигла смерть.
Махтумкули спрятал чернила, перо, свернул листок со стихами и поспешил к людям.
Спустившись с горы, он оглянулся. На сверкающем, на чистом снегу — цепочка его следов.
9
К Махтумкули подошли мужчины аула. Повели к человеку, лежавшему на снегу. Подняли чекмень, которым была покрыта голова умершего.
— Бузлыполат-ага! Убит! Кем?
Это был старый кетхуда геркезов. Дня три назад он поехал в соседний аул за солью.
— Его нашли в полупарсахе от нашего селения, — сказал за всех Шарлы́, сын Хансерве́р. — Он ехал сначала верхней тропой, но, наверное, был ветер, и Бузлыполат-ага спустился в распадок. Там его и встретило несколько всадников. Следы запорошило снегом, но врагов было не менее пяти. Они заставили бедного старика сойти с лошади, раздели, связали и убили камнем.
— Махтумкули, дай нам твой мудрый совет: научи нас, что мы должны делать? — спросили у шахира люди.
Махтумкули вошел в свою кибитку и вышел с саблей.
— С разбойниками надо разговаривать языком не увещеваний, а языком оружия. Вы знаете, в какую сторону ведут следы убийц?
— Знаем. Это — дело кызылбашей.
— На коней!
С Махтумкули ушло в набег двадцать всадников.
10
Они подобрались к аулу ночью. Где-то за аулом, за горной грядой, лаяли собаки, чуяли волка.
"Как на Сумбаре", — подумал Махтумкули.
Шарлы тронул его за плечо, показал глазами на аул и на саблю.
В единое мгновение пронеслись в голове картины: топот коней, посвист падающих на головы сабель, истошные предсмертные хрипы, ужас в глазах женщин, детский сверлящий уши крик…
Махтумкули покачал головой, показал рукою на восток.
— Пусть взойдет солнце.
11
Пятеро джигитов, придерживая норовистых коней, въехало в аул. Впереди Махтумкули. Это был аул, принадлежавший старому знакомому — Ханалы-хану.
Всадники проехали к мечети на крошечную базарную площадь.
Первое оцепенение, охватившее аул, прошло: туркмен было пятеро. С оружием в руках, пешие и конные, площадь окружили кызылбаши.
— Махтумкули, зачем ты это затеял? — прошептал Шарлы. — Они нас отсюда живыми не выпустят.
— По моему знаку всем скакать через дувал, что против нас, — ответил, едва разжимая рот, Махтумкули и по-персидски обратился к кызылбашам: — Соседи! Не доброе дело привело нас к вам. Ваши люди напали на одинокого старика, на кетхуду геркезов, на почтенного Бузлыполата-агу. Они его ограбили, связали и подло убили камнем. Мы пришли, чтобы взять с вас деньги, которые обеспечат жизнь вдовы, мы пришли за убийцей.
— Послушайте только! У туркменов появились мудрецы! — воскликнул, заливаясь смехом, предводитель кызылбашей. — Эй ты! Оглянись, сколько людей за твоей спиной. А теперь посмотри, сколько за моей! А ну, долой с коней, да свяжите друг друга веревками. Мы продадим вас в Мешхеде или Гургене по сходной цене.
— Вы слыша́ли, люди? Мы не хотели крови и ссоры. А то, что нас мало, не беда. Или вы не знаете сказанного в Коране: "Пророк! Поощряй верующих в битве, если будет у вас два́дцать человек стойких, они победят двести".
— Хватайте их! — закричал предводитель кызылбашей.
Махтумкули выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил и пустил лошадь на дувал. Все пятеро перемахнули преграду, и тотчас с трех сторон в ауле раздались выстрелы. Это по сигна́лу Махтумкули напали на кызылбашей разделенные на три пятерки туркмены.
Перемахнув через вторую стену дувала, Махтумкули и те, кто был с ним, оказались на улице. Они свернули в переулок и с тыла врезались в замешкавшихся на базарной площади кызылбашей. Началась жестокая рубка.
Скоро все было кончено. Оставшиеся в живых кызылбаши сдались.
— Погляди, что ты наделал, старший над этими людьми! — сказал Махтумкули стоявшему перед ним на коленях, всего десять минут назад такому воинственному предводителю. — Пусть кровь твоих джигитов падет на твою голову. А разговор у меня прежний: выкуп и убийцу.
— Вот он убийца, — показал предводитель на одного сраженного.
Получив откупные деньги за смерть Бузлыполата и за раны, полученные туркменами в бою — раненых было трое, Махтумкули увел свой отряд в горы.
— Почему ты не дал нам ограбить их? — спросил Шарлы.
— Я не хочу, чтобы геркезы уподобились племенам, за которыми ходит слава разбойников.
— Кызылбаши нас не жалуют.
— Мы их тоже не жаловали. В бою.
12
Кызылбаши не появлялись всю весну и все лето: зимний урок, видимо, остудил горячие головы.
Махтумкули жил размеренной жизнью людей своего племени. Акгыз по-прежнему вела хозяйство спустя рукава, но Махтумкули даже не упрекал ее за это.
Сам он задумал и писал Главную книгу жизни. Пустые слова кызылбаша: "Послушайте только! У туркменов объявились мудрецы!" — задели его.
— Я напишу даста́н, который не будет уступать красотой стиха и полетом мысли самому Мирали[56], — говорил шахир друзьям.
Это была великая цель, но Махтумкули знал: не мечта о дальних странах приближает эти страны, приближает дорога. И он отправился в долгий путь за своей большой книгой. Только вместо парсахов здесь были строчки стихов.
Однажды приехал совсем уже одряхлевший Языр-хан и́з Кара-Калы. Заказал своим жёнам украшения, вспомнил Азади и вспомнил вдруг о подседельнике, который когда-то сделал Махтумкули.
— Ты был слишком молод тогда, но смекалистый. Придумал на бляшках сбруи писать буквы!
— Помню, Языр-хан. Слава аллаху, писем на конской сбруе не пришлось писать. В интригах дворцовых мы не участвуем, соглядатаев при падишахах не держим.
Мужчины, пришедшие поговорить с ханом и с Махтумкули, заулыбались, но шахир вдруг стал серьезен:
— Пусть никому из нас не придется посылать тайных писем, но каждый гоклен должен знать, что есть и такая возможность сообщить о себе.
— Кызылбаши не тревожат? — спросил хан.
— Мы у них теперь крепко в памяти
