Владимир Киселев - В сутках двадцать четыре часа
— Ух ты! И верно, много. Расписку дали?
— А как же, благодарность объявили. И расписку по всей форме вручили. Акт, вот смотри. — Косило протянул документ с гербовой печатью. — Полный порядок. Читай…
Павел Семенчук внимательно прочитал всё, и подписи тоже.
«Акт подписали: управляющий Шкловским отделением госбанка З. Сигалов, главбух А. Козловский, старший кассир М. Воробьева. 31 июля 1941 года».
Хлебные карточки
Зеленоватые, красноватые, серые листки, расчерченные на аккуратные квадраты. В годы войны они были буквально жизнью для каждого городского жителя. Теперь же их можно увидеть только в музеях. Если бы эти бумажки могли вдруг заговорить, ты услыхал бы суровую историю о том, что они впервые появились 1 июля 1941 года. В этот день московские газеты опубликовали сообщение Московского Совета о введении в городе карточной системы торговли хлебом, мясом, сахаром, крупами, жирами и промышленными товарами, одеждой, обувью.
Это была вынужденная мера. Она означала, что с этого дня страна переходит на строгий режим экономии. Как никогда, надо было беречь каждый килограмм хлеба, так необходимого для воинов Красной Армии, для тружеников тыла, для нашей победы.
Дневная норма хлеба для рабочих и инженерно-технических работников устанавливалась 800 граммов, для служащих — 600 граммов, а для неработающих и детей до 12 лет — 400 граммов. Рабочим полагалось на месяц: крупы — 2 килограмма, сахару — 1,5 килограмма, мяса — 2,2 килограмма, рыбы — 1 килограмм, жира — 800 граммов. Для служащих, неработающих и детей нормы были значительно ниже. Что делать? Это было все, чем тогда располагало государство. Хлеб и другие продукты можно было купить по карточкам не в любом, а только в определенном магазине, к которому был прикреплен человек.
Скромные пестренькие бумажки. Побежал Ленька с ними в булочную. А на улице столько интересного: красноармейцы с винтовками в строю идут, кони пушки тянут, аэростаты воздушного заграждения… Мальчишка отщипывал корочку от теплой еще буханки хлеба — хлеб такой вкусный! — засмотрелся на пушки. А хлебные талоны мимо кармана сунул. Лишь дома обнаружил, что карточек нет. Потерял.
— Что ты наделал?! Без карточек как жить будем, где хлеба возьмем! — плача, причитала мать.
Испугался Ленька. Побежал в карточное бюро, постучал в окошечко. Из него выглянул симпатичный старичок в очках, с седой бородкой. Лицо у старичка в маленьких морщинках, доброе.
— Что тебе, мальчик?
— Дядя, я карточки хлебные потерял, мама плачет. На меня не выписывайте, я обойдусь, а на папу с мамой выдайте…
— Ай, ай, ай! — заохал старичок. — Такой большой, а порядка не знаешь. И рад бы помочь, да не могу. Взамен утерянных карточки не выдаются и вперед не выдаем. Придется ждать нового месяца. Так и объясни маме.
Что ей объяснять? Она сама знает. Задумался мальчишка. Может быть, впервые за свои двенадцать лет. Увидел отец, что сын переживает, даже ругать его не стал. Только и сказал:
— Ленька, это тебе урок на всю жизнь.
Мать уже не плакала. Пока Ленька в бюро ходил, они с отцом обговорили, как будут жить до выдачи новых карточек.
— Продам на толкучке пуховый платок, летом он мне все равно не нужен, а на вырученные деньги хлеб будем на рынке покупать, — вздохнула мать. — Жалко платок — мамин подарок мне. Ну, да ничего, проживем.
Прошло несколько дней.
— Одно не пойму, — сказал как-то отец. — Конечно, бывают обстоятельства, когда человеку срочно деньги понадобились, волей-неволей хлеб продашь. Да только такое не часто бывает. Ты же, мать, хлеб у тети Доры покупаешь. Она что, святым духом питается?
— Дора — женщина культурная, ни в чем плохом не замечена. Напраслину, отец, на нее не возводи. Спасибо, что выручает. Карточки ей, она рассказывала, шоферы оставляют. Конечно, тоже не бесплатно.
— Что-то тут не так.
Иван Семенович знал, что рабочие и служащие хлебные карточки получают по месту работы, а остальные — по месту жительства в карточных бюро при домоуправлениях.
В Москве скопилось много эвакуированных. Начались перебои с хлебом. Цена на хлеб на рынке подпрыгнула. Спекулянты просили за буханку ржаного хлеба 120—150 рублей. Разве пухового платка хватит, чтобы прожить?
