Валерий Квилория - 22 шага против времени
Птичье молоко
В то же утро Шурку разбудил кошмар. Приснилось ему, что Переверзев в упор влупил ему пулю в самое сердце. Шурка открыл глаза, увидел гостиничный номер и хотел уж обрадоваться, что жив-целёхонек, как вдруг ощутил в груди жгучую боль. «Неужели на самом деле застрелил?!» – в испуге подумал он, схватился за бок и почувствовал, как под ладонью растекается нечто липкое. Глянул на майку и обмер – прямо под сердцем на белой ткани расплылось кровавое пятно.
– Лерчик! Лерчик! – позвал Шурка умирающим голосом.
От его предсмертных стонов сон с Леры словно ветром сдуло.
– Что случилось? – бросился он к другу.
Увидел кровь и в растерянности оглядел номер.
– Кто тебя?
– Марьян Астафьевич, – едва слышно ответил Шурка.
Лера осторожно задрал майку, посмотрел, потёр заспанные глаза, опять посмотрел и вдруг зашёлся в приступе смеха.
– Иго-го-го! Га-га-га! – без остановки гоготал он, как полоумный, и тыкал пальцем в Шуркин бок.
Стопочкин так заразительно смеялся, что Захарьев и сам невольно улыбнулся. А глянув на смертельную рану, конфузливо захихикал. На его груди сидел здоровущий клоп. Похоже, паразит насосался столько крови, что лопнул, как мыльный пузырь, едва его придавили ладонью.
– Вот гад! – отбросил Шурка расплющенного кровопийцу.
– Портрет друга, – съехидничал Лера, забираясь обратно под одеяло.
Следом в дверь стукнули, и в номер заглянул половой.
– Никак кликали-с? – спросил он.
– Кликалис-кликалис, – передразнил Лера и показал на Захарьева. – Вот князь гневается.
– Чего изволите-с? – почтительно склонился трактирный слуга.
Но Шурка, уже знавший, что клопы и тараканы в гостиницах 18 века самое обычное явление, не стал его распекать.
– Давай чаю, – объявил он. – И к чаю чего-нибудь повкуснее и побольше.
– Очень кушать хочется, – пояснил он Лере, когда половой удалился.
Не успели мальчишки выбраться из постелей, как слуга вернулся. В руках он держал широченный поднос с глиняным чайником, кружками и пирогами. Шурка потёр руки.
– Накрывай.
Но служитель не шелохнулся.
– Что же ты?
– Да я жду-с.
– Чего? – переглянулись друзья.
– Да чтоб вы, али вы, – посмотрел она на Шурку, а потом на Леру, – встать изволили-с.
– Да мы встанем, ты на стол накрывай.
– Да как же я буду накрывать, – пожал плечами половой, – покудова вы в постели?
– Да ты нам не мешаешь.
– А простыня ведь под вами-с. Чем стол-то накрывать?
Услышав это, друзья на миг окаменели, а потом повалились от хохота с кроватей. Вот это сервис – ночью простыня, а днём скатерть. Тут не то что клопы с тараканами – крокодилы заведутся…
– Не было бы беды, – заметил Лера, когда они закончили завтрак. – Что-то много мы сегодня смеёмся.
– И сон мне противный приснился, – вспомнил Шурка.
Одевшись, друзья спустились в харчевню. Шурка подозвал полового и зачем-то заказал ему кулебяку, а впридачу большой кувшин молока.
– Я больше не буду, – предупредил Лера, – у меня и так брюхо трещит от пирогов.
– Это не нам, – успокоил Шурка, – это для Фу-Фью с папашей.
– Зачем? – не понял Лера.
– Ты же сам предлагал инопланетян в канареек превратить. Я специально для них новую технологию преобразования разработал.
– Когда это ты успел?
– А за завтраком, пока мы с тобой пироги жевали, – улыбнулся Шурка. – Теперь никаких самопроизвольных обратных процессов не будет. И в первородное состояние Фу-Фью сможет вернуться, если только очень постарается.
Лера вспомнил, как со страху превратил себя с Шуркой в стулья, как они мучились, и с какими трудностями им пришлось возвращаться в свой прежний вид.
– Если в новой технологии тоже миллионы вариантов, – повеселел он, – то инопланетянам полжизни придётся нужную формулу искать.
– Главное, чтобы от нас отстали, – подытожил Шурка. – Правда, Фу-Фью может додуматься до автоматической системы поиска…
– Всё равно на это уйма времени понадобится. А как ты их преобразуешь? Они же в остроге. Сам, что ли, к ним пойдёшь?
– Была охота по тюрьмам шататься, – усмехнулся Шурка и взял в руки кувшин. – Информацию можно передать через любой предмет, а ещё лучше через жидкость.
Окунул два пальца в молоко и что-то быстро прошептал.
– Эй, любезный, – окликнул он полового спустя минуту.
