Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш
Воровать фрукты с ковент-гарденских лотков было нетрудно; всегда можно было найти минуту, пока торговец смотрел в другую сторону, или убежать так быстро, что он не успевал догнать. Но засунуть руку в карман нарядной леди или джентльмена – это совсем другое дело, тут нужна большая смелость! Когда я жил под Арками, мне показывали многих мальчиков, занимавшихся карманным воровством; но их искусство казалось мне таким же недоступным мне, как искусство разных фокусников и клоунов. Мне казалось даже, что кувыркаться и глотать складные ножи легче, чем воровать из карманов.
Глава XXV. Я вступаю на новый опасный путь и становлюсь богачом
Размышляя обо всем этом, я вышел из глухих, темных переулков на широкую красивую улицу, где все лавки были ярко освещены газом[19], а по тротуарам сновало множество богатых, нарядно одетых господ. Мое внимание обратил на себя большой магазин колониальных товаров. За огромными зеркальными окнами были выставлены всевозможные фрукты, чай, пряности и банки с пикулями[20] и консервами. Кроме того, там же стояли китайские фигуры, фарфоровые и деревянные, каких я никогда прежде не видел. Они интересовали не одного меня; почти никто не проходил мимо лавки, не бросив на них взгляд, а некоторые даже останавливались, чтобы поближе рассмотреть их, так что вокруг окна образовалась небольшая толпа.
Мне некуда было торопиться, и потому я решил переждать, пока народ разойдется и мне можно будет попристальнее разглядеть странные фигуры. Как раз напротив окна магазина, у края тротуара, стоял фонарный столб, я прислонился к нему и стал ждать. Среди собравшихся около магазина была старая леди, такая толстая, что ее нельзя было не заметить: она одна занимала больше места, чем двое обыкновенных людей. Ей хотелось что-то видеть в нижней части окна, она нагнулась и вытянула шею вперед.
Не спуская глаз с толстой леди и не понимая, что она так долго рассматривает, я заметил мальчика чуть-чуть побольше меня ростом, придвинувшегося очень близко к ней и подражавшего всем ее движениям. Этот мальчик был одет довольно плохо, и я подумал сначала, не хочет ли он пошутить над толстой леди, толкнуть ее головой в окно или сделать что-нибудь в таком роде. Однако, взглянув попристальнее на лицо мальчика, я догадался, что у него на уме что-то посерьезнее простой шалости.
Скоро я заметил, что он делает такое дело, от которого у меня захватило дыхание. Он опустил руку вдоль шелкового платья леди, потом быстро отдернул ее прочь, и в эту минуту свет от газового фонаря, упав на его пальцы, показал мне, что он держит в них туго набитый кошелек. Воришка быстро спрятал кошелек в карман, выбрался из толпы и, никем не замеченный, исчез в темноте. Толстая леди постояла еще несколько секунд перед окном и затем пошла дальше по улице, весело улыбаясь и покачивая головой: она, видимо, думала о смешных китайцах.
Какое счастье для того мальчика! Этакий чудесный шелковый кошелек, набитый деньгами! Я продал и сапоги, и чулки за шиллинг да за кусок хлеба, а он в одну минуту добыл себе по крайней мере двенадцать шиллингов! Какой дерзкий вор! Какой счастливец! А что если бы этот кошелек достался мне? Эти мысли одна за другой промчались в моей голове, а за ними последовали другие мысли, такие страшно преступные, что я невольно огляделся по сторонам, как будто боясь, что кто-нибудь услышит их. «Как это легко! Пока ты стоял на месте и дрожал, можно было три раза сделать дело! У тебя просто не хватает смелости!» – говорил мне внутренний голос. «Да, положим, – ответил я самому себе, – дело нетрудно, когда подвернется такая толстая старуха с оттопыренным карманом в шелковом платье. Тут всякому нетрудно. Тут и я, пожалуй, мог бы! Но, главное, когда дождешься другого такого случая?»
И вот я стоял у фонарного столба, поджидая «случая».
Ждать мне пришлось недолго. «Счастье», которое помогло мне при моем первом подвиге на ковент-гарденском рынке, не оставило меня и теперь. Не простоял я и пяти минут, как из магазина вышла дама, правда, не толстая и не старая, но в шелковом платье и с туго набитым кошельком. Выходя из лавки она держала этот кошелек в руках и, казалось, считала в нем деньги. Затем она закрыла его и сунула в карман платья.
«Вот если бы она подошла к окну!» – мелькнуло у меня в голове. И она, действительно, вмешалась в толпу, любовавшуюся китайцами.