Неизвестно, по каким каналам, но хлеб попадал спекулянтам. Нечестные люди воровали и карточки, а потом продавали на черном рынке. Получив об этом первые сигналы, оперативные сотрудники ОБХСС взяли на учет все карточные бюро при домоуправлениях. Участковым уполномоченным было приказано проверять работу всех точек: кому и как выдаются хлебные карточки. Теперь без проверки и разрешения органов милиции ни одного человека не назначали на работу в карточное бюро. Распределять хлеб могли только честные люди.
И все-таки хлеб и карточки продолжали продавать на рынке.
Преступников искали, но для такой работы не хватало людей. Ведь многие сотрудники столичной милиции ушли на фронт.
Надев штатский костюм, оперуполномоченный ОБХСС Андриашин встал в очередь в булочную. До открытия магазина было еще часа полтора, но народу уже собралось много. Люди терпеливо ожидали открытия магазина. Две энергичные женщины стали переписывать номера. Хлеба на всех могло и не хватить, поэтому люди сами строго следили за порядком в очереди. Номера на руке нет — к прилавку не подпустят. Андриашин, как и все, протянул женщине руку. Послюнявив химический карандаш, она написала ему на ладони цифру 201.
— Гражданин, вы, наверное, новенький? Больше переписывать не будем. Можете погулять, но далеко не отходите, булочную скоро откроют.
— Спасибо, — поблагодарил Андриашин. — А у вас строго.
— Без этого нельзя! Разве мало ловкачей толкается? Порядок один для всех, — объяснила женщина.
Андриашин отошел в сторону. Приглядывался к людям, прислушивался к разговорам. В очереди говорили о разном, но больше о войне, о знакомых, у которых пропали карточки. Женщины ахали, вздыхали, сочувствовали, проклинали карманников. И снова разговор возвращался к войне, к судьбам сыновей, мужей, которые были на фронте. Одна старушка рассказывала, что возле дома милиция задержала фашистского «ракетчика».
— Сигналы в небо пускал, — поясняла она, — ёропланам ихним, значит, указывал, где завод стоит. Вот что делается.
Прислушиваясь к старушке, Андриашин подумал: «Молодцы ребята, если только бабуся рассказывает правду». В том, что фашисты имели в Москве свою агентуру, сомнений не было. Не одного и не двух шпионов уже задержали милиционеры. У Андриашина другая задача: предстояло проверить человека, о котором рассказал рабочий Иван Семенович, отец Лёньки — пацана, потерявшего недавно хлебные карточки.
Привезли хлеб. Очередь зашевелилась, вытянулась к ободранным дверям булочной. Андриашин вошел внутрь. Возле прилавка толпился народ. На него, сидящего в стороне, никто не обращал внимания. Как было условлено, продавщица громко называла карточки:
— Одна рабочая, одна иждивенческая, две детские. Итого: два килограмма.
Называла цену, взвешивала хлеб и протягивала покупателю.
У прилавка еще не старая женщина в легком костюме и желтом берете. В руках у нее добротная коричневая кожаная сумка. Движения энергичные, голос громкий, повелительный. Она протягивает продавцу карточки и сама называет:
— Три рабочие!
За ней хлеб покупает старушка, та, что рассказывала про ракетчиков. Свои четыреста граммов она берет от продавца неторопливо и бережно заворачивает в чистую тряпицу.
Приближается очередь Андриашина. Пока ничего интересного в магазине он не заметил. Люди приходили и уходили. Дверь хлопала беспрерывно. Андриашин оглянулся: за ним стояло человек тридцать, а может, и все пятьдесят. Он уже многих запомнил. Появился новый покупатель. Новый ли? Он узнал ее сразу. Только что-то изменилось в облике. На голове уже нет желтого берета, а поверх костюма светлый пыльник, в руках авоська. На глазах очки. Но тот же энергичный поворот головы.
«Она же только что получила хлеб по трем рабочим карточкам», — подумал Андриашин.
В этот раз женщина получила две рабочие и две детские нормы хлеба. Хороша семейка! Почти полных четыре буханки. Это уже интересно.
Следом за женщиной Андриашин вышел из магазина.
— Разрешите помочь, — галантно предложил он.
Женщина вздрогнула, увидев незнакомого мужчину. Но быстро справилась с испугом.
— Если уж вам так хочется, пожалуйста. — И протянула авоську.
Андриашин легонько взял женщину за локоть. Некоторое время они шли молча. Андриашин слышал, как старушка сказала им вслед:
— Не иначе как спекулянты, вон сколько хлеба нахватали.
— Мне направо, спасибо, — женщина протянула руку за авоськой.
Андриашин не отпускал ее.
