Анатолий Маркуша - Щит героя
Первые триста шестьдесят километров мы проехали почти не разговаривая. Остановились заправиться. Гоги посмотрел на часы:
- Триста шестьдесят километров за четыре десять. Ничего, если учесть, что мы почти час потеряли на выезде из Москвы, - сказал Гоги. - Пойдем в буфет или на ходу перекусим?
- Как командор.
- Жалко время терять, может, все-таки на ходу?
- Давай на ходу.
Дальше повел машину я. Гоги расслабился на правом сиденье, сначала он что-то насвистывал, потом спросил:
- Ты стихи любишь?
- Люблю.
- Пишешь?
- Нет.
- Почему?
- Потому, что люблю. На хорошие таланта не хватает, а плохие писать стыдно.
- Удивительное совпадение! Я тоже люблю и не пишу. Даже никогда не пытался. Правильно ты сказал - плохие стихи стыдно писать.
- А какие ты считаешь хорошими? - спрашиваю я. И почему-то ожидаю услышать - Есенина.
- Хорошими? "Которые историю творят, они потом об этом не читают и подвигом особым не считают, а просто иногда поговорят..." Высший класс! Кто написал, знаешь?
- Знаю - Слуцкий.
- Молодец! - И без видимой связи с предыдущим Гоги спрашивает: - Ну так что, рассказать тебе то кино?
- Рассказывай.
- Только я коротко буду, без подробностей. Если понравится, подробности отдельно. Хорошо?
Вот каким мне запомнился "сюжет" Гогиного кино.
Жил на свете мальчик. Обыкновенный, средних способностей и нижесреднего прилежания. И родители у мальчика были обыкновенные. Ничего выдающегося в семье не замечалось. Впрочем, одна особенность у мальчика все-таки имелась: он обалдевал от одного вида автомобиля. В пять лет мальчик с удовольствием глазел на машины. В семь - знал все марки, имевшиеся в городе. В девять - мог толком объяснить, для чего служит дифференциал и какие имеет преимущества воздушное охлаждение перед водяным.
Если мальчик пропадал среди дня из школы, искать его надо было в гараже. Одиннадцатилетнего автоболельщика знали чуть не все шоферы города. И уважали. В правилах уличного движения он разбирался так, что с ним невозможно было спорить. Его показывали в городском ГАИ, как показывают музыкантов-вундеркиндов в консерватории.
Автоинспекторы здоровались с ним за руку.
В четырнадцать лет он контрабандно выучился водить ГАЗ-53 и мечтал попробовать "Москвич".
На этом оптимистическое вступление заканчивается.
Ему было пятнадцать лет, когда, проходя по улице, он увидел: около гастронома стоит машина, двигатель работает, шофера нет. Ни о чем не думая, мальчик сел за руль и поехал.
Нет, он никого не задавил, не совершил аварии, просто он не мог остановиться - это было свыше его сил. Сначала он ехал вперед по городу, потом вперед по шоссе... Его задержали на шестьдесят третьем километре.
- Для чего ты угнал автомобиль? - спросил инспектор.
- Не знаю. Так вышло...
- Куда ты ехал?
- Вообще...
- Ты понимаешь, что за угон автомобиля придется отвечать?
- Да.
- Кто-нибудь знал, что ты собираешься угнать автомобиль?
- Так я и не собирался, пока не увидел - мотор работает, а водителя нет.
Короче говоря, мальчик попал в колонию.
Здесь у него оказалось достаточно возможностей для "повышения преступной квалификации", но его спасли любовь к автомобилю и толковый воспитатель. Почти два года паренек слесарил в гараже и вышел на свободу с лучшими характеристиками: трудолюбив, автомобильное дело знает отлично... Его приняли в гараж. Слесарем. Заставили доучиться в вечерней школе.
Мальчик жил тише воды и ниже травы. Жил ожиданием совершеннолетия, чтобы получить законные права водителя и сесть за руль. Совершеннолетие наконец пришло, он получил права и был призван в армию.
Через неделю после того, как ему доверили тяжелый вездеход ЗИЛ, в его машину врезался пьяный автолюбитель-доктор. Доктор погиб, а молодого военного шофера, хоть и признали ни в чем не виноватым, на всякий случай от вождения отстранили.
- Может, ты вообще невезучий? - не то в шутку, не то всерьез сказал командир роты.
Он слесарил еще два года, пока не пришло дело, для которого он считал себя родившимся: автоклуб! Должность у него была скромная аккумуляторщик, но теперь он мог тренироваться на спортивных машинах и показать, на что способен.
Тут Гоги делает отступление:
- Я не слишком длинно рассказываю? Хочется, чтобы ты все понял. Я не умею писать кино, но знаю, как все было на самом деле...