Я пробрался туда же вслед за ней и старался делать все так же, как тот мальчик. Я притворился, что внимательно разглядываю китайцев, а между тем рука моя осторожно скользила по складкам шелкового платья к карману. Через минуту пальцы мои ощупали тонкую шелковую сеть кошелька, и он был у меня в руках. Схватив свою добычу, я пустился бежать.
Я бежал долго, не останавливаясь и не переводя духа, пока не добежал до глухого, темного переулка. Там я, наконец, остановился и решился посмотреть на свою добычу. Я вынул из кармана кошелек, высыпал из него деньги и пересчитал их при свете фонаря возле магазина портного. Оказалось, что у меня были две полукроны[21], полусоверен[22], три шиллинга и четыре пенса. Итого восемнадцать шиллингов и четыре пенса!
Никогда в жизни не бывало у меня в руках столько денег, даже половины, даже четверти этого. Но странное дело! Громадность суммы, добытой мной, вовсе не радовала меня, напротив, она заставляла меня ужасаться моего преступления. Особенно полусоверен камнем лежал у меня на совести. Если бы я стащил какой-нибудь старый кошелек, в котором лежало бы два шиллинга или, самое большее, полукрона, меня утешила бы мысль, что я подвергался большой опасности и что деньги достались мне как награда за мою смелость. Но вид этого красивого кошелька, золота, мелкой и крупной серебряной монеты приводил меня в смущение. Мне даже приходило в голову, не бросить ли для успокоения совести полусоверен под лестницу к портному. Но я бросил туда один пустой кошелек.
Я решительно не знал, что мне делать, то есть не знал, что мне купить себе поесть и где купить. Если бы Моульди и Рипстон были со мной, они посоветовали бы мне, мелькнуло у меня в голове, но в то же время мне пришло в голову, что, может быть, мои старые друзья не захотели бы теперь и знаться со мной, не захотели бы дотронуться до моих денег. Ведь я был теперь карманным вором, «настоящим» вором, как говорил Моульди в тот вечер, когда он объяснял мне, что наши занятия в Ковент-Гардене вовсе не воровство. «Я не считаю себя вором», – сказал тогда Моульди и сказал таким голосом, как будто ему было бы очень неприятно, если бы он должен был считать себя вором. Да, я вор, и если Моульди встретится со мной, он отвернется от меня. Все эти мысли делали меня очень несчастным, и я несколько утешился, только дойдя до съестной лавки и истратив четыре пенса на ужин.
После этого я весь вечер или ел, или придумывал, что бы поесть. Должно быть, мой желудок был уж совсем пуст. Я раз пять заходил к кухмистеру и съедал по двухпенсовой сосиске, а перед этим съел еще кусок хлеба с патокой и, в конце концов, купил себе на пенс шоколаду.
В заключение, когда я, собираясь на ночлег, стал считать свой капитал, оказалось, что я истратил не особенно много. Я купил себе пару крепких сапог, и у меня все еще осталось три шиллинга и шесть пенсов, не считая полусоверена, который я засунул под подкладку куртки, заколов ее булавкой.
И вот я стал настоящим вором. Впрочем, я твердо решил не повторять больше моего сегодняшнего преступления. Конечно, сделанного не вернуть, но никто, кроме меня, не знал этого и никогда не узнает. Я с утра стану придумывать, за что мне приняться. Когда у человека лежит в кармане тринадцать шиллингов и шесть пенсов, он может найти сотню способов прожить честно.
Да, конечно, можно было найти и тысячу способов прожить честно; но к стыду своему я должен сознаться, что не нашел ни одного. В тот «счастливый» вечер, когда мне удалось так легко приобрести кошелек, я пошел ночевать в съестную лавочку, где провел и прежнюю ночь. На следующее утро я встал с твердой решимостью жить честно. Но, конечно, прежде чем приняться за какое-нибудь дело, я должен был хорошенько обдумать свое положение. В этих мыслях и рассуждениях я провел все время до обеда.
После обеда я пошел прогуляться по Петикот-лейн и там остановился возле одного магазина, в окне которого был вывешен желтый шелковый платок, разрисованный синими птичьими глазами. Точно такой платок носил на шее отец. Я вошел в магазин и купил платок за три шиллинга и шесть пенсов. Рассудок говорил мне, что я делаю глупость, но я утешал себя мыслью, что купил платок в память об отце. Это вызвало во мне мысль о доме, мне стало грустно, и я выпил кружку пива, чтобы развеселиться.
Не знаю, должно быть, пиво это было очень крепким, или оно с непривычки так сильно подействовало на меня, но я вдруг пришел в такое возбужденное состояние, что с трудом мог себя сдерживать. Я совершенно перестал бояться своих врагов и был готов встретиться лицом к лицу даже с мистером Бельчером, конечно, если с ним не будет двухствольного ружья.
