Юрий Хазанов - Мой марафон

И наконец, о доброте. Один норманн, по имени Боссэ, очень неплохо воскликнул однажды: «По твоему отношению даже к собаке я скажу, какой ты человек»!!!

Но простите, простите меня, дорогой сэр! Я заговорился... А начал-то ведь совсем о другом: о слухах, которые, если помните, дошли до моих ушей. И Вы ещё возразили, что не надо, мол, верить слухам. Да, Вы правы: не надо. Но на сей раз придётся сделать исключение, ибо я проверил эти слухи, и они получили подтверждение. Вы, разумеется, знаете, о чём я веду речь: опять о Вашем настроении, которое, оставаясь прежним, может повлиять, боюсь, на быстрый ход Вашего выздоровления. Встряхнитесь, дорогой сэр, возьмите себя в руки, думайте больше о хорошем и приятном, которое у Вас впереди, а всё плохое, как говорил один мой знакомый бедуин, «пусть оторвётся»!

Искренне Ваш Р. Г.».

4

Изучение физиономий Женьки с двойной фамилией, а также Серёгиной и Витиной хотя и было довольно тщательным, но мало чем помогло Шуре определить, кто же из них носит благородное имя Робин Гуд. Не помогли и довольно явные намёки с цитатами из писем. Всё было напрасно. Ребята либо действительно ничего не знали, либо держались с завидной стойкостью и невозмутимостью. И тогда Шура решил, выражаясь словами, близкими к эпохе подлинного Робин Гуда, действовать с более открытым забралом.

— А знаете,— сказал он и помахал небрежно перед носами гостей последним из полученных писем,— ничего получается! Кира Васильевна пятёрку бы, наверно, поставила. Но всё-таки, по-моему, тут не самостоятельное сочинение, а с помощью старших. А за это полагается снизить...

— О чём это он? — спросил Женька.— О, безумец!

«Ага,—подумал Шура,—ещё немного — и заговорит тем же языком, что в письме».

— О, безумец... Обезумел,— поддержал Серёга. Он любил всякие такие сочетания и поэтому поспешил прибавить: — А недавно я слышал знаете что?.. «И вот в пол-одиннадцатого узрел палладии отца того». Здорово?..

«В письме, по-моему, было слово «узрел»,— подумал Шура в то время, как вместе с остальными выражал своё восхищение и вместе с остальными не хотел признаваться, что не совсем чётко представляет себе, кто же такой «палладии».

— Что у тебя напечатано там? — спросил Витя и кивнул на письмо в Шуриных руках.—Ты про это, что ли?

После Витиного вопроса все уставились на письмо и ждали, что Шура ответит.

«Нет, не они,— думал тем временем Шура.— Не могут же так здорово притворяться? Как настоящие артисты... Нет, писали определённо не они. Но ведь знать-то знали об этом? Наверно, говорила им Маша?.. Значит, всё-таки я на Машу думаю. А почему нет? Разве она не умеет? Получше ещё умеет. И без всяких взрослых. Конечно. Очень просто: приходить у неё времени нет, ну, и потом, стесняется, вот и решила письма писать... А что? Неплохо сообразила. И написано интересно. Только все эти рассуждения о правде да о доброте, ясно, списала откуда-нибудь. Не сама ведь придумала?»

Мысли эти мгновенно промелькнули в Шуриной голове, ребята не заметили даже тех долей секунды, которые понадобились для этого мозгу.

— Да, про это,— ответил Шура.— Занятные послания.— И он постарался придать своему голосу сверхнебрежность и такую же ироничность.— В общем, неплохо написано. Интересно читать.— Его тон постепенно из небрежно-иронического становился всё более доверительным, и этим уже новым тоном он добавил: — Я и не сомневался, что она умеет.

— Кто умеет? — спросил Женька.

— Что умеет? — спросил Серёга.

А у Вити оба эти вопроса застыли в глазах.

— Ну, тот, кто писал,— ответил Шура.

«Нет, ничего не знают,— решил он.— Ну, и правильно. А зачем станет она говорить? Очень нужно. Она и своей Ларисе, наверно, ничего не сказала. Вот молодец! Только мы двое будем знать. А уж потом когда-нибудь расскажем. Да, но прочитать-то ребятам можно? Я ведь не скажу, от кого получил. Ну, и не всё буду читать, конечно. Интересно, как она узнала, что мне здорово тошно было? Сама спросила или сказали?.. Но сейчас-то уже лучше...»

— Как там,— произнёс Шура предельно безразличным голосом,— спрашивает обо мне кто-нибудь?

Но теперь уж ребята не выдержали.

— Ты что, совсем «того»?! — закричал Серёга.— Начинаешь об одном, а потом наоборот! Давай про письма!

— Он, как Юлий Цезарь,—заметил Женька,—одной рукой письма держит, другой — читает, а третьей — с нами беседует.

— Мы же тебе говорили,— сказал Витя.— Все спрашивают и привет передавали. Как всегда... А что в них? — Он опять кивнул на листки.— Статья какая-нибудь?