И, когда тот подошёл, протянул ему серебряный рубль.
– Снеси, пожалуйста, сию снедь купцам, которые канарейками торгуют.
– Персякам? – переспросил слуга. – Кои драку учинили?
– Им самым.
– Не понесу, – заявил половой. – Бесовское отродье.
Шурка достал ещё один целковый. Выражение лица трактирного слуги смягчилось, но с места он не двинулся.
– Что ещё?
– Хозяин не одобрит-с, ругаться будет, да и ударить может.
Только после третьей монеты половой взялся за поднос. Подхватил другой рукой кувшин с молоком и покинул трактир.
Присев за столом у окна, друзья наблюдали, как он пересёк площадь и скрылся за дверью съезжей избы.
– Всё, – встал Шурка, – пошли извозчика искать.
Покушение на убийство
На краю площади, как на заказ, стояла пегая[172] лошадка, запряжённая в коляску со сложенным верхом. На передке коляски сидел мужик в балахоне из белого холста, подпоясанный жёлтым кушаком[173]. На голове его красовалась чёрная шляпа с перевязью такого же жёлтого цвета.
– Смотри, – удивился Лера, – точно как наше такси с жёлтой полосой, только без шашечек.
По пути к извозчику Шурка зашёл в книжную лавочку и за 35 копеек купил книжку.
– Что это? – заинтересовался Лера, когда они взобрались на сиденье коляски и назвали усадьбу Переверзева.
Шурка показал. На обложке было написано: «Способ, изведанный опытом, превратить ветреную и упрямую жену в постоянную и послушную».
– Ты что, жениться собрался? – удивился Лера.
– Нет пока, – улыбнулся Шурка. – Просто в этой книге бумаги много, вот я её и взял. Сейчас преобразую и из каждого листа сделаю по сто рублей…
– Ага! – вдруг раздался над ними голос.
Друзья вздрогнули и подняли головы. Рядом с коляской верхом на лошади ехал начальник уездной полиции.
– День добрый, господа, – снял он фуражку в знак приветствия. – Куда путь держите?
– Здравствуйте, – перевёл дух Лера, которому померещилось, что их настигли инопланетяне.
– А, Симеон Романович, – обрадовался Шурка, пряча книгу. – Мы к Марьяну Астафьевичу едем. Вы, верно, тоже в те края?
– Был бы рад, но долг службы призывает в иное место, – отвёл глаза в сторону капитан-исправник.
Лере показалось, что он чего-то недоговаривает.
– За полночь вернулся из Луговой Слободы, – говорил Азбукин, словно оправдывался. – Вёл разбирательство о незаконном захвате пойменного луга. А ныне вновь туда же спешу. Дело до смертоубийства доходит. Мужики друг дружку в топоры взяли.
В это время они подъехали к подорожной часовне. Азбукин осадил лошадь и перекрестился.
– Что ж, господа, прощайте, – объявил он. – Вам прямо, а мне тута налево.
После этого исправник пришпорил коня и поскакал своей дорогой.
– Странный он какой-то, – заметил Лера.
Шурка пожал плечами.
– Да он приятель Марьяна Астафьевича, – пояснил. – Вместе воевали, а теперь вместе в суде служат. Про дуэль, конечно, слышал, только вид делает, что ничего не знает. Вот и странный.
– А зачем ему скрывать?
– Как зачем? – Шурка посмотрел на друга, как на недоразвитого.
Но потом вспомнил, что, в отличие от него, Лера о законах конца 18 века ничего не знает, разъяснил: – Дуэли строжайше запрещено проводить. Только за один вызов полагается лишение чинов и частичная конфискация имущества, а за выход на поединок и обнажение оружия – смертная казнь с полной конфискацией, не исключая и секундантов.
– Ничего себе! – почесал за ухом Лера.
– Мало того, – решил вовсе удивить друга Шурка, – казнят и вызывателя, и вызываемого на дуэль. Приказано вешать, даже если дуэлянт будет ранен. А если его убьют на дуэли, то убитого должны за ноги повесить.
– Во порядочки, – посмотрел по сторонам Лера. – Может, тебе спрятаться, пока не поздно?
– Не переживай, – успокоил Шурка. – На эти царские указы дворяне смотрят сквозь пальцы и вызывают друг друга на дуэли пачками. Вон, даже Азбукин делает вид, будто ничего не знает. А он, между прочим, начальник уездной полиции и по закону должен арестовать Переверзева и меня вместе с ним за то, что я принял вызов.
Шурка снова достал книгу. Прикрыл её руками, пошептал чего-то, и вскоре у него на коленях, вместо советов по укрощению строптивой жены, лежала толстенная пачка сотенных купюр.
– Четырнадцать тысяч, – пояснил он. – Думаю, за такие деньги Марьян Астафьевич всю семью уступит без разговоров.
