Я и мои друзья - Александр Галкин
— Где? Где поймал? — наперебой спрашивали его.
— Здесь. В траве. Прямо в руку уткнулся. Я и схватил! Их тут уйма!
Симуш, Тимуш и я немедленно полезли в воду. И началась увлекательная охота. Мы ворошили траву, ворочали, поднимая муть, камни, рвали водоросли и выбрасывали на берег, а камни забрасывали подальше, вглубь. Поднялся невообразимый шум и гам. Наверное, мы прочесали изрядный кусок берега. Но повезло только Тимушу, он тоже поймал небольшого пардаса и нескольких пескарей.
Опомнились мы, когда солнце низко повисло над кромкой леса. Жар дневной спал, длинные тени протянулись по берегу от развесистых ветел.
Керкусь забеспокоился и начал тянуть меня домой. Наловив еще пескарей, мы поснимали с себя рубашки, связали рукава и, выпустив в них наш улов, отправились домой.
Керкусь почти бежал. Он ушел далеко и в то время, когда мы еще брели через поле, уже скрылся между домами. Но вскоре выскочил нам навстречу взъерошенный, напуганный. Глаза у него были белыми от страха:
— Михась! Михась! Иди скорее! Скорее, Михась!
— Что стряслось? — крикнул я.
— Ой, скорее! Михась! Скорее! — твердил бледный Керкусь и, когда я подбежал, почти шепотом произнес.— Беда! Теперь нам не только велосипеда, но и захудалого колеса от детской коляски не видать…
Мы вбежали во двор. И остолбенели. От наших ровных и красивых грядок не осталось и следа! Все было взрыхлено, перерыто. Нежные и свежие всходы были выщипаны, точно их аккуратно выстригли ножницами.
— А где же Хураська?! — закричал я, оглядывая неслыханное разрушение.— Где этот пес? Убежал?
— Не знаю,— сокрушенно ответил Керкусь.— Не видно его.
Он пробежался по огороду, заглядывая под каждый куст и вдруг завопил:
— Да вот он! Вот! Дрыхнет, проклятый! Ах ты, уродина несчастная! — кричал Керкусь.— На что ты только годишься? Утопить тебя мало! Что мы теперь скажем отцу? Не мог пахчу уберечь! Из-за тебя мы теперь в беду влипли. Пшол! Собака!
Тут, очевидно, он пнул Хураську ногой, потому что тот с визгом выкатился из-под кустов и пулей прошмыгнул в растворенную калитку. Только хвост его, увешанный колючками, промелькнул перед нашими глазами.
Вылез из кустов и Керкусь. В руках у него была охапка белых куриных перьев. Я с испугом уставился на него.
— Что это? — не веря своим глазам, выговорил я.
— Не видишь? — рассердился Керкусь.— Перья! Курицу разодрал этот пес. Любимую мамину несушку!.. Белую! Все. Не видать мне теперь яиц! — захныкал он и залился в три ручья.
У меня самого сердце было не на месте. Что делать? Любимая курица матери погибла, грядки порушены. От одной мысли, какие будут для нас последствия после этою, я похолодел.
Перепуганные не меньше нас, Симуш и Тимуш незаметно смылись со двора. Остались мы с Керкусем наедине со своим горем. И Хураська исчез! Так и чесались руки проучить пса, но не бегать же за ним по всей деревне!
Я остановился возле куста, где Керкусь обнаружил Хураську. Там валялся целый ворох белых перьев. «Прежде всего их нужно убрать,— решил я.— А там будет видно». Я собрал перья в рубаху и вынес с огорода. Оглянулся, соображая, куда бы все это запрятать. Керкусь стоял рядом и непрерывно причитал и хныкал.
— Куда бы это деть? — спросил я его, но он только пожал плечами.
История с огородом его доконала.
Вздохнув, я отвернулся. Мне и самому было не легче. И — вздрогнул! В сопровождении нашего петуха куры важно вышагивали вдоль забора. Как только суматоха кончилась, они снова появились во дворе. Но самое главное, в их толпе спокойно шествовала любимая мамина несушка. О чудо! Я не верил своим глазам. Керкусь перестал хныкать и от удивления открыл рот.
— Как же так? — удивился он.
Посмотрев друг на друга, мы сразу поняли в чем тут дело. Это Хураська полакомился чужой курочкой! И тут я увидел, что кошка, урча и захлебываясь, заглатывала оброненный Керкусем улов.
— Эх, растяпа, упустил рыбу! — крикнул я брату.
— Плюнь,— ответил Керкусь.— По сравнению с курицей рыба — пустяк.
На душе у нас стало чуточку спокойнее. Конечно, не-так уж это весело, коли кто-то из соседей поплатился курицей. Но, в конце концов, во всем был виноват Хураська, а не мы! Если решат его наказать, мы возражать не станем. Но с другой стороны — курица сама виновата: лезла не в свой огород! Выходит, Хураська не такой уж плохой пес, как мы думали до этого.
— Интересно, чья же она курица? — задумчиво проговорил Керкусь, собирая перья и воровато оглядываясь, запихивая их за пазуху. Никто ему не ответил. Молча разровняли грядку и полили их, утрамбовали вновь дорожку между грядками, похоронили перья трагически погибшей курицы и только тогда, осматривая свою работу, задумались. Взойдут ли на грядках, поднимутся ли всходы или нет?..
С виду наш огород выглядел вполне пристойно…
Родителей наших не было дня три. Измаялись мы, пока ожидали. Бедный Керкусь не раз забирался на ворота у околицы и из-под ладони разглядывал дорогу, ведущую от шоссе: не покажутся ли знакомые, родные фигуры? На сей раз просидел там часа три, а то и больше. И, возможно, не слез бы до вечера, но полил дождь, и ему поневоле пришлось покинуть свой пост. Мы скорей побежали домой.
Однако дождь был недолгим. Тучи ушли и вновь засияло солнце. Умытая влагой зелень блестела. По улице бежали ручьи, и босоногая ребятня с веселым криком носилась по ним. Мы тоже собрались на улицу. И в это время скрипнула калитка, радостно затявкал, повизгивая, Хураська. Мы выскочили во двор. Перед нами стояли отец и мама. Отец, как всегда, был сдержан, молчалив и улыбаясь стоял в сторонке.
За руль он держал новенький, сверкающий никелем, двухколесный велосипед.
Пока я глядел на велосипед, в мою голову словно змея вползла страшная мысль, а по телу побежали мурашки: «Сейчас мы радуемся, но что