— Сам ты статья,— сказал Шура.— Это от Робин Гуда.

И он прочитал им почти всё, что в письмах было, и рассказал почти все, что знал про эти письма: что напечатаны они на машинке («Это мы и сами догадались»,— сказал Серёга), и что на первом конверте почтовый штемпель был смазан, а на остальных нет («Покажи-ка»,— сказал Витя), и что опущены все они здесь, в городе, только в другом районе («Наверно, отца или маму просила опустить где-нибудь около их работы» — так решил Шура), и что, наконец, письма очень интересные... И он каждый раз ждёт нового письма и даже как-то лучше себя чувствует... Но об этом он не сказал, а тоже подумал.

— Да от кого ты их получаешь? — уже в пятый, наверно, раз спросили ребята.

— От одного человека,— сказал Шура.— Можете передать ему привет.

— Он у нас в классе? — спросил Женька.— Случайно, не ты, Серёга?

— Это не он, а она,— сказал Серёга.— Шурка ведь проговорился.

Все слышали.

— Ничего я не говорил,— сказал Шура. Он почувствовал, что покраснел, и стал спешно поправлять свои подушки.

— Наверно, Кира Васильевна, да? — предположил Витя.

Но Шура возмутился: в жизни бы она не догадалась такое написать!..

Нет, он пока не скажет кто. Это секрет. И вовсе не из их класса, почему они думают? Вон и штамп совеем другого района.

— Не хочешь, не говори, — сказал Серёга.— Может, ты и сам не знаешь?

Шура даже не стал отвечать на эти выпады. Он лишь снисходительно улыбнулся.

5

«Дорогой сэр!

Ну вот, наконец-то до меня дошли сведения (не слухи, нет!), что Вы стали куда веселей и что недуг всё быстрее покидает Ваше тело.

Я и не сомневался в этом, и каждый новый день лишь укреплял во мне надежду на Ваше скорое выздоровление и возможную нашу встречу. Кстати, будучи совершенно далёким от желания хоть сколько-нибудь умалить заслуги или усомниться в искусстве Вашего районного эскулапа, я тем не менее позволю себе затруднить Ваш слух рассказом о том, что услышал недавно от проезжего торговца-индуса. (Правда, Индию ещё у нас не открыли, но купцы оттуда всё равно заезжают: наверно, они просто не знают б этом.)

Оказывается, дорогой сэр, есть в этой неоткрытой стране такие люди, которые могут по сорок дней и сорок ночей не принимать ни воды, ни пищи, ввергая себя по собственному желанию в длительный сон, наподобие зимней спячки у медведей. А также умеют ступать по гвоздям и по раскалённому железу, нисколько не раня себя при этом и не обжигаясь. А ещё они пребывают по часу и больше под водой, и рассказчик сам видел, как укладывали их под деревянный помост, на который взгромождались затем два или три коня со всадниками — и все в тяжёлых доспехах и с полным вооружением.

Вы скажете: всё это бред больного воображения и организм человека не приспособлен самой природой... Умоляю, остановитесь, сэр! Вот здесь-то и кроется ошибка. Эти диковинные люди, следуя учению мудреца Патанджали, сумели доказать, и в первую очередь самим себе, что в человеке скрываются такие возможности, такие силы — физические и душевные,— о которых он и не подозревает...

Спросите, спросите же, сэр: «Ну, а как они достигают всего этого?» Я жду Вашего вопроса.

Люди эти с самого детства занимаются по особой системе, очень сложной, которую знают полностью только немногие. Но известно, говорил мне рассказчик, что очень важным считаются у них упражнения на дыхание. Ведь обыкновенный человек из того воздуха, что попадает к нему в лёгкие, использует лишь одну пятую часть (представляете, как мало, сэр?). А вот упражнения эти как раз и помогают тому, чтобы как можно больше воздуха омывало изнутри наше тело и чтобы человеку свободней дышалось. Дышать свободно! Разве не к этому стремится каждый?!

А когда мы с ним расставались, индийский купец научил меня на прощанье самому простому упражнению, которое ежедневно я теперь проделываю под знаменитым вековым дубом у себя в лесу и которое настоятельно рекомендую и Вам, сэр. Его можно выполнять лёжа. Для этого надо всего лишь на несколько минут отринуть от себя все мысли и заботы, закрыть глаза, отключиться душой и телом и свободно дышать... Так. Приготовились? Начинаем! Медленный вдох через нос, вдох, который ощущают сперва мышцы Вашего живота, сэр, а затем — всё выше, выше, до самого лба, до макушки! Хорошо!.. Так же следует делать и выдох. Вот и всё. Видите, как просто. Зато Ваш организм, дорогой сэр, не будет уже напоминать корабль во время штиля с одиноко торчащими мачтами, на которых почти не видно парусов, а станет похож на стремительное судно, несущееся с наполненными ветром, гордо выгнутыми парусами...»