Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин
Корф усмехнулся.
– Вижу, Андрей Макарыч, вы сумели преодолеть недоверие к нашей технике?
Доктор кивнул, сдержав усмешку. Агрегат на самом деле был не лампой, а химической зажигательницей для сигар и пахитос – «огниво Дёберейнера», замысловатое порождение сумрачного германского гения. Внутри стеклянного корпуса скрывалась цинковая пластина, порождающая в реакции с серной кислотой водород; горючий газ, попадая на губку катализатора, вспыхивал, давая яркий язычок пламени. Каретников раскурил сигару и аккуратно прикрутил бронзовый краник. Огонь погас; давление в стеклянном пузыре выросло, отжав кислоту от цинка, и выделение газа прекратилось. Доктор, бережно отодвинул замысловатое приспособление подальше от края стола.
«…доверие – это, конечно неплохо, но если эту штуку уронить на пол – она, пожалуй, может и рвануть…»
Это был своего рода ритуал – и у Каретникова, и у хозяина кабинета имелись, конечно, пьезоэлектрические зажигалки, но Корф всякий раз испытывал гостя, подсовывая ему это хитроумное сооружение, достойный образчик эстетики стимпанка. Каретников подозревал, что зажигательницу выставляли на стол специально к его визиту, а всё остальное время она мирно пылилась в буфете.
Евсеин с некоторой опаской последовал примеру спутника. Адъютант принёс на серебряном подносе чайник и тарелку с крошечными бутербродами-канапе, расставил извлечённые из буфета чайные приборы. Катерников, наблюдал за его манипуляциями, откинувшись в кресле, и наслаждался «гаваной» – голубой ароматный дым слоями поплыл в воздухе. Адъютант разлил чай, щёлкнул каблуками и удалился.
– Итак, господа… – Корф, в свою очередь, раскурил сигару и откинулся на спинку кресла. – Я пригласил вас сегодня, чтобы обсудить некоторые обстоятельства. Вам начинать, Вильгельм Евграфыч…
И приглашающе кивнул Евсеину.
Доцент засуетился, поправил пенсне и выложил на стол тонкую кожную, с позолоченными уголками, папку.
– …таким образом, работы с египетскими манускриптами продолжаются. – Евсеин подвёл итог своего повествования. – И, надо сказать, уже сейчас удалось извлечь из них довольно много. Что даёт нам право надеяться на определённый прогресс в этой области.
Каретников, как, впрочем, и Корф, терпеливо выслушал лекцию, затянувшуюся примерно на четверть часа. Состояла она, по большей части, из повторов того, что хорошо было известно обоим слушателям: краткий пересказ истории знакомства доцента Московского Императорского Университета Евсеина с немецким археологом Бугхардтом, занимавшим пост хранителя собрания древностей египетского хедива; описание недавнего визита самого Евсеина и главы африканской экспедиции Д.О.П. а господина Семёнова к упомянутому хранителю; трагическое завершение этого визита – перестрелка в тоннелях на секретном уровне хранилища древностей, взрыв заложенной им динамитной мины, гибель самого Бурхардта под завалами. И трофеи – невероятно древние записи, сделанные не на папирусах, бумаге или пергаменте, а на пластинах из загадочного металла. Будучи сложенными определённым образом, они образовывали листы, содержащие составленный из незнакомых символов-иероглифов текст.
Листы эти с лёгкой руки Семёнова стали называть «египетскими манускриптами» – предполагалось, что они содержат знания, сулящие власть над порталами-червоточинами. Учёные лишь подбирали к пластинам ключик: по словам Евсеина, пока удалось разобрать лишь малую их толику. Но и того хватило, чтобы вернувшийся с драгоценной добычей в Петербург доцент затеял рискованные эксперименты с червоточинами. А сам Семёнов отправился дальше, вглубь Чёрной Африки, где, если верить вычитанным из «египетских манускриптов» указаниям, невесть сколько веков скрывалась разгадка этих тайн.
