Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Когда дошла очередь до Милы Колоброда, она вскинула голову от журнала, спросила:
- Это не того ли известного Колоброды, что рекорд проходки поставил?
И Милка, страшно покраснев, буркнула:
- Того!
- Интересно! - И чувствовалось, что новой пионервожатой и правда интересно. Она только сдерживается с трудом, чтобы не расспросить Милку о знаменитом отце. Потом Ирина Николаевна вызвала еще по алфавиту несколько ребят. И вдруг остановилась, вгляделась в журнал, склонившись над ним, и тихо, как бы с затаенным вопросом, прочла:
- Тулубей? Тулубей Ксения.., Ксана встала:
- Это я.
Ирина Николаевна долго, что-то думая про себя, смотрела на Ксану и вдруг сама заметно порозовела.
- Герой Советского Союза Григорий Тулубей - это...
- ...отец, отец! - зашептали все, привставая с парт.- Это отец ее.
- Он мой папа был! - звонким, стеклянным голоском своим ответила Ксана и потупилась.
Новая пионервожатая встала из-за стола, подоила к парте, где все еще стояла Ксана, перебирая руками край передника.
- Да,- сказала Ирина Николаевна,- похожа. Садись.
Она вернулась к столу, оглядела класс и внезапно стала очень строгой, даже суровой, как показалось Ксане.
- Вот видите,- сказала Ирина Николаевна,- мне выпала честь теперь работать вожатой у пионеров школы, которая носит имя замечательного человека... Удивительной храбрости человека! Ему славу поют и честь воздают не только на нашей земле, не только под нашим небом, которое он так бесстрашно защищал. Но и там, далеко, под голубым небом Италии... И в классе у вас учится дочка этого человека.
Все в классе обернулись на Ксану и посмотрели на нее так, как будто никогда раньше не видали.
- Вон там, за окном, стоит ему памятник. (И все повернулись к окну.) Но вот, ребята, посмотрела я и на памятник, и в кое-какие дела школьные успела заглянуть, и показалось мне... Может быть, я, конечно, ребята, ошибаюсь... Но показалось мне, что имя Героя у вас само по себе, а дела ваши, и школьные и пионерские, где-то сами по себе. Портрет в коридоре, портрет такого героя не застеклен. В пазах рамки пыль. С бюста перед входом, я посмотрела, бронзировка сходит, край постамента с угла обвалился. Говорят, переписывались вы сначала с болгарскими ребятами, потом с итальянскими школьниками из Генуи начали. И заглохло у вас это дело. По успеваемости тоже... Мне казалось бы, что школа имени такого человека, каким был Григорий Тулубей... по успеваемости такая школа должна бы выше находиться. А как по-вашему?
Класс молчал подозрительно, не зная, к чему в конце концов склонится разговор. Все выжидательно посматривали на новую вожатую.
- Слышала я,- продолжала она,- что и на строительство канала, который принесет сюда столетиями ожидаемую воду, вы тоже еще ни разу не ездили. Кто-то в классе поднял руку и сказал с места:
- Мы были.
- Ну-ка, поднимите руки, кто был? - В классе подняли руки еще два-три человека.- Ну вот как мало! Только случайно попадали. Кто был, а кто и не был.- Ирина Николаевна медленно обвела взором класс.- А вот на письмо итальянских партизан, которые ухаживают в Генуе за могилой нашего Героя, как я выяснила, ответ до сих пор не послан. И сами посудите, ребята... Оправдываете вы сегодня ту высокую честь, которая так счастливо выпала на вашу долю? Ведь это великая честь, я считаю, учиться в школе, из стен которой вышел такой герой. Небось школьники других городов и итальянские ребята, многих сверстников которых спас, заплатив жизнью своей, Григорий Богданович; они все вам завидуют. Они-то, должно быть, думают: вот уж, наверное, школа так школа, если в ней вырос Григорий Тулубей, знаменитый Богритули... Вот уж, конечно, в этой школе, раз она сохраняет имя Героя, дело идет! А разве так идет, как они представляют, если сказать по совести? Разве так?..- Ирина Николаевна помолчала, будто ожидала ответа.- А я считаю, ребята, есть замечательный один девиз! Я случайно в Ленинграде его откопала, именно откопала. Приехала на каникулы в Ленинград. Зимой была. Пришла на старое Александро-Нев-ское кладбище, где Суворов похоронен, где композиторы, где Чайковский, Римский-Корсаков... И вот на одной старой могиле петровских времен увидела я на чугунном гербе надпись: "Не слыть, а быть". И только после узнала я, совсем уже недавно, из газет, что у Григория ТуЛубея в записной книжке тоже было это записано: "Не слыть, а быть". Вы только вслушайтесь, как это хорошо, и строго, и верно сказано. Какое правило для жизни дано! "Не слыть, а быть". То есть не просто славиться, не только считаться, а на самом деле быть таким, каким тебя считают. Соответствовать славе своей. Правда, хорошо ведь, ребята? "Не слыть, а быть".