- Рассказывай как тебе нравится, Гоги, все, что ты пока рассказал, интересно, - говорю я и вспоминаю последнюю встречу с Таней и Вадимом. "А кто парня на генеральный курс поставит?" - сказала тогда Таня.
- Раз говоришь - интересно, слушай дальше. Попал я в руки к замечательному человеку. Фамилию его по некоторым соображениям не буду называть. Поездил он со мной и говорит: "Учиться надо". Как учиться? Я же восемь классов окончил, водительские курсы на все пятерки?.. "Это ничего не значит, - говорит он, - раз ты собираешься иметь дело с машиной, надо еще учиться. Машину не только руками и ногами водят, головой тоже. Если твой потолок - водитель автобусного парка, колхозный шофер или таксист-разбойник, восемь классов довольно, но, если хочешь стать настоящим гонщиком, надо еще учиться". Спорить с ним я не мог. Поступил в вечерний техникум. Без охоты, но пошел...
Неожиданно в нашей машине что-то взрывается. Торможу, сворачиваю на обочину, глушу двигатель. Смотрю на Гоги. Он смеется.
- Ты чего? - спрашивает.
- Рвануло, слышал?
- Боржомная бутылка лопнула. Не машинный звук.
- Посмотрим?
- Чего время терять, не машинный звук...
И мы едем дальше, и Гоги продолжает свой рассказ.
Прошло с полгода, и молодому нетерпеливому парню стало казаться, что тренер его зажимает, придерживает, не дает ходу. Кое-что он, правда, успел - получил спортивный разряд, участвовал в соревнованиях, но хотелось большего.
И тут его позвал к себе руководитель клуба. Войдя в кабинет, парень оробел, хотя никакой вины за собой не знал.
Но разговор начался миролюбиво, и Гоги сразу успокоился.
- Ты как считаешь, должен или не должен наш советский спортсмен обладать высоким моральным обликом? - спросил начальник.
- Должен, о чем говорить...
- Пить может?
- А я не пью.
- Не о тебе речь. В принципе спрашиваю. А семью разваливать может? А товарищей оскорблять? Ясно - ты стоишь на правильных позициях. На прочти. - И начальник дал ему бумагу - письмо женщины, в котором та жаловалась на мужа. Письмо было длинным и отчаянным. Жена просила обсудить поведение мужа - мастера спорта - на общем собрании клуба, поставить его на место, призвать к порядку, а если не подчинится требованию коллектива, наказать.
Гоги спросил:
- А может, это все вранье?
- Проверено и установлено - плохо твой бог себя ведет. Очень плохо. На собрании выступишь?
- Неудобно...
- Очень удобно! Надо, чтобы человек понял - его осуждают все. И молодые тоже. Ему же на пользу будет. А не захочет осознать, пусть не обижается. - И начальник дал понять Гоги, если даже его тренер из клуба уйдет, Гоги не только не пострадает, но скорее выгадает.
- Теперь-то я понимаю, - рассказывает Гоги, - на какое свинство он меня подбил, а тогда молодой был, глупый, к славе рвался и... выступил.
Конечно, не Гогино слово было решающим, не выступи он, скорее всего ничего бы не изменилось, и запомнил он не столько свое, сколько его выступление.
Когда все осуждающие слова были произнесены и заранее отрепетированное собрание подходило к запланированному концу, слово дали ответчику. Он встал, оглядел собравшихся пристальным взглядом и спросил:
- А кто вам дал право требовать у меня ответа? Нет закона, по которому я обязан раздеваться перед вами... и перетряхивать грязное белье...
- Вот именно - очень грязное белье! - язвительно заметил начальник клуба.
- Достойные уважения люди, - игнорируя реплику, продолжал он, - не станут терять время и разбирать сплетни. Весь цирк, что тут устроен, препохабная инсценировка, и жалко мне только мальчика. Из Гоги мог бы выйти человек, но этого, к сожалению, под вашим руководством не случится. Теперь я думаю: что делать дальше? Наплевать на все сказанное и продолжать работать. Ничего вы со мной не сделаете. Советский суд не даст меня уволить. Но общаться с вами противно...
Поднялся невероятный шум. Выкрики следовали один за другим, кто-то даже засвистел на пальцах, но он продолжал рассуждать вслух:
- Конечно, из вашей лавочки я уйду. Уйду по собственному желанию. И вы дадите мне приличную характеристику. Вам спокойнее и выгоднее сделать все тихо. - И дальше он обратился к Гоги. Глядя парню в глаза, сказал: Ты совершил подлое предательство, мальчик. Если по глупости - это еще можно простить, если из расчета, тогда плохо. Уйди вместе со мной, и я все забуду. Если останешься, прощения не жди...
Оскорбленный словами "предательство и подлость", Гоги остался.
- Вот и все кино. Как? - спросил Гоги.