– Прогресс, говорите? – Корф не скрывал скепсиса. – Вы уж простите, Вильгельм Евграфыч, но пока я вижу не прогресс, а одну только бестолковщину. Вы всё же не мальчик – пуститься в такую авантюру, да ещё и подбить на неё поручика Смольского и господина Г иляровского?..
Каретников покосился на Евсеина: доцент после слов Корфа смущённо потупился. Возразить было нечего: затеянный без ведома начальства эксперимент провалился с оглушительным треском. Схлопнувшиеся порталы восстановить не удалось, а сам доцент и его спутники при возвращении из будущего угодили в «туманный мир", лежащий где-то на пересечении «червоточин», и даже встретились с его обитателями. Чем закончилась встреча, доктор Каретников знал лучше других: один из участников Евсеинской авантюры, Роман Смольский, пострадал от таинственного оружия четырёхпалых чужаков и до сих пор пребывает в коме. И медицина, что девятнадцатого, что двадцать первого века, была в данном случае бессильна.
Я понимаю ваш научный энтузиазм, уважаемый Вильгельм Евграфыч… – продолжал Корф. – Но прошу вас дать слово, что впредь вы воздержитесь от рискованных экспериментов. Вот вернётся господин Семёнов – тогда и посмотрим.
– Если вернётся… – буркнул Евсеин.
– Типун вам на язык, господин доцент! – Корф аж поперхнулся от возмущения. – Даже и думать не смейте о чём-то подобном! И вернётся, и результаты интересные привезёт. Вы их, как полагается, изучите – и продолжите работать дальше. Разумеется, получив соответствующее разрешение.
При слове «разрешение» Евсеин недовольно скривился. Каретников вполне мог его понять – натура истинного учёного не готова была принять любого рода ограничения.
«…так-то, друг мой, добро пожаловать в новую эпоху. Придётся привыкать к её реалиям, и одна из них – контроль над развитием науки…»
Кстати… – Корф сделал вид, что вспомнил нечто незначительное, до чего раньше попросту не доходили руки. – Вы ведь сумели разузнать кое-что важное касательно этих самых червоточин? Если не ошибаюсь, их пытался изучать один из подельников нашего общего знакомого, Геннадия Войтюка, но оставил на той стороне портала? Где сейчас материалы его исследований?
Евсеин замялся.
– Вы о тетрадях Виктора… то есть, господина Анцыферова? Разумеется, мы забрали их с собой. Сейчас они у меня, в лаборатории. Увы, мне не хватает знаний, чтобы разобраться в них по существу, тут надо хорошо разбираться в физике – и далеко не на нашем нынешнем уровне.
_ У вас? Вот и хорошо. – Корф удовлетворённо кивнул. – Тогда, не сочтите за труд, передайте их в наш департамент. Пусть их там отсканируют и, на всякий случай, сделают ещё и фотокопии. Согласитесь, было бы опрометчиво иметь столь ценные материалы в единственном экземпляре!
Евсеин пожал плечами.
– Конечно, почему бы и нет? Только учите, с тетрадей Виктора уже сделали копии. Они сейчас у дяди Ю… у господина Лерха. Кстати, старик уверяет, что обращался к вам с просьбой позволить ему побеседовать с Виктором – но ему всякий раз отказывали. Это что, по соображениям секретности?
Барон рассеянно покрутил в пальцах незажжённую сигару.
– Как вам сказать… Я с большим уважением отношусь к господину Лерху, ценю его, как инженера и учёного и далёк от того, чтобы заподозрить его в нелояльности, но… – тут он сделал паузу, – …но откуда мне знать, что творится у него в голове? Может, ваш «дядя Юля» секреты хранить не умеет и примется болтать о них с кем попало? Вот вы – готовы за него поручиться?
– Я?.. – казалось, Евсеин был озадачен. – Простите, я как-то не задумывался… но ведь он уже допущен к секретным работам – скажем, по аэроскафу Костовича?..
– Вот пусть им пока и занимается. Пока