Она не видела, как вспыхнула, а потом побелела Кса-на Тулубей. А в классе от одной стены до другой, от передней парты до задней прошелестело: "Не слыть, а быть". Все повторяли про себя это кто вслух, кто шепотом.
- И мне будет стыдно, если мы уроним высокую честь зваться тулубеевцами. Ведь вы же тулубеевцы! Это помнить надо. Нужно не только слыть, но и быть тулубеевцами. Вот ваша подружка Ксения Тулубей, она, верно, чувствует, к чему обязывает ее фамилия. А всех вас, пионеров школы, которая носит это же имя, разве оно не обязывает? И я вам говорю с самого начала прямо: если положение в школе мы с вами не исправим, я же первая поставлю вопрос о том, чтобы имя Тулубея передали какой-нибудь другой, более его достойной школе.
Ксана сидела вся белая, ни кровинки в лице, только виднелись еле заметные мраморные прожилки да облетел словно какой-то дымок вокруг лба и залег у глаз. Мила заметила состояние подруги, покосилась и быстро сказала:
- Ой, лучше не надо!..
- Да, лучше не надо,- согласилась новая вожатая. Она встретила смятенный взгляд Ксаны, услышала, как тревожно загудел класс, и повторила: - Лучше, конечно, не надо. И я уверена, что мы никому это знамя не отдадим. Правда ведь?
Директор Глеб Силыч спросил у новой вожатой:
- Ну как, справляетесь? Вы там возьмите себе на заметочку этого Кондратова. Знаете, чтобы не выделялся. Чтобы не сказывалось все-таки чуждого, нежелательного влияния. Как-никак это ученик с отягченной биографией. И важно, чтобы в классе превалировало иное начало. Вы меня понимаете? Кстати, что это вы им там насчет школы излагали? Я подходил к дверям класса, и до меня случайно долетело... Нет, я не в порядке замечания, не думайте. Но просто так, дружески, как старший товарищ. Не рекомендую. Тем более, что наличествует в коллективе мальчик из эмигрантских кругов. Следует учитывать. Любое опрометчивое ваше суждение может легко стать достоянием нежелательных элементов и быть дурно истолковано. Во вред реноме нашей школы. А она числится среди передовых по району. А так как класс чрезвычайно дружный, контингент в целом однородный. Я думаю, справитесь.
Он, должно быть, искренне хотел подбодрить молодую учительницу, но она почему-то после этого разговора ужасно заскучала.
- Ну что это вы? - успокаивала ее Елизавета Пор-фирьевна.- Он человек неплохой, наш директор, и администратор очень дельный.
- Господи! - ужасалась Ирина Николаевна.- Он такой чистый, вымытый, холодный. Мне кажется, когда он берет свой портфель, что и у того по коже пупырышки идут...
- Ну, это вы преувеличиваете, душенька. Он, правда, только чересчур уж цифрам доверяется. Недаром у него любимое выражение - это: "Числимся на хорошем счету". За суммой иногда слагаемых не видит. А все дети разные. Не верьте никогда тем педагогам, которые самонадеянно заявляют вам, что они знают свой класс как собственные пять пальцев. Кстати, и пальцы-то на руке неодинаковы. Разве похож, скажем, большой палец на мизинец?
Ирина Николаевна послушно взглянула на свою маленькую, по-детски еще пухлую руку и весело закивала головой.
А у хорошего пианиста,- продолжала старая учительница,- все пальцы подчинены музыкальному строю. Так и ребята. Они, в общем, все разные. Это числа именованные, если уж пользоваться арифметикой. Их нельзя складывать, как дрова в поленницу. Сорок учеников у вас в классе? Так помните: это сорок различных человеческих характеров! И не складываются они так просто в класс. Ведь нельзя же прибавлять метры к литрам, яблоки к мячам, складывать дома и корабли. Но их надо объединять тем главным, общим, что есть уже хорошего во всяком или должно быть в каждом. И чтобы возникла эта высокая, добрая общность, которая не расплющивает личный характер, а обогащает личность,- вот в этом я и вижу нашу с вами задачу... И тут важно не числиться на хорошем счету, а в самом деле добиться своего. Да,- произнесла она задумчиво,- именно, "не слыть, а быть". Это вы очень хорошо им сказали.
...Как только кончились занятия, Ирина Николаевна отправилась прямехонько в исполком и потребовала разговора с председателем. Секретарь - тот самый, который ушиб ногу тростью Незабудного в первый день приезда чемпиона,сообщил, что председательница только что отбыла на строительство, и предложил пройти к заведующему отделом народного образования. Ирина Николаевна, постучавшись, вошла в небольшой кабинет. Там, кроме молодого человека в очках и лыжной куртке, приподнявшегося за столом, стояла маленькая пожилая женщина. На ней был брезентовый плащ, сапоги, залепленные грязью. В руке она держала военную походную сумку с планшеткой, очевидно заменявшую ей портфель.