Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская
Гошка и сам не знал. Вроде ему было почти легче, потому что Витька нормальный, но одновременно и тяжелее, потому что…
…Ящерицы, змеи, языки раздвоенные…
Пришёл на кухню Вениамин Аркадьевич. Такой мрачный, что стало совсем тихо. Только Макс спросил, как там с хронометром, а Долька чаю предложила. Веник отмахнулся от всего сразу. Гошке показалось – Веник только на него и смотрит.
– Да непонятно там ни черта. Так, завтра в десять матчасть, разбираем вылет Найдёнова. Максим, отчёт где вообще?
Макс сказал, что он сегодня допишет и утром сдаст.
– И Никифоров тоже напишет. Как наблюдатель. Ясно? Так, теперь где ваш этот кот? Давайте его в коробку какую-нибудь, что ли.
– Зачем?
– В институт. Изучать его будем.
И тут Гошка заорал. Так громко, что окна звякнули:
– Не трогайте кота! Лучше меня заберите!
Веник не понял:
– А тебя-то с чего?
– Я хронометр сжёг, – очень тихо сказал Гошка.
– Чего?
Кто присвистнул, кто охнул. Сашка с Серым переглянулись, и Серый начал какое-то слово жевать:
– Оч-оч-очуметь!
Вениамин Аркадьевич смотрел на Гошку:
– Вы хоть один день можете прожить нормально? Не теряться, не ломать, не взрывать, котов сюда не таскать… Хронометр не трогать! Что ты с ним делал?
– Витькину хронику смотрел.
Веник даже не стал орать, что Гошку надо было душить в зародыше. Просто рявкнул:
– В мастерскую, быстро.
И сам туда зашагал, ругаясь непонятными словами, поминая каких-то Колмогорова и Пуанкаре. Или Пуаре?.. Сыщик такой был, что ли?..
На пороге мастерской Веник снова рявкнул на весь дом.
– Долорес! Чаю!
А потом дверь захлопнул, на Гошку глянул: мол, рассказывай.
Гошка не знал, с чего начать. Но тут в дверь постучали, типа чайник прибыл. И принесли его Витька и Макс, самые взрослые, высокие и сильные. И можно было ничего не бояться и наконец-то всё рассказать. Потому что он нечаянно. Он же не знал, сколько эта техника стоит. И что там так вспыхнет. Веник заржал и махнул рукой:
– Поджигатель. Пироман.
Теперь Вениамин Аркадьевич не злился, а радовался. Выспрашивал подробности. Говорил, что стало понятно, как эту дурынду починить. Даже про чайник забыл. Сказал, что всё, ему теперь назад надо, заказывать детали и ремонтную бригаду ловить. Про кота больше не вспоминал.
А вот кот Беляк про Вениамина Аркадьевича не забыл.
8
Дольке было очень неловко смотреть, как Вениамин Аркадьевич, поскользнувшись на кошачьей блевотине, влетает в дверцы институтского лифта. Неловко и, если честно, смешно. Потому что он руками размахивал, и чертыхался, и вообще был каким-то ужасно жалким. Долька метнулась в кухню, прижала к губам ладонь, чтобы не расхохотаться. И поняла, что больше не чувствует ни обиды, ни злости, ни страха. Вообще ничего.
Зато у Некрасова эмоции так и лились фонтаном. Гошку будто опять подменили – на настоящего, громкого и звонкого. И подозрительно послушного: сам вызвался за котом убрать, размахивал шваброй, орал на весь коридор стихи про дурдом… Ну, и хорошо. Только теперь надо будет коту корма нормального заказать. А то взяли моду – котов сосисками кормить…
Людочка, конечно, говорила, что она тут ни при чём, что котик сам, потом предложила помочь с картошкой. Долька согласилась на помощь. По-хорошему, к картошке надо Макса с Женькой привлекать, сейчас их очередь. Но у них отчёт по вылету, это важнее! А потом ещё на базе тренировка, раз с утра не полетели. Макс ведь Женьку каждый день к морю гоняет, в любую погоду…
– Доль, я всё вымыл. Честно-честно! Чего ещё сделать?
У Гошки трудовой энтузиазм. Страшная вещь. Надо как-то в мирное русло, пока весь дом не разнёс. Картошка! Конечно же!
– Иди Людочке помоги. Люда, куда ты опять кота кормишь, он же лопнет!
Долька прикрыла дверь кухни, вышла наружу, на солнцепёк. Над соснами летели облака – белые, густые, красивые. Почти такие же, как утром. И белки по веткам прыгали. И можно было смотреть на дорожку между сосен и вспоминать, как по ней утром нёсся Витька Беляев.
В распахнутое окно кухни было слышно, как маленькая Люда строит Некрасова:
– Гоша! Это не тот нож! Ты что, вообще никогда раньше картошку не чистил?
Долька задумалась. Голос у Людки был детский, звонкий. А интонации – взрослые, Долькины. А у самой Дольки они от бабы Тани. Как по наследству.
– Гоша! Зачем человеку мозги? Чтобы ими пользоваться.
– Не скрипи, а то зарифмую. Люда-зануда!
Захохотали оба.
– Гоша, отойди, стрелять будет!
– Кто?
– Масло, дурак!
– А я однажды к раскалённой плите палец приложил. Думал что-то, иду на кухню. А там конфорка такая розовая от жара, что прямо бархатная. Погладить захотелось…
– Бедный. А мне мама говорила…
Долька отошла подальше. Сиблинги они. Братья и сёстры. Старшие и младшие. И когда ты почти взрослая, младшие тебе – почти что дети. А старшие – не только братья…
9
Когда Веник свалил в НИИ, все расслабились. Гошка чувствовал себя легко-легко! Потому что врать – тяжело очень. И сейчас эта тяжесть исчезла. И Гошку даже не придушили в зародыше!
Так что он помыл за котом пол (Долька сказала, что «терпимо») и помог Людочке с картошкой. И ни разу не порезался, хотя картофельный нож был какой-то совершенно дурацкий, прямо не нож, а открывалка. Нормальный нож – это у Макса, тот, которым Макс всё время щёлкает! Тот, про который бредил ночью Женька.
Надо выяснить, не Макс ли Женьку запугал до такой степени. И Гошка начал наблюдение и выяснение. А что ещё делать? Не уроки же!
Максим почему-то копался в мусорном ведре.
Вообще их мусор отправляют на лифте обратно в НИИ, чтобы не загрязнять планетку. Долька всё время напоминает, чтобы кидали стекло в этот контейнер, бумагу в тот, огрызки – вон туда. Но они почти никогда так не делают. Не из вредности, а просто некогда. Дольке тоже некогда. Помойка уезжает несортированной.
А Макс, видимо, нашёл время. Он сидел, вынимал из контейнера для объедков жестяные банки от газировки. Выставлял в рядок. Жестянки были похожи на большие мятые гильзы. Гошка подошёл поближе. Хотел переставить банки – в два ряда, чтоб красивее. Макс повернулся от помойного ведра. Рявкнул так, что у Гошки рука дёрнулась. Банки весело раскатились по полу.
– Свалил быстро!
Гошка не свалил.
– А зачем они тебе?
– Чужие уши консервировать. Или пальцы.
Макс покидал банки в чёрный пакет для мусора, подхватил его, ушёл в гараж. Женьку с собой позвал. Гошка потом подумал: Макс был похож на него самого. Гошка так же психовал, когда искал в мастерской плёнку с жизнью Витьки Беляева. Но там – чужая жизнь. А тут – банки из-под газировки. Чего из-за них так переживать?
После обеда стал накрапывать дождь.
Гошка зашёл в комнату
